Политические последствия московских терактов

Во вторник Россия оделась в траур. После взрывов в московском метро россияне получили соболезнования и заверения в поддержке от всего мира, включая Соединенные Штаты, Евросоюз, НАТО.

Президент России, московский мэр и многие другие официальные лица спустились в метро, чтобы почтить память погибших.

Подобного масштаба взрыв в московском метро пришелся в последний раз на 6 февраля 2004 года, когда террорист-смертник подорвал себя в поезде между станциями «Павелецкая» и «Автозаводская». Более 40 человек тогда погибли, более 250 были ранены.

В сентябре того же 2004 случилась одна из самых ужасных катастроф в новейшей истории России – захват школы в Беслане. Тогда погибло свыше 330 человек, более 700 получили ранения, а каждый второй был ребенком.

Тогда эти теракты привели к упрочнению властной вертикали, в частности, к отмене губернаторских выборов.

Какими будут их политические последствия для России и в том числе для Северного Кавказа, ведь версия о «кавказском следе» – одна из главных?

На вопрос «Голоса Америки» ответил Алексей Фененко, ведущий научный сотрудник Института проблем международной безопасности РАН. Он выделил здесь два момента: «Момент первый – это усиление международной солидарности. Например, меня очень порадовало заявление президента Обамы: мы давно не слышали от американских партнеров такого выражения искреннего соболезнования и готовности поддержать».

«Говоря о втором политическом последствии, – продолжал Фененко, – честно говоря, я обеспокоен тем, как будут развиваться российско-британские отношения. В Лондоне находится ряд лидеров чеченских сепаратистов – прежде всего это Закаев, – и, я думаю, одним из политических последствий терактов будет то, что Россия начнет активно требовать от Британии выдачи лидеров чеченских сепаратистов».

«Как будут здесь развиваться события, сказать сложно, учитывая то, что и Соединенные Штаты, и многие другие страны ЕС выразили однозначную поддержку России, и, учитывая то, насколько Лондону сейчас будет психологически легче укрывать лидеров чеченских сепаратистов», – резюмировал Фененко.

О кавказской версии следствия – которое, кстати, взял под личный контроль генпрокурор Юрий Чайка – Абдулла Истамулов, президент Центра стратегических исследований и развития гражданского общества на Северном Кавказе «СК-Стратегия», отозвался следующим образом: «Это такая заготовка, или они (следователи) просто не знали, что сказать. Я не могу сказать, что я стопроцентно убежден, что там нет кавказского следа. У меня другой взгляд на это дело. В последнее время была критика силовых структур. Они вызывали протест людей. На Северный Кавказ прислали менеджера (главу СКФО Александра Хлопонина), то есть отказались от силовой составляющей. На мой взгляд, люди, которые делают на этом (на насилии) деньги, могли просто испугаться и сказать: как это так? Первый вариант, что это сделали сами силовики. Второй вариант – северокавказский. Террористы это могли. Особенно в Дагестане есть для этого силы».

Возникает вопрос: разве силовикам это могло быть выгодно, когда МВД и так уже очень дискредитировано? Истамулов ответил на этот вопрос: «Зато реально появляются возможности: они (силовики) нужны, не надо их слишком сильно ругать, не надо их сокращать. Я не говорю, что это все. Я сам работал в милиции. Я чувствую, что здесь замешана большая политика и дело тут не в боевиках».

Отметим также, что следствие располагает кадрами террористок-смертниц (в 2004 году начала создаваться центральная система видеонаблюдения), а на месте взрыва найдена голова одной из шахидок: внешность кавказская.

Отвечая на вопрос «Голоса Америки», Истамулов сказал, что северокавказская версия следствия, разумеется, негативно отразится и на работе Александра Хлопонина, который представляет мирный подход к решению проблем региона.

С этим не согласен эксперт Московского центра Карнеги Николай Петров, сторонник версии, по которой теракты могли быть местью за контртеррористические операции на Кавказе.

На вопрос «Голоса Америки» о том, станет ли военная сила первостепенным подходом к решению проблем на Кавказе, он ответил: «Думаю, что нет. Поворот от жесткого силового варианта к бизнес-модели поиска компромисса и учета интересов основных властных кланов был не просто признанием Путиным того, что силовые методы не действуют, но и ответом интересам Кремля в связи с предстоящими Олимпийскими играми в Сочи и с необходимостью продемонстрировать стабильность в регионе. Поэтому мне кажется, что федеральная власть никак не заинтересована в эскалации конфликта, и я не думаю, что реакцией на этот теракт будет, как обычно, резкое усиление давления на всех подозрительных лиц, лиц, активно исповедующих ислам, по Северному Кавказу и всей России».

Еще один важный вопрос – какова ответственность властной вертикали, созданной Путиным, за то, что эти взрывы стали возможными. Трагическая ли это случайность, или закономерность? Будут ли президент и правительство укреплять существующую систему или пойдут по пути ее либерализации?

«Эта история не черно-белая, – ответил Николай Петров. – Когда Путин пришел к власти, то маятник отношений между центром и регионами очень сильно ушел в сторону регионов, и Москва мало контролировала региональные режимы, которые во многих случаях были полуавторитарными. То, что привнес Путин – а именно усиление центрального федерального государства, – на первых порах было большим благом, потому что маятник повернулся и пошел в сторону центра. Но проблему я вижу в том, что примерно в 2003 году маятник прошел вот это равновесное положение и пошел дальше в сторону центра. Мы миновали то положение, когда это было эффективным, и те же самые усилия Путина стали приводить, как мне кажется, к противоположным результатам. Если приведение ситуации на местах в соответствие с Конституцией было благом, то в какой-то момент интересы регионов вообще перестали учитываться. Регионы потеряли реальное представительство в центрах».

«Политическая система в регионах с разной спецификой должна быть разная, а мы все сейчас очень жестко унифицируем», – полагает Петров.

«Поэтому, – заключил он, – я бы посмотрел на теракты как на демонстрацию того, что курс, реализовывавшийся Путиным более десяти лет, не привел к тому, чтобы действительно дать безопасность гражданам России и решить полностью проблемы Северного Кавказа».

Осознает ли власть в таком случае, что маятник ушел слишком далеко?

«Я думаю, что генерального плана политической модернизации у власти нет, – сказал Петров, – но я рассчитываю на то, что политическая модернизация будет идти не сверху, а будет инициирована проблемами – как попытка системы выжить, не сделать что-то хорошее, а элементарно выжить. А выжить сейчас и в ситуации социальных протестов, и связанных с кризисом политических проблем на местах можно только, сделав систему более гибкой».