Польша: бедность – не порок, а религия

Когда я вспоминаю дни траура в Польше после крушения самолета, в котором погибли президент страны и еще 95 человек, первым делом я вспоминаю свечи и приглушенные молитвы тысяч людей, священников, окропляющих святой водой гроб президента; и высокие, остроконечные головные уборы епископов, возвышавшиеся, казалось, над толпой на каждом мероприятии.

Восемь дней, начиная с субботы, в которую произошло крушение, и до похорон президента Леха Качиньского и его жены Марии в Вавельском соборе в Кракове, польские церкви были заполнены до отказа, и тысячи стояли за дверями во время служб.

«Когда происходит что-то страшное, мы всегда обращаемся не к каким-то там космополитическим ценностям, а к Богу, — говорит мне пенсионерка из Кракова Мария Крет. — Это помогает нам пережить самые ужасные обстоятельства».

Это были похороны, к тому же — похороны с почестями, так что заполненные церкви не стали сюрпризом.

Но поездка из Германии в соседнюю Польшу все равно кажется путешествием на машине времени — на десятилетия, а то и столетия назад, в те времена, когда церковь играла столь заметную роль в обществе. Конечно, это напрямую связано с польской историей. Церковь связана здесь не только с появлением страны, но и с борьбой против иностранных сил до самых 80-х годов, когда Папа Римский (поляк) и движение «Солидарность» вместе вдохновляли страну. Главный вопрос для Польши теперь в том, ослабнет ли связь церкви с государством и окажутся ли недавние проявления религиозных чувств последними в истории страны.

По мере того как крепнет связь Польши с остальной Европой, секуляризация сама по себе стала догматом. По крайней мере для тех, кто считает прогресс неизбежно отдельным от веры.

Согласно этой логике, Польша естественным путем превратится в светское государство, по мере того как будет богатеть.

Однако есть и скептики.

«Это необязательно должно случиться, — говорит социолог Джорджтаунского университета в Вашингтоне и ведущий эксперт по религии Хозе Казанова. — Польша может стать более современной и остаться религиозной. Или Польша может опровергнуть доктрину секуляризации, став и тем и тем».

«Главные различия европейских стран нельзя объяснить теориями модернизации», — утверждает Казанова. Он указывает на пример бывшей Восточной Германии, в которой атеизм укрепился во времена коммунизма и которая сейчас менее религиозна, чем бывшая Западная Германия: «Восточная Германия не более современна, чем Западная».

В Кракове, за несколько дней до похорон президента и его жены, 22-летний Шимон Вавщак размышлял об отношениях Польши с церковью. «Есть определенные общие принципы, — сказал он, — которые представляют слова «Бог», «честь», «родина».

Во время своего пребывания там я слышал эти слова снова и снова, хотя никогда не столкнулся бы с ними в Берлине. Скандал с сексуальным насилием священников, охвативший Западную Европу, почти не коснулся Польши. Публично говорят лишь о нескольких случаях преступлений.

«Церковь действительно сделала многое, чтобы сохранить нашу нацию и объединить ее, особенно в трудные времена, — говорит Войцех Эйхельбергер, известный варшавский психолог и писатель. — Эта историческая роль польской церкви способствует тому, что граждане и публичные организации так активно ее защищают.