Имарат Кавказ. Государство, которого нет (III)

Цели, тактика, быт, личности ночных правителей, потоки денег и оружия

Быт боевиков

Не сказать, что лагеря террористов находятся в шаговой доступности от сел — однако и недалеко. Полчаса-час ходьбы — дальше не позволяет уйти кавказская география. И потом: лагерь — не однодневное мероприятие, и окрестные села — это источник провизии, медикаментов и информации на все время стоянки.

В большом лагере могут разместиться одновременно человек тридцать.

В Сети гуляет много роликов об устройстве быта боевиков. Крайне низкого качества, отснятые на камеры мобильных телефонов, эти ролики показывают мировой общественности, как моджахеды живут в своих землянках, как они тренируются, как молятся. (В лагере всегда есть «помещение» для молитвы.)

Вот один из таких роликов. Май 2009 года. Семеро мужиков сидят за богато накрытым столом где-то в лесной чаще. Съемка снабжена русским подстрочным переводом — видимо, в целях более широкого распространения. Подстрочник к тому же поясняет: опубликование этого материала стало возможным, поскольку все бойцы, в нем представленные, уже стали шахидами. То есть погибли.

На столе фрукты, овощи, соки, сыры, колбасы, куры гриль. Совсем не спартанская трапеза. Оператор время от времени отвлекается, переводя камеру со стола на стоящий рядом навес. Под навесом — ящики с помидорами и другая провизия. Но так бывает не всегда; зимой-весной, когда леса прозрачные и все перемещения в них заметны, отряды иногда подолгу перебиваются крупами и черемшой, которую можно копать уже в феврале. Еще боевики рыбачат в горных реках. Там бывает форель.

Вообще зимний терроризм — сравнительно новое веяние. Раньше на зиму боевики в основной своей массе выходили в села.

В том самом ролике, снятом во время застолья, запечатлена мирная беседа. Разговор идет о том, что если один из братьев женится, другой подарит ему на свадьбу машину. Заботы, в общем, светские, суетные. Зачем тебе машина, если завтра твой труп покажут в новостях?

Сами по себе лесные посиделки — уже абсолютная гарантия, что скоро этих ребят не будет в живых. Но они не обсуждают смерть и награды, которые за ней последуют, — то, ради чего многие и полезли в джихад. Они обсуждают жизнь.

Из съемки ясно: все представленные в ней люди в свободное от боев время вели открытый образ жизни. Если одиозные лидеры подполья не могут этого себе позволить, так как их знает в лицо стар и млад, то террористы помельче до такой степени соблюдать инкогнито не обязаны.

Из ролика ясно и другое: каналы снабжения лагерей провизией хорошо налажены. Кто-то же доставил в удаленный лесной блиндаж все эти ящики с провизией! Есть и другие съемки, подтверждающие, что мирное население боевиков не так уж чурается: вот сидит посреди леса очередной амир с «калашниковым» в руках, доносит до слушателей политику Имарата. А за спиной у него кудахчут куры, разведением которых боевики вряд ли занимаются.

Проповеди покойного Саида Бурятского тоже, очевидно, были популярны не только в лесу: его охотно слушали и в селах. Есть ролики, снятые в жилье. Саид сидит в кресле. Перед объективом время от времени пробегают дети. Ясно, что это не штаб бандформирования, а обычный дом, каких на Кавказе тысячи. Саид Бурятский мог гостить в любом из них — и, наверное, мало где ему бы отказали.

Формально хозяева дома, где был Бурятский, — «сочувствующие». Это в лучшем случае, а то и пособники. Но Кавказ — тесен. Ярлык «сочувствующий» в этой тесноте легко прилипает ко всякому. К тому, кто состоит с подпольщиками в родственных связях, к тем, кто учился с ними в одном классе, кто не отказал им в ночлеге, потому что отказать — стыд.

Откуда у боевиков оружие?

Даже если бегло просмотреть милицейский сводки с мест проведения спецопераций, станет понятно, что вооружение лесных отрядов отвечает их неслабым амбициям по контролю над всей территорией Кавказа. Вот сообщение интернет-агентства «Кавказский узел», подготовленное со слов неназванного офицера чеченской милиции: «Вчера, в окрестностях селения Каргалинская Шелковского района, сотрудниками правоохранительных структур ликвидирован крупный схрон боевиков. В нем хранились огнемет РПО-А «Шмель», одноразовый гранатомет типа «Муха», ПТУРС (противотанковый управляемый реактивный снаряд), минометный снаряд крупного калибра, автомат Калашникова, выстрел к РПГ (ручной противотанковый гранатомет), около 200 патронов к стрелковому оружию и две ручные гранаты».

Можно предположить, что, к примеру, найденные автоматы Калашникова были изготовлены по лицензии в Китае и потом окольными путями прошли в Россию. Однако известно, что калашами и подствольными гранатометами вооружены помимо боевиков еще и российские силовые структуры. Здравый смысл подсказывает, что существует некий механизм, благодаря которому оружие перетекает из силовых структур в руки боевиков. И этот механизм куда более прост, чем кружные пути оружия через десятки границ.

Как-то мне довелось беседовать с большим милицейским начальником, отправленным в отставку. И я спросила: «Откуда у боевиков берутся РПГ и «Шмели»?» Он ответил беспомощно: «Так ведь грабят!»

Здесь есть только чуть-чуть правды: немногое из того, чем вооружены отряды, захвачено посредством нападения на оружейные склады. Когда случился Беслан, Владимир Колесников, тогдашний генпрокурор, заявил по поводу оружия, которым были вооружены террористы: «Три пистолета и семь автоматов боевиками были похищены в ночь с 21 на 22 июня при нападении на Ингушетию». Годом позже, в ходе нападения на Нальчик, тоже всплыло кое-что из оружия, украденного при нападении на нальчикский Госнаркоконтроль в декабре 2004-го. Обратите внимание: лишь часть оружия, использованного боевиками в этих чудовищных операциях, официально была признана украденной со складов силовых ведомств. Откуда взялось остальное — ни Колесников, ни его коллеги ничего не сообщают.

Однако несложно догадаться.

Недели три назад в военном городке недалеко от Беслана прогремел взрыв. Девочка, дочка одного из работников местного склада вооружения, играла с гранатой, которая взорвалась у нее в руках. Девочка погибла, еще два ребенка пострадали. Родители пояснили, что гранату дети подобрали на улице, и откуда она там взялась — неизвестно.

Однако СКП помимо данной версии поделился с журналистами еще одной: девочка принесла гранату из дома.

Официальных результатов расследования этого страшного происшествия пока нет, не исключено, что подтвердится именно версия родителей: граната валялась на улице. И, может, найдут даже лиц, которые эту гранату со склада вынесли. Но даже такой вывод следствия будет подтверждать вечный российский принцип организации труда: что охраняем, то и имеем. Деловитая военная обслуга беззастенчиво прет со складов все, что плохо лежит. И даже то, что хорошо лежит: купить гранатомет тоже не проблема для заинтересованных.

В Дагестане сейчас разворачивается скандал с арестованными военными ботлихской бригады. Якобы они согласованными действиями выпустили со склада автомат «Вал», из которого был убит глава республиканского МВД Адильгирей Магометагиров, а потом запустили этот «Вал» обратно.

Чем кончится эта история, из общей позиции следствия уже понятно. Но то, как лихо и бескомпромиссно было обставлено задержание ботлихцев, то, как бегло следствие описывает весь механизм предполагаемого преступления, наталкивает на мысль, что механизм-то родился не вчера. Не в отношении конкретно этой истории, а в отношении нашей кавказской жизни в целом: всем прекрасно известно, кто, как и с какой целью ворует оружие. Но никто не вмешивается.

Я однажды была в Ингушетии во время неспокойных событий. И были люди, которые обеспечивали там безопасность — мою и еще пары журналистов. Для нашего усиления нам придали молодого парня. Он ничего не делал, просто везде ездил с нами со своим калашом. Мы, предположим, заходили в дом — а он оставался в предбаннике и ждал. Сидел и держал на коленях ствол. И ребята-журналисты смеялись: «Это наш ручной боевик».

Я потом его еще раз встречала. Он хвастался касательным ранением плеча и пистолетом Макарова. Я спросила, откуда пистолет. Он ответил: «Милицейский. Почти штуку он стоил. Брат подарил».

Оружие — вообще распространенный подарок в отдельных кавказских республиках. Даже для стариков. Это как облигация государственного займа: есть не просит, а в случае чего всегда можно продать или выменять.

Вот видный террорист Анзор Астемиров в одном из своих интервью критикует милицейскую программу по скупке оружия у мирного населения, проходившую в 2006—2008 годах и стоившую государству около 80 тысяч долларов. «Народ ничего не сдал МВД, за исключением старых винтовок, которые были спрятаны после Второй мировой войны и которые стоили 10 рублей. Люди предпочитают хранить серьезное оружие, например пистолеты, для собственной безопасности. Кроме того, МВД платит, например, за пистолет Макарова 10 000 рублей; мы же платим за него от 35 000 до 50 000 рублей, в зависимости от его состояния. Более того, в отличие от МВД — и это существенно важно — мы никогда не спрашиваем, откуда у человека это оружие. Кем бы он ни был, он не рискует, что против него будет возбуждено уголовное дело или что его даже посадят. В результате мы получили оружие, а МВД потратило деньги».

Кто оплачивает войну?

Война — не бесплатное мероприятие. Помимо вооружения лесному отряду также требуются портативные рации, бинокли, лекарства, походная амуниция типа военной формы, фляг, спальных мешков и палаток. Нужна еда. Ушедшим в лес надо как-то финансово поддерживать свои семьи и семьи погибших.

Разные крупные официальные руководители (силовые и гражданские) часто говорят о том, что кавказское подполье имеет, скажем так, искусственную природу. В том смысле, что его создание — дело рук темных сил, руководящих процессом из-за рубежа. И финансирование лесных лагерей тоже идет из-за рубежа.

Отчасти это правда: помощь из-за рубежа имеет место. В основном помогают наши бывшие сограждане, уехавшие подальше от родных республик. Хотя и без участия иностранцев не обходится. Например, в апреле прошлого года в Дагестане был убит наемник Зия Пече, гражданин Турции. В последние годы основным направлением его деятельности было финансирование подполья: он проводил на Кавказ деньги от сочувствующих из-за рубежа. И это были немалые деньги в масштабах копеечной жизнедеятельности какого-нибудь одного отряда.

Только последний транш, обеспеченный турком, составлял 15 тысяч долларов. Но все же объемы финансирования были отнюдь не моссадовские и не госдеповские.

В личных записях уничтоженного Пече были какие-то бухгалтерские расчеты и недовольные его заключения, что слишком много денег боевики тратят «на себя». Бюджет, другими словами, не резиновый и представительских расходов не учитывает.

И все же основной источник финансирования лесных отрядов — внутренний, российский. О нем рассказывает тот же Анзор Астемиров: «Финансовая поддержка Запада или арабских стран — совершенная ложь и миф. Мы создали и систематизировали технологию внутренней поддержки, и шариат дает нам четкие правила по сбору военного заката (налога). Мы подготовили правила и приказы, которые были распространены на наших территориях наибами (заместителями командиров). В сегодняшней ситуации финансовая или любая другая форма поддержки больше не являются добровольными акциями. Сейчас это индивидуальная обязанность для каждого истинного мусульманина, потому что мы на войне. Мы не берем ничего сверх установленной процентной доли, мы не грабим бедные семьи или тех, кто пострадал от режима; вместо этого мы поддерживаем их в той степени, в какой можем себе позволить. Для тех, кто отказывается соблюдать закон, выполнить свой долг, мы используем различные виды наказания, включая физические».

То есть, если перевести с ваххабитского на русский: отряды зарабатывают на жизнь банальным рэкетом. Основными «налогоплательщиками» кавказского Имарата являются крупные бизнесмены. Бедняки из сел вряд ли сильно страдают от набегов боевиков. Если с крестьян что и требуют — то только ночлег и ужин.

Заключение

Историю про подполье на Кавказе я собирала в течение нескольких месяцев. Я говорила со многими «там» — и здесь, в Москве.

Самые разные люди рассказывали мне, как они видят это страшное явление — Имарат Кавказ. Кого-то из них уже нет в живых. Я слушала всех не из соображений демократизма, а понимая, что мы так мало знаем об Имарате лишь потому, что не хотим о нем знать. Всякий интерес к подполью у нас приравнивается к симпатии. И того хуже — к пособничеству.

Но как мы можем победить противника, если не хотим смотреть ему в лицо?

Основной вывод, который я сделала из своего обывательского исследования: главное оружие против подполья — это мудрость и последовательность.

Двадцать лет мы убеждаем себя в совершенно противоположных вещах. С одной стороны, мы уверены, что на Кавказе против могучей Российской армии воюет кучка тупых ублюдков, не владеющих даже таблицей умножения. С другой — что против России на Кавказе сражается все население от мала до велика.

И то, и другое — ложь.

Конфликт на Кавказе — судьба России. Его решение не боевая — но философская задача. Полтора века назад, поняв неоднозначность, многомерность всех кавказских событий император Александр II принял решение с противником говорить. В соотнесении с нашими нынешними успехами на Кавказе решение императора кажется блестящим — ведь нынешние руководители, как известно, с террористами переговоров не ведут.

Сегодняшняя Россия делит все в этой войне только на черное и белое, предлагая соответствующие правила игры. Но чтобы игра шла по твоим правилам, надо и самому как-то их соблюдать, хотя бы элементарно различая своих и чужих. А наше пространство вражды устроено по правилам какой-то другой, неевклидовой геометрии. При определенных условиях мы пользуемся услугами врагов. В других случаях — уничтожаем друзей.

Нам бы как-то разобраться в себе.

Подполье в лицах

Анзор Астемиров и Муса Мукожев

Кабардинец Анзор Астемиров, многократно уже объявленный убитым, в 2007 году занял пост верховного председателя (кадия) шариатского суда Имарата Кавказ. Также он является военным амиром объединенного вилайята Кабарды и Карачая — т. е. верховным руководителем республики в иерархии Имарата.

Это апогей политической карьеры Астемирова, к которому он шел очень долго. За это время он успел обрести не только имидж дерзкого и неуловимого террориста, но и чрезвычайно увлекательную биографию.

Анзору Астемирову 32 года. Он из интеллигентной семьи и любит подчеркивать свое высокое происхождение — говорят, в роду у него были знатные черкесские князья.

Астемиров с его складом ума вполне мог бы стать блистательным теоретиком философии и богословия. На его статьи, опубликованные в научных сборниках в прежние «мирные» времена, до сих пор ссылаются авторы монографий.

Он хорошо образован: учился в Нальчикском медресе, затем по представлению Духовного управления мусульман Кабардино-Балкарии (ДУМ) был направлен в Саудовскую Аравию.

Отправка выдающихся студентов в зарубежные исламские образовательные центры в девяностых было довольно распространенной практикой, в том числе и в Кабарде. Официальное духовенство стояло на такой позиции, что прикосновение к зарубежной исламской научной культуре придаст духовной жизни на Кавказе новые силы. В будущем ДУМское руководство отчаянно раскаялось в этом своем решении.

Из своих поездок студенты привозили то, что позже было решено называть «ваххабизмом». Многие студенты, отправленные на Ближний Восток, вернувшись, составили костяк так называемого кабардино-балкарского джамаата. Анзор Астемиров был в этом джамаате фактически вторым человеком — заместителем амира.

Это была жестко структурированная община верующих, выступающая в качестве альтернативы официальным общинам. Первоначально джамаат был лишь системной оппозицией структурам ДУМ. Официальное духовенство молодые богословы упрекали в том, что оно спит, превращая ислам в культурный пережиток.

Духовенство на первых порах относилось к молодежным объединениям с высокомерной снисходительностью. Астемиров — в будущем громкий террорист — занимался научной деятельностью в структурах, инкорпорированных в ДУМ, выезжал на конференции.

Но с годами противоречия нарастали. К началу 2000-х годов между джамаатом и ДУМ лежала пропасть. Милиция начала преследования членов альтернативных общин. Ну а потом случилось 13 октября 2005 года.

(Здесь мне бы хотелось уйти от установления причинно-следственной связи между этими событиями. Хотя она, безусловно, присутствует. И все же: не только зверства милиции были причиной кровавого нальчикского выступления. Были для того и иные предпосылки, а именно радикализация самого джамаата на основе идей так назывемого чистого ислама.)

В этом месте нам необходимо ввести в повествование и еще одного человека, без которого личность Астемирова никак не оценить в полной мере. Это Муса Мукожев, верховный амир кабардино-балкарского джамаата с самого момента его образования.

Муса Мукожев и его зам Анзор Астемиров во многом были похожи. Оба образованные, целеустремленные. Оба знали, как должны жить истинные мусульмане. Но было в Мукожеве что-то, чего не хватало Астемирову и чему невозможно было научиться. Астемиров был уважаемый, авторитетный член общины. А Мукожев общину завораживал.

Муса Мукожев читал проповеди в вольноаульской мечети (пригород Нальчика), и слушать эти проповеди съезжались люди со всей Кабарды. Я разговаривала с теми, кто помнит эти лекции, и мне говорили: «От него свет шел». Одна пожилая женщина — мать подсудимого по нальчикскому делу — вспоминала: «Каждое утро я просыпалась, и во мне просыпался страх за сына. Я знала, что в один день придет милиция, и домой он уже не вернется. Но когда я слушала, как Муса говорит, я переставала бояться. Я не переставала знать, что все именно так и будет, — но страх уходил куда-то».

Я никогда не слышала, чтобы кто-то с таким пиететом говорил про Астемирова.

Зато в нем было нечто, что в других условиях можно было бы назвать карьеризмом. В нем было страстное желание быть первым. В своих многочисленных письмах он выступает от лица «руководителей общины»: «Мы считаем, мы не сомневаемся, мы решили…» И сдается, он очень переживал, что на месте этого «мы» не может стоять «я».

Мне неизвестно, чтобы между Астеми-ровым и Мукожевым случались ссоры. Хотя не секрет, что причины для разногласий у них были. Одна из них — отношение к чеченским сепаратистам. Вопрос для джамаата стоял в философском ключе: «Считать ли действия чеченских братьев джихадом на пути Аллаха?»

И Мукожев, и Астемиров переживали колебания по этому поводу. Разумеется, оба они, еще ведя открытый образ жизни, поддерживали отношения с чеченскими подпольщиками. Но если Астемиров чаще колебался в сторону сепаратистов, то Мукожев — в противоположную. Ему доводилось фактически отлучать от общины людей, призывавших к вооруженному выступлению. А в самом последнем своем интервью, уже будучи в бегах, Муса заявил: «Здесь живут наши родные и близкие. Мы не хотим, чтобы здесь была война, и в меру наших возможностей сдерживаем мусульман от радикальных настроений».

Примерно в то же время Анзор Астемиров объявил, что утвержден амиром боевой организации «Ярмук», действовавшей в Кабарде. Также он заявил о том, что джамаат КБР окончательно и бесповоротно выбирает для себя будущее в составе «Кавказского фронта».

После этого ни у кого из лидеров джамаата уже не было пути назад. Оба они имели непосредственное отношение к организации кровавого нападения на Нальчик, в ходе которого были убиты 12 мирных жителей и 35 сотрудников милиции. Оба были объявлены в федеральный розыск.

В рядах кавказского Имарата, уже после событий в Нальчике, дела Астемирова быстро пошли в гору, а вот Муса Мукожев, напротив, как-то затерялся. Я интересовалась, почему так произошло. Никакой конкретной причины, по всей видимости, не было. Все вновь уперлось в характер обоих лидеров. Муса был человек тяжелого, авторитарного склада. Анзор был тоже убежденный, но более гибкий. Если раньше Мукожев выше себя видел только звезды, то теперь необходимо было принимать в расчет Докку Умарова и разных других сильных амиров. И что-то там у них не заладилось. Зато Астемиров себя нашел.

Так Муса Мукожев перестал быть первым, уступив это место Астемирову. Когда в мае 2009 года Мукожева убили, «Интерфакс» разместил его биографическую справку. В ней говорилось: «Мукожев занимал должность заместителя «военного амира КБР» — Анзора Астемирова».