Путин-Шевчук. Странный эпизод или системный сбой?

Знаменательная встреча премьер-министра Владимира Путина с организаторами и участниками благотворительного литературно-музыкального вечера «Маленький принц», в рамках которой главным политическим событием стала дискуссия между премьером и Юрием Шевчуком, обернулась огромным резонансом в интернете и традиционной войной либералов и консерваторов вокруг этого в сети.

Первые восхищаются смелостью известного деятеля культуры, вторые обвиняют его в ханжестве, злоупотреблении ситуацией в ущерб интересам детей и неспособности вести дискуссию. Однако практически никто не замечает совершенно другого - подобную дискуссию невозможно было представить еще совсем недавно. Причем новизна во всем: и в том, что Шевчук приглашен, и в том, о чем он спросил, и в том, как Путин ответил, и в том, что это за собой повлекло.

Обо всем по порядку.

Во-первых, как могло произойти так, что Юрий Шевчук, который де-факто стал заниматься политической деятельностью, резко критикуя власть и солидаризируясь, тем самым, с внесистемной оппозицией, оказался за одним столом с Владимиром Путиным? Ошибка организаторов? Недооценка уровня политической опасности? Излишняя самоуверенность? Скорее всего, все вместе.

Как признался Шевчук на встрече, ему звонил некий сотрудник, который попросил не задавать острых вопросов. Путин в общем-то оказался прав в том, что это был «провокатор». Только провокатором он оказался в другом смысле: сам подход к организации подобной встречи создавал все условия для выхода дискуссии из-под контроля. Это собственно очень показательный признак того, что власть неадекватно сегодня оценивает степень подконтрольности ситуации. Заметим, что в 2006-2007 гг. неадекватность была обратной: угрозы разного рода «оранжевых революций» сильно преувеличивались. Сейчас «несистемность» оказалась частью системы, когда рутинная встреча с авторитетными деятелями культуры, которые занимаются благотворительностью, оборачивается спором о свободе митингов и шествий.

Отсюда, во-вторых – внесистемность впервые так ярко проявилась внутри системы. Конечно, критики могут сказать, что одно заявление Шевчука ничего не значит. Однако вслед за этим появилась масса новых свидетельств. Главный редактор РИА «Новости» Светлана Миронюк, возглавляющая Общественный совет при ГУВД Москвы, назвала «вопиющим» факт избиения журналиста «Газеты.ру» Александра Артемьева на митинге 31 мая на Триумфальной площади. Артемьев и Миронюк тоже провокаторы? Лия Ахеджакова сегодня в интервью «Независимой газете», а потом «Русской службе новостей» заявила, что глубоко жалеет о том, что не поддержала Шевчука на встрече с Путиным. Она подтвердила факт звонка «из администрации президента». Да, это нормальная практика, уверяют защитники Путина в интернете.

Однако в нынешнем контексте это приобретает совсем иной смысл, суть которого сводится к тому, что власть не хочет слышать неприятные вопросы и поднимать неприятные политические темы. Процесс согласования вопросов в условиях управляемой демократии выполняет дополнительные функции: более жесткого контроля над подведением участников встречи.

В-третьих, Путин не был готов к такой дискуссии. Сейчас многие пишут о том, что российская власть настолько отучилась дискутировать по политическим темам, что отвыкла отвечать на острые вопросы. Это не совсем так. На вопросы про Ходорковского, свободу слова, убийства журналистов и Путину, и Медведеву приходится отвечать постоянно на пресс-конференциях с участием иностранных журналистов. Позиции выработаны, слова и формулировки давно найдены.

Но тут все-таки произошел сбой. Возможно, Путин не был готов говорить на политические темы именно в этой аудитории. Одно дело, когда спрашивает западный журналист, которого можно «пригласить на обрезание к российским специалистам». Другое дело, когда пришла творческая интеллигенция, которая защищает права тяжелобольных детей. Здесь трудно ограничиться официальной позицией (а она состоит в том, что вопрос о маршах несогласных решает региональная власть и ей видней). Аргументация по поводу митингов рядом с больницей или ущемленных дачников была откровенно слабой, в то время как обычной практикой стало перекрывание крупнейших улиц Москвы для акций провластных организаций. В-четвертых, произошел сбой в слаженной системе информационной политики. «Системное» информагентство «Интерфакс» не так поняло премьера и распространило сообщение, что Путин «не видит ничего плохого» в маршах несогласных. Пошла новостная волна, общий смысл которой - «Путин разрешил марши». Срочно пришлось вмешиваться пресс-секретарю премьера Дмитрию Пескову, который апеллировал, прежде всего, к растерянным региональным властям, не понимающим - то ли разгонять марши, то ли нет. Песков дал понять, что разгонять можно. Конечно, в соответствии с законом.

В-пятых, все эти «сбои» привели к букету других интересных вещей: число участников акции 31 мая выросло, а вместе с этим выросло и внимание прессы, общественности, Запада. В акции в Москве на Триумфальной площади участвовало более 600 человек, около полутора сотен задержано. Такие цифры – новый уровень протеста. И это даже не столько рост интереса к внесистемной оппозиции, это рост интереса к проблеме «свобод».Получается забавная цепочка «сбоев», которая выстроилась исключительно из-за одной ошибки организаторов встречи Путина, недооценки рисков появления за одним столом с премьером «внесистемного элемента». И возникает совершенно другой вопрос: носит ли эта цепочка сбоев эпизодический характер или это сбой в работе системы?