Как спивались советские работяги

Михал Юрич сидит в майке-тельняшке на кухне. Пузо, на затылке всклокоченный седой вихор, глаза блестят -- Михал Юрич вспоминает боевую молодость:

-- Ты, Эльк, себе не представляешь, что такое питерские работяги. Пили все: из военного поколения -- все до единого. У нас на заводе было так: в 7 утра меня, как самого молодого, посылали с запиской к тете Маше в магазин: "Дай пацану на семь рублей". В заборе специальная дырка была, оборудованная, чтобы сторожа не заметили. Я через нее шмыг с авоськой: и чешу до тети Маши. Денег ни копейки, но она нам водку в кредит давала. А потом с аванса или с получки мы возвращали. И я не один за водкой ходил. Из других дырок в заборе лезли те, которые из других цехов.

-- И что -- прямо с утра надирались? -- спрашиваю я.

-- Э-э, да я еще и в обед за добавкой бегал.

-- Так вы ж на станках работали: как вам с пьяных глаз пальцы не отрывало?

-- Потому и не отрывало: примешь на грудь и руки не трясутся. У нас самый любимый праздник был -- день выборов: сходишь, проголосуешь, а в магазинах всегда и водка и закуска имелись. Или еще 7 ноября и 1 мая. За несение флага, между прочим, по 25 рублей давали. Мы как лоси на демонстрацию рвались. Прикинь, сколько водки можно было купить!

-- Значит, пили каждый день?

-- Ну! А потом, после работы, еще и в ларьке догоняли.

Это я сама помню. Мы жили прямо напротив тоннеля, через который работяги возвращались с ГАЗа домой. Черная бесконечная река народа. Рядом стоял пивной ларек и вокруг него кольцами извивалась очередь. Кружек хватало не всем, поэтому многие приходили со своей тарой.

Мы с сестрой, помнится, рассматривали эту очередь с балкона -- в полевой дедушкин бинокль.

-- Так зачем же пили? -- спрашиваю я Михал Юрича.

-- Жизнь была такая, -- пожимает он крутым плечом. -- Женщины не пили, нет...

-- Еще бы им пить -- у них дети! -- отзывается из другой комнаты Ирина Васильевна, его жена.

-- А у мужчин, стало быть, детей не было?

-- У них на этот случай были жены.

Все равно не понимаю: зачем превращать себя, любимого, в алкоголика. Неужели у людей не было никаких планов на жизнь, никакой мечты? Ведь они все болели по-черному и умирали до 60 лет.

-- А чего тут непонятного? -- сердится Михал Юрич. -- Вот возьми меня: сколько мне было, когда я пришел на завод? Сразу после армии... Не будешь пить -- все, не вписываешься в коллектив. Да и куда было рыпаться? Вот имелся у нас в цеху бригадир: руки у него золотые... Понимаешь: зо-ло-ты-е! Все мог. Он рационализаторское предложение -- бах начальству на стол, а ему за это на водку и "пошел вон дурак". А сами потом все оформят как надо и давай премии получать. Вот оно как было...
Из моих-то сейчас никого в живых не осталось: все померли, ну, спились, то есть.

18 лет назад Михал Юрич эмигрировал в Америку. Сейчас он -- уважаемый начальник, на работу ездит на новенькой "Субару", в белой рубашке и при галстуке. О своей прошлой жизни вспоминает если не с ужасом, то с язвительным негодованием. Покупает русские газеты, читает, нацепив очки, и то и дело хмыкает: "От-т, подлецы!"