Почему Церковь так волнуют материальные ценности?

Разработанный правительством РФ законопроект «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в федеральной и муниципальной собственности» вызвал острую полемику между РПЦ и работниками искусства. Последние выступили даже с обращением к Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу. Мнения людей разделились.

Одни полагают, что Церковь не сможет обеспечить сохранность передаваемых памятников культуры, а музеи лишатся фондов. Другие считают опасения напрасными. Кто прав – об этом мы беседуем с заведующей Отделом византийского искусства Государственного научно-исследовательского института искусствознания, профессором Отделения истории искусств исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Ольгой ПОПОВОЙ.

– Ольга Сигизмундовна, вы в числе представителей нашей культурной и научной интеллигенции подписали обращение к духовному лидеру. Есть ли что-то еще, что бы вы хотели добавить?

– Я надеюсь, что этот закон, конечно, никогда не будет принят. Если же все-таки случится, что его примут, то я рассматриваю такую возможность как трагедию для нашей культуры и для государства в целом. Сейчас у нас есть прекрасные музеи древнерусской иконописи. Посмотреть на иконы, которых нет больше нигде, к нам едут со всего света. Представить, что все это разойдется по разным уголкам нашей необъятной территории, просто страшно. Потом ведь всего того, что собиралось с таким трудом, что составляет особое богатство страны, уже не восстановишь... Но даже не это самое печальное. Нынешняя наша Церковь не может справиться с таким наследием. У меня создается впечатление, что она даже не понимает, за что берется. Церковь – не музей. У нее нет условий хранения, нет реставраторов, нет хранителей. Эти профессиональные категории формировались у нас почти полтора века, но не в церкви. И люди это очень достойные, знающие свое дело. Люди, которые в условиях советской власти сохранили все то богатство, на которое Церковь сейчас так легко претендует. Если бы не они – ученые, историки искусства и архитектуры, реставраторы, музейные работники – ничего бы из памятников сейчас у нас не было. Все бы пожгли, испортили либо просто продали. Кроме того, судя по обтекаемому тексту этого законопроекта, в то, что именуется в нем «имуществом», входит все – и иконы, и литургические сосуды, и рукописи. Говорится даже о передаче церковных библиотек! У меня как у специалиста по древним рукописям просто волосы на голове шевелятся, когда я думаю, что рукописные собрания – например, собрание Синодальной библиотеки – могут покинуть стены ГИМа или РГБ, где они хранятся в прекрасных условиях. Куда? В библиотеку Андреевского монастыря? Это немыслимо!

– Кроме того, это потребовало бы, наверное, неимоверных финансовых затрат... Содержание специалистов, специальной техники, гарантии определенного уровня культуры при обращении с этими ценностями. Возникает вопрос: отдают ли себе отчет в том, к чему прикасаются, сами инициаторы передачи?

– Думаю, что нет. Для того чтобы оценить реальную значимость этих вещей, нужен достаточно высокий уровень образованности. Что знают широко? Знают, что это вещь знаменитая, что она очень древняя. Вот и все. А в чем именно ее историко-культурная и художественная ценность – это понимают в основном именно специалисты. Те, кто такой закон формулировал, по-видимому, люди, не имеющие представления о том, как хранятся эти уникальные ценности. К тому же ценности эти очень ветхие. Иную икону просто перенести из зала в зал – довольно сложное дело. А если она будет находиться в храме, кто за ней будет следить? Я поражаюсь, почему нигде в СМИ не слышно о катастрофической истории с иконой «Боголюбская Богоматерь». Вероятно, эту историю стараются замалчивать, хотя о ней было подробно рассказано в докладе директора Владимиро-Суздальского музея на большом собрании во Владимире. Эта икона, связанная с именем князя Андрея Боголюбского, является настоящим шедевром иконописи XII века. После очень сложной реставрации, длившейся много лет, она была передана в Княгинин монастырь во Владимире, пробыла там более 10 лет, и результат ужасающий. Сейчас ее забрали из монастыря, на руках перенесли на реставрационный стол Владимирского музея. Перевозить ее нельзя, и реставраторы пока не могут решить, что с ней делать. Состояние ее критическое, и это указание нашим властям на то, что может произойти при передаче всех икон Церкви...

– То есть инициатива по созданию норм и условий для размещения и хранения музейных ценностей должна исходить от тех людей, которые знают, что и как надо делать?

– Несомненно. Но при работе с этим законопроектом совершенно не советовались с музейными работниками – с реставраторами, с учеными-искусствоведами, ни с кем. Я говорила с разными людьми. Даже из Свято-Тихоновского университета никого не привлекали! А там, между прочим, есть отдел реставрации, где обучаются реставраторы. Там работают крупные специалисты, которые могли бы дать рекомендацию или отказать в ней тем, кто вершит такое законотворчество. Я не говорю уже про ученый люд – научно-исследовательские институты, центры, Институт искусствознания, где есть древнерусский сектор. Почему все консультации происходят только в административных верхах?

– Открытое обращение к патриарху – спонтанный протест или начало какого-то объединения культурной общественности?

– Я не была непосредственным организатором обращения и не могу ответить на этот вопрос. Это молодые, более активные мои коллеги, которые, конечно, не будут молчать. Я тоже не буду молчать. Думаю, что объединение коллег в защиту этих уникальных ценностей русской культуры произойдет.

– Представители Церкви подчеркивают, что видят в музейных ценностях, прежде всего, религиозные святыни. Однако это еще и факты нашей истории и культуры...

– Конечно, это факты и свидетельства всей истории русского народа и русской культуры. Как же можно сейчас рисковать, чтобы все это обратилось в прах? Многие иконы, например, нельзя давать верующим целовать: они ветхие, и тогда их просто не станет.

– Наверное, далеко не все, кто считает себя верующим, отличают Церковь с прописной буквы от религиозной организации, которая называется так же...

– Я человек верующий, человек православный. Более того, я человек церковный. В церкви я бываю очень часто и часто приобщаюсь Святых Христовых Таин: это мне помогает жить. Я говорю не извне, а изнутри, я радуюсь процессу возрождения в Церкви. Но при этом я специалист, историк искусства. Сейчас немало художников, которые пишут иконы, и современные иконописцы усвоили очень многое из старой иконописи. Любая икона, даже написанная только что, может стать чудотворной. Случаев таких в XX веке, как мы знаем, немало. Например, созданная недавно на Афоне и приобретенная неким канадцем икона, которая творила много чудес. Он ездил с ней по миру (в 1982 году обладателем иконы Монреальской Иверской Богоматери стал православный канадец чилийского происхождения Хосе Муньос Кортес, который привез икону с Афона в Монреаль и совершал с ней паломнические поездки. – «НИ»). Святость иконы необязательно связана с ее древностью. Кроме того, Церковь знает, что делались копии икон, в том числе чудотворных, которые были тождественны подлиннику и тоже могли творить чудеса. Так почему сейчас Церковь так стремится иметь в своих стенах именно Троицу Андрея Рублева? Ведь в Троице-Сергиевой Лавре есть прекрасная копия, сделанная когда-то Василием Кириковым с Троицы Рублева. Неужели ее мало? Можно создавать и современные образы. Есть и отдельные художники, и целые мастерские. Прекрасная иконописная школа есть в Троице- Сергиевой Лавре. Церковь может быть насыщена иконами, но для этого совершенно необязательно разорять музеи. История нашего расточительства богата.

– Такова печальная традиция. И, кстати, надежды на ее перелом в постсоветской России связывались у людей как раз с Церковью...

– Да, и я была в числе таких людей. В начале 90-х годов я даже выступала на больших собраниях за то, чтобы передать многие иконы Церкви. Я ошибалась и в течение прошедших лет изменила точку зрения. Я чувствую свою личную ответственность за то, что случилось, в частности, с Боголюбской иконой. Кроме того, почему материальные ценности так волнуют Церковь? Может быть, стоит проявлять большую заботу о других вещах? По опыту моих встреч с разными людьми я могу сказать, что это стремление к имущественным приобретениям нередко отталкивает их от Церкви. Всякого рода стяжания и так слишком много в обществе, которое просто задыхается от погони за материальностью.