Миром правит тайный бухгалтер

«В деградации заложена надежность», – писал Лоуренс Аравийский. И его слова дают ключ к пониманию того, почему в современном мире торжествует религия с самым простым в человеческой истории кодексом. «Прибыль, – гласит его единственная заповедь, переиначившая известный тезис Протагора, – есть мерило всех вещей».

В этой черно-белой модели, отдающей манихейством, мир становится как на ладони, экономическая мерка делает его прозрачным и ясным. Руководствуясь критерием эффективности, теперь каждый может разобраться во всех проявлениях человеческого гения. Непостижимость бытия больше не пугает, в отличие от Сократа, «гомо экономикус» знает все. Свод экономических рекомендаций, вроде маоистского цитатника, позволяя легко ориентироваться в потерявшем загадочность мире.

И в этом его психологическая привлекательность.

Идеология не терпит пустоты, и в постхристианском обществе господствует не безверие, а разновидность материалистической религии. Как и любая другая, эта «религия как бы» имеет разработанную обрядовость. Сакральный характер в ней приобретает акт потребления и ярмарочная мистерия. Храмом при этом становится супермаркет, иконой – рекламный щит. Постхристианские ритуалы искусно имитируют чужие традиции: шопинг заменил паломничество, а роль причастия отводится покупке. Инфляция, дефицит, инвестиции – жреческая терминология, которую мы ежедневно слышим с телевизионных кафедр, волнует не меньше, чем отпущение грехов и спасение души. «Возлюби ближнего», – требует христианский императив. «Мы только партнеры», – провозглашает религия экономистов, требующая коммерциализации отношений.

В старые мехи наливают молодое вино: оракулов и пророков сменил бизнес-план, Вселенские соборы – форумы в Давосе.

Сегодняшний мир с замиранием слушает энциклики экспертов, инвестиционные индульгенции которых отправляют в ад или рай. Даже домохозяйки видят теперь корень неблагополучия не в кознях дьявола, а в падении национальной валюты.

Религия рентабельности по-своему открыла загадку мироздания, ее последователи, как и все обретшие веру, избавились от мучительных сомнений, выстроив понятную шкалу ценностей. Неуловимые до сих пор категории, выраженные в суммах всеобщего эквивалента, допускают арифметическое сравнение.

И от этого исповедующие «экономизм» получают психологические дивиденды.

Современную вариацию поклонения золотому тельцу отличает масштабность. За исключением эпизода в Синайской пустыне никогда еще ей не предавались с такой страстностью, никогда она не становилось образом мышления. Миллиарды тайных и явных ее сторонников и в эту минуту сгрудились у алтаря прилавка. Призрак древней религии победоносно шагает по миру, не ислам и не буддизм, а именно религия экономистов сегодня самая массовая.

И что такое глобализация, как не ее прозелитизм?

Вначале правили воины, им на смену пришли священники, теперь выбор пути определяет бухгалтера. Первые обожествляли меч, вторые – трансцендентальность, третьи – кошелек. У каждой власти свое оружие, и каждая отрицает предшественницу: средневековые епископы налагали епитимью на воинов, убивавших врагов, экономические пастыри больше не видят смысла в строительстве церквей. Но история склонна к повтореньям, и, когда, сметая все, как фишки настольной игры в «монополию», снова придут воины, цикл завершится.