Москва партизанская

Идеология насильственного сопротивления может сформироваться только в столице !

Около 50% опрошенных «Левада-Центром» москвичей выразили сочуствие приморским партизанам.

Хотя цифра и выглядит устрашающе, едва ли есть основания говорить о подлинно революционном настрое жителей российской столицы. Очевидно, что мало кто из сочувствующих готов лично участвовать в нападениях на милиционеров. Не станут симпатизанты партизан и социальной базой, средой, в которой могли бы действовать летучие отряды мстителей в силу дисперсного характера отношений между жителями мегаполиса, отсутствия социальной и родовой солидарности. Но у этих настроений есть некоторые особенности.

Партизаны, промышляющие охотой на сотрудников милиции – явление не новое. Оно прописалось в российской реальности 15 лет назад с началом первой чеченской войны. Сейчас подобные группы действуют в Дагестане, Чечне, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что к этим подпольным группам никакой симпатии опрошенные и неопрошенные москвичи особенно не испытывали раньше, тем более, не испытывают сейчас. Потому как сочувствие вызывает не сама по себе драматургия убийства милиционера (москвичи не столь циничны и отнюдь не бессердечны), а цели, которых добиваются партизаны, совершая акты насилия.

Кавказское подполье в 90-е годы прошлого века, сражавшееся под этносепаратистскими лозунгами, а сегодня сменившее их на знамена исламской теократии, воспринимается большей частью российского общества как открытая угроза безопасности каждого и вызов самому государственному устройству, менять которое кардинально россияне, судя по тем же опросам «Левада-Центра», не считают нужным. После многочисленных терактов и чеченский сепаратизм, и кавказский джихадизм стали объектами отторжения и страха. Поэтому сотрудники милиции, которые ведут с ними борьбу, скорее видятся героями, стоящими на страже интересов гражданина и государства. В результате, несмотря на 15 лет войны, кавказские моджахеды не сумели, хотя это и было в их планах, привить России вирус революционного насилия.

Война на Кавказе осталась сугубо этническим явлением, не нашедшим ни интеллектуального, ни душевного отклика за пределами региона.

Приморские партизаны (кем бы они ни были на самом деле) уже мифологизированы столичным обывателем – им придан образ спонтанной и органичной стихии возмездия, одобряемой потому, что уже не остается надежды на закон, силу и волю власти. Мало кто верит, что хотя бы в перспективе государство вознамерится остановить продуцируемый им же самим произвол милиционеров. Москвичи вручают мстителям, младенческую ипостась которых они опознали в партизанах Приморья, карательные и воспитательные функции полевой полиции, функции, которые отказывается выполнять, скажем, Служба собственной безопасности МВД. Пока речь идет лишь о сотрудниках милиции – узконаправленной группе государственных служащих, которая проявляет себя как перманентно враждебная людям сила. Но сформулированная раз, идея насилия может бесконечно множить сама в себе количество своих объектов. В разряд ненавидимых гражданами персонажей без особого труда попадают и чиновники иных категорий и рангов, произвол которых носит не столь открытый и прямой характер. А от бессовестного чиновника и индифферентного государства не так далеко и до обобщения на весь порядок жизни.

Любая российская столица исторически обладает исключительными правами на трансляцию смятения и хаоса. Именно здесь только и возможно накрепко сколотить концепт нового насилия, подобрать аргументы, четко артикулировать и примирить с коллективной совестью нравственный императив, позволяющий опять рассматривать убийство как гражданский долг. Кавказ не в состоянии обучить страну революции, но из Москвы вирус восстания в формате локальной, не меняющей план творения (как у большевиков и джихадистов) революционной теории, уже почти готов выскользнуть за пределы МКАД, чтобы прогуляться по России.