Может ли брак быть однополым?

На модерации Отложенный

Битва за признание однополых союзов «браками», кипящая в США и уже почти проигранная в Европе, еще не докатилась до нас, и вопрос обсуждается скорее в СМИ и Интернете, чем в Думе и судах. Тем не менее, следует ожидать, что это поветрие достигнет и России, и нам стоит подумать о том, чтобы мы могли ответить в ответ на требования сторонников подобных союзов.

Что такое брак? Обычно сторонники однополых «браков» говорят, что брак — это гражданский союз, который не имеет отношения к религии и религиозным установлениям. Неверующие люди не обязаны повиноваться установлениям религии, и, следовательно, разделять взгляды Церкви на брак как на нерасторжимый союз между мужчиной и женщиной.

Так ли это? Проблема тут в том, что нам заранее предлагают ложную альтернативу — гражданское или религиозное установление, что-то вроде выбора между товариществом с ограниченной ответственностью, с одной стороны, и мистическим союзом — с другой.

Между тем, брак не является гражданским установлением; не является он и установлением какой-то конкретной религии. Брак является природной реальностью, укорененной в самом творении, а не в Откровении или узаконениях государства. Везде, где мы находим людей — при всем разнообразии их обычаев, законов, религиозных убеждений — мы находим брак, как союз между мужчиной и женщиной.

Девиантные формы разнополого брака — полигамия или полиандрия (многомужество) являются редкостью даже там, где закон и обычай их допускает. Например, в такой мусульманской стране, как Индонезия, где полигамия разрешена законом, 98.6% процентов браков, заключенных за период с 1995 по 2004 годы, все равно были моногамными.

Что же касается «однополых» браков, то такого явления мы не находим нигде. Даже в тех немногих культурах, где (как в древней Спарте) само по себе однополое сожительство не осуждалось и даже приветствовалось, никому в голову не приходило считать такое сожительство «браком».

В качестве примера существования однополых «браков» в античном мире приводят иногда однополый «брак», в который вступил император Нерон. Насколько этот пример основателен, легко понять, обратившись к самому тексту, из которого нам о нем известно. Это книга римского историка Светония «Жизнь Двенадцати Цезарей».

Вот что пишет Светоний:

«Мало того, что жил он и со свободными мальчиками и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрию… Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним как с женой. Еще памятна чья-то удачная шутка: счастливы были бы люди, будь у Неронова отца такая жена! … Он искал любовной связи даже с матерью, и удержали его только ее враги, опасаясь, что властная и безудержная женщина приобретет этим слишком много влияния»

Как видим, в глазах античного автора «брак» Нерона с мальчиком лежит в той же сфере, что сожительство с чужими женами, изнасилование весталки (жрицы-девственницы) или попытка инцеста — не в области принятого и уважаемого обычая, а, напротив, проявления немыслимой развращенности и святотатственного попрания всех общественных норм.

Брак между мужчиной и женщиной не является установлением закона или религии — он является природной реальностью, существующей у всех народов, реальностью, которую просто невозможно изменить законодательно. Государство лишь признает эту реальность, а не устанавливает ее.

Приведем пример — мужчина не может получить отпуск по беременности. Является ли это актом законодательной дискриминации? Нет; закон здесь только признает природную реальность — мужчина не может быть беременным. Если полагать это возмутительной дискриминацией, то эта дискриминация порождена не государством или обществом, а природой. Точно также двое мужчин — или двое женщин — не могут составить брака. Такова природная реальность; для брака нужны мужчина и женщина. Даже очень полного мужчину нельзя признать беременным; по той же самой причине совместное проживание двух людей одного пола нельзя признать браком.
Что такое равноправие?

Слова «равноправие», и, соответственно, «дискриминация», у всех на слуху, и, как это часто бывает с популярными словами, их смысл остается нечетким. Между тем первое, что нудно делать, рассуждая о каком-то предмете, как советовал еще Аристотель, это четко определить, в каком значении мы употребляем те или иные слова.

Что такое равноправие? Ко всем гражданам должны предъявляться одни и те же требования, всем должны предоставляться одни и те же права. Алкоголики и трезвенники, люди, страдающие маникальной зависимостью от азартных игр и люди, свободные от таких проблем, бездельники и трудяги, блудники и заботливые отцы семейств, наконец люди разных сексуальных предпочтений должны обладать одними и теми же правами и обязанностями в отношении государства. Совершенно правильно требовать равенства людей перед законом.

Что слово «равноправие» не означает, не означало никогда, и просто не может означать? Оно не может означать равенства стилей жизни.

Алкоголик, как гражданин, равен трезвеннику; однако алкоголизм никак не равен трезвому образу жизни. Государство не обязано поощрять алкоголизм; более того, оно может налагать ограничения на рекламу спиртного (и делает это). Это никоим образом не является ущемлением прав граждан, страдающих алкоголизмом.

Никто, на самом деле, не верит, что все образы жизни «равноправны» — образ жизни может быть здоровым или нездоровым, общественно полезным или вредным, достойным поощрения или, по меньшей мере, неодобряемым. Мы не совершаем никакой несправедливости к людям, и отнюдь не нарушаем принципов равноправия, если полагаем, что трезвость лучше пьянства, бережливость лучше разгула, да и курить было бы хорошо бросить.

Когда нам говорят о «равноправии людей», имея в виду на самом деле «равноправие образов жизни», мы имеем дело с очевидной подменой.

Из того, что курильщики являются равноправными гражданами, никак не следует обязанность государства поощрять курение. Из того, что супружеская измена отнюдь не лишает человека гражданских прав, не следует, что государство обязано как-либо ее поддерживать. Наконец, из того, что люди, ведущие гомосексуальный образ жизни, обладают всеми гражданскими правами, никак не следует, что общество и государство обязано переписывать законы, чтобы поддержать их склонности.

Точно так же не нарушает равноправия людей и отказ признавать однополый союз «браком». Любой может вступить в брак-то есть признаваемый обществом и государством союз между мужчиной и женщиной. Требовать уравнивания брака с какими-либо другими формами сожительства — это требование, которое не имеет отношения к равноправию.

Требования гей-активистов относятся к другому — к тому, чтобы само понятие брака было пересмотрено, причем настолько радикально, что сам смысл понятия «брак» окажется утрачен. Я воспользуюсь тем же примером — если мы признаем мужской пивной животик равноправным с беременностью, мы тем самым неизбежно признаем беременность чем-то ничуть не более важным, чем пивной животик. Если мы признаем союз двух гомосексуалистов «браком» мы тем самым признаем сам брак чем-то ничуть не более важным, чем союз двух гомосексуалистов. Между тем, такой союз — радикально другое явление.

То, что в реальности гомосексуальный «брак» не предполагает верности — статистический факт. Согласно исследованиям социологов, такие пары определяют верность «не в терминах сексуального поведения, но скорее в терминах эмоциональной привязанности» (The Male Couple; David P. McWhirter, M.D., and Andrew M. Mattison). Такой союз, по мнению тех же исследователей, предполагает «открытые отношения» и «отсутствие собственничества по отношению к партнеру». Другие исследователи (After the Ball; Marshall Kirk and Hunter Madsen) указывают на то, что неверность в однополых мужских партнерствах достигает 100%.

Брак всю историю человечества означал союз мужчины и женщины, в котором они хранят верность, и, если этому не препятствует болезнь или еще какие-то обстоятельства, производят на свет и воспитывают детей. Теперь нам предлагают переопределить его как союз, не предполагающий ни мужчины и женщины, ни хранения верности, ни детей. Что в таком случае остается от брака?

Но именно это представление о браке будет неизбежно внедрено в общественное сознание — и, хуже того, в законодательство — при введении «однополых браков».

Однако, как показывает статистика, там, где вводится институт подобных союзов, только очень небольшое число гомосексуалистов регистрирует отношения; не оказывает такое введение влияния и на склонность гомосексуалистов к частой смене половых партнеров. Вся борьба за «браки» носит символический характер — в самом деле, все юридические проблемы, о которых говорят в таких случаях — наследование, общее имущество и т. д. вполне решаемы и без введения подобных «браков».

Принципиально для борьбы за признание однополых отношений «браком» другое: от общества добиваются, чтобы оно (в том числе юридически) признало однополые отношения равноценными отношениям между мужчиной и женщиной. Об этом говорится достаточно открыто, более того, для самого убеждения, что обычные отношения чем-то лучше, уже придумано бранное слово «гетеросексизм».
Идеология и здравый смысл

Должно ли общество признать гомосексуальные отношения равночестными отношениям между мужчинами и женщинами? Есть ли разница? Людей, неодобрительно относящихся к однополым отношениям, часто обвиняют в слепой предвзятости; однако очень много слепоты и предвзятости нужно, чтобы не замечать ряд фактов, никем особенно не скрываемых и широко доступных в сети интернет.

Так UNAIDS, программа ООН по борьбе с эпидемией СПИДа, указывает четыре группы людей, наиболее уязвимых для заражения:
женщины, зарабатывающие проституцией;
их клиенты;
наркоманы, употребляющие наркотики внутривенно;
мужчины, вступающие в сексуальные отношения с другими мужчинами.

Если вы предложите прививать людям (особенно детям) терпимость к занятиям проституцией или употреблению наркотиков внутривенно, на Вас посмотрят как на злодея или сумасшедшего. Такой образ жизни пагубен и опасен. Не нужно отличаться глубоким благочестием или быть суровым приверженцем консервативных устоев, чтобы признавать этот медицинский факт.

Но есть и еще один факт, столь же медицинский — гомосексуальное поведение связано с катастрофически высокой статистикой заражений. И от нас требуют, чтобы мы признали, что таком поведении нет ничего неправильного или опасного? Более того, некоторые европейские организации уже требуют вводить в школах (и даже детских садах, см, например, уже действующую в некоторых странах Западной Европы программы Gender Loop) специальные уроки, на которых детям объясняют, что в гомосексуальном поведении нет ничего неправильного. Кто же ослеплен приверженностью к идеологии?

Поучительный случай произошел несколько лет назад в Великобритании, где попытка Палаты Лордов запретить заниматься сексом в общественных туалетах вызвала яростные обвинения в «гомофобии». Лорды не упоминали, кому именно они хотят запретить использовать туалеты не по назначению — но единственная группа, которая сочла себя ущемленной, тут же заявила о себе. Представьте себе на минуту, что речь идет о женщине — женщине, которая ходит по общественным туалетам и там вступает в сексуальные контакты со случайными партнерами. Не сочтем ли мы, что бедная женщина, определенно, страдает тяжелым сексуальным расстройством и ведет крайне нездоровый и опасный образ жизни? Должны ли мы полагать — под страхом зачисления в люди предвзятые и враждебные — что с мужчиной, который делает то же самое, напротив, все в порядке?

Разумеется, общество не должно преследовать таких людей — как не стало бы оно преследовать несчастную нимфоманку — но поощрять такое поведение не более разумно и ответственно чем поощрять проституцию или употребление наркотиков.

Часто утверждают, что гомосексуальное поведение детерминировано генетически, и поэтому его распространение невозможно — врожденные «натуралы» останутся «натуралами», а врожденные «геи» будут вести соответствующий образ жизни неизбежно. Однако сами аргументы, выдвигаемые сторонниками однополых «браков» разрушают эту картину.

Нам говорят, что у людей, желающих вступить в однополый «брак» уже есть дети от предыдущих браков, и поэтому однополые пары следует наделить и правом на усыновление. Но ведь это обстоятельство означает, что имела место явная смена сексуального поведения — «натуралы», вполне успешно и результативно исполнявшие свои супружеские обязанности в рамках обычного супружества, сделались «геями».

Есть многие примеры и обратного перехода — людей, которые оставили гомосексуальный образ жизни. «Экс-геи» подвергаются яростной кампании травли и дискредитации, и, это, похоже, то меньшинство, на которое политкорректность не распространяется, но такие люди есть, и их немало.

Более того, сами заявления о «генетической» природе гомосексуализма уже отклонены в результате исследований однояцевых близнецов — как установлено, люди с идентичным генетическим набором вполне могут иметь разную «сексуальную ориентацию».
Неизбежный конфликт прав

Однако утверждение однополых отношений в качестве юридически равночестных немедленно порождает еще одну опасную тенденцию — ущемление естественных прав в пользу требований гей-активистов.



Сейчас в американских СМИ довольно широко обсуждается случай с Лизой Миллер. Женщина состояла в однополом партнерстве с другой женщиной, Джанет Дженкинс, и в 2002 году родила дочку, Изабеллу, в результате искусственного оплодотворения. В 2003 году, однако, «супруги» развелись и разъехались, и ребенок с тех пор жил с Лизой. Лиза обратилась в Христианскую веру и отвергла лесбиянство — сделавшись, таким образом, «эксгеем», то есть, судя по англоязычному интернету, предметом неукротимой и вечной ненависти всего прогрессивного человечества. (Люди, покинувшие тоталитарную секту или экстремистскую политическую партию едва ли сталкиваются с такой неприязнью со стороны бывших соратников, как «эксгеи»).

Но ругань в интернете — это вещь менее серьезная, чем решение суда, а суд постановил, что Лиза должна отдать свою дочь своей бывшей партнерше. Лиза не наркоманка, не душевнобольная, ее никто не обвиняет в дурном обращении с ребенком, все ее преступление состоит в том, что она хочет воспитывать свою дочь так, как велит ей совесть, и без всякого участия бывшей подруги. Сейчас Лиза со своей дочкой находится в бегах, укрываемая христианами и сопровождаемая неистовыми проклятиями людей прогрессивно мыслящих.

Что может быть естественней права матери, которая выносила и родила ребенка, этого ребенка растить? Что может быть более глубоким и фундаментальным из человеческих прав, кроме, разве что, самого права на жизнь? Может возникнуть трагическая ситуация, когда интересы ребенка требуют через право переступить — если мать, скажем, алкоголичка и угрожает жизни малыша — но в данном случае суд исходит вовсе не из интересов ребенка.

Джанет Дженкинс, решение в пользу которой принял суд, биологически не имеет с Изабеллой ничего общего, эмоционально ребенок, выросший со своей родной матерью, едва ли переживает разлуку с ней как травму. Зато достаточно очевидно, что быть отнятой у родной матери — которую, напомним, никто не уличает в дурном обращении с ребенком — это как раз травма. Мы видим, как несмотря ни на что, суд решает отдать девочку женщине, которая не является ей ни отцом, ни матерью, ни кем бы то ни было вообще — чужой тетей. Что же является более важным, чем интересы ребенка и естественное право матери? «Права» связанные с однополым партнерством.

Как в сообщающихся сосудах, общий уровень неизбежно опускается — если права участника однополого партнерства не меньше прав родителя, то права родителя не больше прав участника однополого партнерства. Мать может быть лишена родной дочери (а дочь — матери) потому что у однополой «супруги» равные права.

В самом деле — и нам стоит обратить на это внимание — правовые льготы не берутся из воздуха; они всегда даются за чей-то счет. Вернемся к примеру с отпуском по беременности. Почему, собственно, мужчину нельзя объявить «юридически беременным» (раз уж ему так сильно хочется?). Потому, что устанавливая льготы беременным мы распределяем ограниченный ресурс, и, чтобы дать эти льготы мужчине, их надо сократить для действительно беременных женщин. Если у нас в конторе работает Иван — который считает себя жертвой дискриминации по полу, и Марья, на четвертом месяце беременности, и мы не можем отправить в отпуск их обоих, нам приходится выбирать-либо мы отправляем в отпуск по беременности Ивана, а Марья продолжает работать, либо отправляем Марью, а Ивана продолжаем злостно дискриминировать, либо ищем компромиссный вариант — и даем им обоим отпуск, сокращенный вдвое. В любом случае, чтобы уважить «право» Ивана на отпуск по беременности, надо потеснить Марью.

Мы предоставляем льготы беременным и матерям за счет всех остальных — потому считаем это справедливым и сообразным общему благу. Требует ли справедливость и общее благо создания такой юридической ситуации, при которой вполне здоровая, добросовестная, заботливая мать и ее дочь вынуждены скрываться от государства, которое твердо намерено их разлучить?

А этот случай побуждает нас задуматься об основании права как такового. Почему люди имеют права на то или другое?
Закон естественный и противоестественный.

В самом деле, кто наделяет людей правами? На этот счет есть разные мнения. Существует доктрина так называемого правового позитивизма, которая постулирует, что единственный источник права — это государство; и если завтра светское государство постановит, что однополый союз должен обладать теми же правами, что и брак, этому следует повиноваться, ибо такова воля светского государства. Кому-то это может показаться привлекательным, но такой подход неизбежно связан с проблемой — если послезавтра светское государство постановит сурово карать всех, уличенных однополых контактах, этому точно также будет должно повиноваться, ибо такова воля светского государства. В реальности, однако, такого подхода не придерживаются и сами гей-активисты — когда Уганда пыталась ввести суровые кары для гомосексуалистов, никому в голову не пришло признавать за угандийским государством право поступать как ему угодно.

Правами наделяет не государство. Но тогда кто? С точки зрения какого высшего закона мы можем находить законы тех или иных государств несправедливыми? Уже в античном мире мы находим понятие естественного закона; как говорил Цицерон, —

«Истинный закон — это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от преступления отпугивает… Предлагать полную или частичную отмену такого закона — кощунство; сколько-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем, и ничего нам искать Секста Элия, чтобы он разъяснил и истолковал нам этот закон, и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем; нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей — Бог, создатель, судья, автор закона. Кто не покорится ему, тот будет беглецом от самого себя и, презрев человеческую природу, тем самым понесет величайшую кару, хотя и избегнет других мучений, которые таковыми считаются» (Марк Туллий Цицерон О Государстве, Книга III, глава XXII).

Естественный закон коренится не в установлениях государства или даже Церкв — он коренится в самой человеческой природе и исходит из того, что у этой природы есть определенное предназначение, следование которому ведет к благу человека, а отказ от этого следования — к неизбежному вреду. Например (вспомним казус Лизы Миллер) женщина и ее дитя естественным образом предназначены друг для друга и нуждаются друг в друге — следовательно, мы должны признавать право матери воспитывать ее ребенка.

По природе своей человеческий род состоит из мужчин и женщин, между которыми существуют определенные природные различия и природная взаимодополняемость, которая находит свое выражение в браке, следовательно, мы должны признавать право мужчин и женщин вступать в брак.

Существует ли такая взаимодополняемость между лицами одного пола? Очевидно, нет; даже на физиологическом уровне мужское тело не приспособлено к рецептивной роли в сексуальном контакте, а женщина исполнить роль мужчины не может даже если захочет. Мы можем принять законодательный акт, который уравняет в правах женское лоно и мужской задний проход — но мы не можем изменить саму природную реальность; мы можем только — к несомненному для всех вреду — эту природную реальность игнорировать.
Эмоциональное давление и рациональные возражения

Любой человек, который осмеливается не вполне соглашаться с гей-аффирмативной идеологией, немедленно сталкивается с навешиванием ярлыков и гневными упреками. Если Вы находите однополые сексуальные контакты чем то, что не стоит законодательно поощрять, Вас немедленно объявят злым, нетерпимым, фанатичным, отсталым и враждебным человеком, расистом, фашистом, ку-клукс-клановцем, талибановцем и так далее, и тому подобное.

Несложная, но эффективная технология эмоционального манипулирования использует ряд достаточно очевидных приемов. Например, вам предлагают ложный выбор — либо жестоко карать за гомосексуализм, либо его всячески поощрять. Если вы против лютых казней за однополые контакты, значит вы должны быть за признание однополых союзов браками.

Другой прием: некие явные злодеи (например, нацисты) были против гомосексуализма, вы тоже против — вы нацист. Не хотите считаться нацистом — соглашайтесь с нашими взглядами.

Третий объявляет любые преступления, совершенные против гомосексуалистов — например, ситуацию, когда юношу, занимавшегося проституцией, убивает его клиент — проявлениями «гомофобии», объявляет любое несогласие «гомофобией» и, таким образом, зачисляет любых несогласных в преступники.

Это эмоциональное давление можно было бы счесть чем-то не большим, чем проявлением недобросовестной полемики, однако проблема в том, что за ним все больше оказывается государственное принуждение: в ряде европейских стран несогласие с гей-аффирмативными взглядами рассматривается как «разжигание ненависти», и преступление, подлежащее суду.

Однако нелепость такого рода обвинений становится очевидной, как только мы дадим себе труд обдумать их хотя бы пять минут. Талибан сурово наказывает за употребление алкоголя; значит ли это, что всякий, кто не одобряет алкоголизм — талибановец и намерен ввести в обществе Шариат? Люди (обоего пола) зарабатывающие проституцией, часто становятся жертвами преступлений — значит ли это, что всякий, кто будет указывать на то, что такой путь заработка неверен и опасен, поддерживает преступников? Можно ли упрекать всякого, кто не одобряет употребления наркотиков, в лютой ненависти к бедным наркоманам?

Как только мы покидаем почву эмоционального манипулирования и становимся на почву разумных доводов, в сухом остатке мы обнаруживаем, что некое политическое движение всеми силами стремится продвинуть и в мире, и в нашей стране образ жизни, который статистически четко связан с повышенным риском заражения СПИДом и другими болезнями, передающимися половым путем, с повышенным риском формирования алкоголизма и наркомании, с гораздо более частой вовлеченностью в проституцию, со значительно более высоким уровнем самоубийств (который остается таким независимо от степени «гомофобности» общества).

Более того, такое фундаментальное для человеческого общества понятие, как брак, предлагается пересмотреть для того, чтобы сделать продвижение этого образа жизни более успешным. Представьте на минуту, что речь идет о любом другом образе жизни — с теми же статистическими характеристиками, что и гомосексуализм, но другом, не столь пропагандистки раскрученном и политически поддержанном.

Можно не сомневаться, что те же самые люди, которые сейчас выступают за борьбу с «гомофобией», сочтут такой образ жизни нездоровым, неправильным и опасным, а попытки продвигать его в школах и вузах силами государства — верхом абсурда. Давайте признаем очевидное: это верх абсурда и когда речь идет о гомосексуализме.

Люди, которые страдают химической зависимостью или, например, нимфоманией, сталкиваются с множеством проблем, в том числе с непониманием и жестокостью со стороны общества. Но никто не считает, что этим людям можно помочь, занимаясь борьбой с «наркофобией» или «проститутофобией» и обязывая всех верить, что в таком образе жизни нет ничего неправильного. Невозможно преодолеть разрушительные последствия такого образа жизни, просто заставив всех отрицать эти последствия. Вирусу СПИДа нет никакого дела до политики Европейского парламента — он как поражал с большим отрывом определенные поведенческие группы, так и продолжает это делать.

И лучший способ помочь людям — это не подталкивать их опасному и нездоровому образу жизни, и не заталкивать в него дальше, если они уже оказались в него вовлечены. Это верно в отношении людей, занимающихся проституцией, это верно в отношении людей химически зависимых, это верно и в отношении гомосексуалистов.

Как совершенно справедливо заметил архиепископ Илларион (Алфеев), —

«Русская Православная Церковь, как и многие религиозные общины Европы, считает гомосексуализм грехом. Это следует из нашего учения, которое остается неизменным на протяжении веков».

Однако в этой статье не приводятся доводы, основанные на обращении к Писанию и Преданию, поскольку требования однополых «браков», как и продвижения гомосексуального образа жизни вообще, абсурдны даже не с точки зрения нашей веры, а с точки зрения элементарного здравого смысла.

Получается, что Церковь оказывается скалой здравого смысла перед накатывающимся валом очередной абсурдной и разрушительной идеологии — что же, не в первый раз. Только в двадцатом веке Церкви не раз приходилось иметь дело с прогрессивными идеологиями, уверенными, что за ними будущее — с социал-дарвинизмом, евгеникой, коммунизмом. Церковь далеко не в первый раз слышит упреки в отсталости, мракобесии, и нежелании последовать за всем прогрессивным человечеством в очередное светлое будущее.

Однако в признании того факта, что только женщина может быть беременной, и только мужчина и женщина могут составить брак, нет ничего специфически религиозного. Признание этого факта не требует глубокой веры в Божественное Откровение. Все, что оно требует — это немного здравого смысла.