Предупреждение из Чечни

Недавно в столице Чечни во второй половине дня я наслаждалась восхитительным обедом из пельменей и салата, сидя в уютном уголке бистро под названием «Парижское кафе». Со стороны телевизора с плоским экраном негромко звучали популярные песни; снаружи, рядом с мечетью из светлого камня, которая нависает над городом, как гигантское розовое облако, группа молодых женщин в ботфортах от модного дизайнера хихикала в лучах февральского солнца. Нужно включить воображение, чтобы вызвать в памяти то, что было здесь пять лет назад. В последний раз я видела, как рушились обломки жилых домов, подвергшихся яростным атакам, воронки от взрывов бомб на дороге. Мне сказали, что надо следить за снайперами и опасаться мин.

На первый взгляд, Чечня является мечтой для любой страны, длительное время воюющей против исламских повстанцев. После 15 лет кровопролития, которое унесло от 130 000 до 300 000 человек, Россия в прошлом апреле объявила о прекращении войны и вывела большую часть своих войск. Физическая, материальная реконструкция была проведена с головокружительной скоростью. В республике размером со штат Коннектикут нет никаких внешних признаков того, что здесь была война. Там даже есть суши-бар, немного дальше на той же улице, что и «Парижское кафе».

«Посмотрите, как быстро мы восстановились, – говорит мне Адам, владелец кафе, – не так, как в других странах: в Ираке и Афганистане».

Но стоит слегка поскрести поверхность, и история Чечни становится уроком, особенно для «одиссеи» США в Ираке, длящейся уже седьмой год. Несущие смерть мятежники, которые, по уверениям Кремля, уничтожены, стойко держатся в горах, которые на протяжении столетий служат укрытием бунтарям, и растекаются по России за пределы Чечни, в другие республики Северного Кавказа.

Обстоятельства, которые подпитывают повстанческое движение, знакомы американским военнослужащим и дипломатам, работающим в Ираке: слабая власть зарождающейся клептократии; потрясающая безработица; месть. Всё это лёгкая добыча для исламского фундаментализма. Повстанцев не удаётся держать под контролем, поэтому правительство – при молчаливой поддержке Кремля – творит произвол, практикует похищения и казни.

После воскресных выборов в Ираке американское командование заявило, что иракские силы безопасности продемонстрировали свою эффективность, что страна находится на пути к тому уровню стабильности и мира, который необходим, чтобы вывести американские боевые подразделения к 1 сентября. (То, что, по меньшей мере, 38 человек погибли в результате бомбардировок и артиллерийских обстрелов в Багдаде, показывает, что либо командование считает это нормальным показателем стабильности и мира, либо они оценивают как достаточно низкую способность иракских сил хорошо исполнять свои обязанности.) Вашингтону, который готовится к выводу войск, хорошо бы взглянуть на Чечню в качестве примера того, что насилие и кровопролитие могут продолжаться после окончания боевых действий против повстанцев ещё долгое время после официального объявления об окончании войны.

Вернёмся к истории конфликта в Чечне – почти 300 лет неустанной борьбы против подавляющего российского господства – это радикально отличается от Ирака. Однако усилия Вашингтона и Кремля выпутаться из своих войн до боли похожи. Они действуют по следующей схеме: поддерживают сравнительно послушное правительство и передают ему ответственность за борьбу с мятежниками; вкладывают деньги в проекты реконструкции, игнорируя коррупцию и взяточничество; мирятся с нарушениями прав человека во имя относительной политической стабильности.

Приходится мириться с периодическими исламскими мятежами и объявить – или, в случае с Соединёнными Штатами, стремиться объявить – об окончании крупных военных операций.

В Чечне эта «модель не сработала», говорит Сара Мендельсон, директор Инициативы по правам человека и по безопасности в Центре стратегических и международных исследований (CSIS) в Вашингтоне. В конце войны в регионе сменился характер конфликта – он тихо бушует здесь, тлеющий и нескончаемый, как подземный торфяной пожар.

В недавнем докладе Центра указывается, что число терактов, совершаемых смертниками на Северном Кавказе, в 2009 году выросло почти в четыре раза по сравнению с предыдущим годом. Большинство нападений происходит в Чечне. Количество засад, перестрелок и придорожных взрывов также увеличивается по всему региону: в прошлом году более 900 человек были убиты здесь, почти вдвое больше по сравнению с предшествующим годом.

Конечно, кровопролитие в Чечне является менее драматичным по масштабам, чем взрывы и перестрелки, которые сегодня уносят жизни в Ираке. Но население Чечни меньше почти в 30 раз. И эта война продолжается. Подумайте об Ираке-2019.

«Хьюман Райтс Вотч» называет и другую сторону тёмного спектра насилия – это «культура безнаказанности за насилие». Похищение и убийство в июле прошлого года Натальи Эстемировой, чеченской активистки. Это было одно из 86 похищений, зарегистрированных в одной трети территории Чечни в первые девять месяцев прошлого года российской правозащитной организацией «Мемориал». Как и Эстемирова, многие из этих «исчезнувших» позднее были обнаружены мёртвыми. Российские и международные активисты обвиняют военизированные формирования, лояльные Рамзану Кадырову, прокремлёвскому президенту Чечни. Некоторые жертвы изображаются как сепаратисты, уничтоженные в бою. Эти убийства приводят в качестве примеров успешной контртеррористической борьбы с повстанцами.

В пригороде Грозного в прошлом месяце я встретилась с родственниками двух молодых людей, которых кадыровцы похитили прошлым летом. Оба инцидента произошли на глазах у родных.

Искалеченное тело одного из них, 21-летнего строителя из Аргуна, было возвращено его матери три месяца спустя. Чеченские власти сообщили женщине, что доказательством, что её сын был боевиком, было то, что он использовал вой волка – символ чеченского сопротивления – в качестве «мелодии» звонка для своего мобильного телефона.
Другой человек, практически слепой работник теплиц, в августе пропал без вести в Шали. Его семья считает, что он убит.

В тот вечер я посетила большой дом в селе Самашки, бывшем оплоте мятежников, в часе езды к западу от Грозного. Мой хозяин, пятидесятилетний чеченский бизнесмен, чей отец воевал в партизанской войне против Советов в 30-х – 40-х годах. Мой собеседник родился в изгнании. Он не любит русских и новое правительство Чечни. Мы пили чай за длинным столом и разговаривали о том, как повстанцы во всём мире опираются на симпатии людей, чувствующих жестокое обращение со стороны властей, которые ищут защиты в другом месте, или жаждут мести. Было около полуночи.

«Закончилась ли война в Чечне?» – спросила я. Человек отодвинул чашку. «Нет перестрелок, – он сверлит меня глазами. – Но каждый день творится насилие. Кроме того, сегодня оно приходит по конкретным адресам».