Как кинолога \"Зубра\" выкинули за ворота

Униженные и оскорб­ленные. По данным Управления собственной безопасности МВД, в 2009 году 5 тыс. сотрудников милиции совершили преступление, свыше 100 тыс. — правонарушение. Иными словами, почти каждый десятый милиционер нарушает закон. Но жестокость и агрессия, которую они проявляют по отношению к нам, — это следствие. Причина в том, что люди работают в системе, в которой жестокость (не путать с жесткос­тью) — закон, а унижение подчиненных — правило. Потом они выходят на улицу и собственные обиды при помощи дубинок, а то и оружия, обрушивают на нас.

Короткая мальчишеская стрижка-«ежик», теплый спортивный костюм с начесом: фуфайка на молнии, зеленая военная майка под ней, штаны с замысловатым рисунком, кроссовки — вроде и не в форме, а вроде как и в ней. Усталые глаза. Быстрые движения. Голос с хрипотцой — много курит. В папке, которую принесла с собой, — грамоты от министров и замминистров МВД, наградные книжки — за Чечню, за службу, за воинскую доблесть. Ей необходимо выговориться. Кинолог Лариса Крепкова пришла в редакцию The New Times как в последнюю инстанцию. Все попытки добиться справедливости у вышестоящего начальства не увенчались успехом: письмо-жалоба Крепковой министру Рашиду Нургалиеву было спущено командиру «Зубра», на которого она и жаловалась.

Отбоялась

Ларисе чуть больше сорока лет. Четырнадцать она служит в милиции, шесть из них — в подмосковном отряде «Зубр».
«Мой командир Иванин Александр Алексеевич делает из бойцов машин-убийц. Все боятся ему слово сказать. Он любому своему подчиненному может в морду дать, — говорит Лариса. — Он любитель бокса да пострелять. А если он ударит, так ударит. Очень сильный человек, я и все его боятся. Может в дверь железную кулаком вмазать, может машину разбить. При мне ударил один раз офицера из отдела кадров».

Впрочем, теперь Лариса своего командира уже отбоялась. После того как ее вынудили уволиться из отряда по собственному желанию (через 1,5 года приказом начальника отряда формулировка была изменена: «уволена по болезни» — копии приказов есть в распоряжении The New Times), выгнали за ворота и забрали любимую собаку, которую она купила на свои деньги, несколько лет обучала, ходила с ней на самые опасные и ответственные задания, — ей больше ничего не страшно. The New Times еще до первой публикации («Рабы «Зубра» № 06 от 22 февраля 2010 года) пытался добиться комментариев от руководства «Зубра» по поводу причин увольнения Крепковой. Но комментарии появились уже после выхода журнала — на сайте МВД. По словам командира ОМОН «Зубр» МВД России генерал-майора милиции Александра Иванина,* * Зам. начальника Центра оперативного руководства деятельностью спецподразделений. Крепкова «неоднократно появлялась на службе в состоянии алкогольного опьянения, и более того, несколько раз была замечена в употреблении спиртных напитков в рабочее время». Лариса признает: было. В 2002 году, во время командировки в Чечню, сорвалась. «Там все срывались, и я тоже. Три дня мы гуляли».

Кинолога Крепкову позвали в подмосковный ОМОН (будущий «Зубр») в 2002 году, когда она еще работала во вневедомственной охране в Пушкине. Кто-то из омоновцев во время совместной спецоперации оценил ее способности и пригласил «поднимать» кинологическую службу. Лариса согласилась, и через полгода ее отправили вместе с тремя собаками в командировку на Северный Кавказ. Был очень жесткий график, работали через сутки, народу не хватало. Выходных практически не было, выезжали в Тарское ущелье проверять взрывчатые вещества, искали вместе с собаками могилы погибших там пять лет назад сотрудников.

На часть заработанных в командировке денег (а по тем временам получилось совсем неплохо — 100 тыс. рублей) Лариса построила питомник для собак и купила вагончик для себя. Вагончик поставила рядом с питомником на территории отряда, привезла туда свой старый диван из родительского дома и прожила так шесть лет.

«Мне терять нечего, — объясняет Лариса. — Ну посадит он меня в тюрьму, и что дальше? У меня хоть будет где жить». Она говорит это с таким внутренним надломом, что ей веришь. Тем более что из дальнейшего рассказа понятно: вся жизнь Ларисы была в «Зубре». Отряд был ее домом. Бойцы и собаки — семьей.

Крепостные

За шесть лет Лариса повидала в отряде разное. Она говорит, что помимо выездов в командировки, на разгон демонстраций, охрану массовых мероприятий и на охрану первых лиц МВД бойцы «Зубра» занимались халтурой. «Объекты набирают по знакомству, вместо ЧОПов ставят ОМОН. Раньше они стояли в нашей форме, потом их переодевали, — вспоминает Лариса. — Охрана — это большая подработка. У каждого офицера — свои бойцы. Раньше они по всей Московской области разъезжали. Сейчас вроде бы поближе где-то нашли. Но ребята говорят, они оборзели до такой степени, что на службу даже не выходят. Их отмечают, а они не выходят. И только приходят зарплату получать». Сама Лариса тоже занималась коммерческими подработками. Вместе с собаками ездила на «зачистки». Так она называет операции по обнаружению взрывчатых веществ. За это, по словам Ларисы, хорошо платят богатые люди. Они просят проверить самолеты, на которых собираются куда-то полететь, дома, офисы. За выезд можно заработать $100.

Крепкова вспоминает, что бойцы частенько приходили к ней в вагончик, шушукались о том, что командир насаждает дедовщину и стукачество, ведет себя как «царь и бог», завел любимчиков, а к остальным придирается по пустякам. По словам Ларисы, которые в интервью The New Times подтвердили и другие действующие сотрудники «Зубра» (они, опасаясь последствий, говорили на условиях анонимности), генерал Иванин относится к своим бойцам, как к «крепостным». «Такие отряды устроены как любое закрытое сообщество, — объясняет завотделом клинической психологии Центра психичес­кого здоровья РАМН Сергей Ениколопов. — Есть иерархия, приказы начальника. Порядки в элитных подразделениях жесткие еще и потому, что они сами себя считают элитой: выше других милиционеров. Для них весь мир делится на «мы» и «они»».

Чужая среди своих

Конфликт с командиром отряда у прапорщика Крепковой, по ее словам, начался, когда она заступилась за молодого кинолога, отбывавшего в отряде альтернативную службу. Она рассказывает, что его избил замначальника ИТО (инженерно-технического отдела). Парню отбили почки, он попал в госпиталь. Узнав об этом, Лариса молчать не стала, пошла к командиру, но он не захотел никак разбираться с виновниками инцидента. Крепкова пригрозила, что пожалуется в прокуратуру. Начальство посчитало ее предательницей: как же она может жаловаться на своих? Бойцы, обещавшие подписаться под заявлением в прокуратуру, вскоре отказались.

Парень предпочел уволиться, заявив, что «жизнь ему дороже».

По словам Ларисы, ее стали травить по полной программе. Устраивали постоянные проверки, молоденькие офицеры писали рапорта, что она им честь не отдает. Генерал поставил ей график работы без выходных. «Он любит повторять: кто пойдет против меня, того в порошок сотру, уничтожу. Я такую характеристику напишу, что тебя и в тюрьму не возьмут», — утверждает Лариса. Она говорит, что хотела перевестись в УВД города Королева. Но «кто-то из бойцов об этом проболтался, и видно, командир туда позвонил». Ее отказались брать.

«Те, кто идет против корпоративной структуры, становятся изгоями, — говорит психолог Ениколопов. — Это есть и на Западе, например, американские полицейские на это жаловались. Закрытые структуры, как правило, выбрасывают людей — и делают это достаточно жестоко». С Ларисой Крепковой, которую ее бывший начальник генерал Александр Иванин в интервью одному из агентств назвал «достаточно квалифицированным специалистом», поступили не просто жестоко. Ее унизили, надавили на самое больное — любовь к собакам.

«Генерал сказал: «Иди к начальнику кадров», — вспоминает Крепкова. — Я пришла, а мне надели наручники и пристегнули к батарее. Я просидела так 8 часов. Потом они подвели к окну мою собаку и говорят: «Мы сейчас ее пристрелим на твоих глазах, если ты не подпишешь заявление об уходе по собственному желанию». Я подписала. За два с половиной месяца меня сломали. И когда я подписала, меня тут же схватил свой же боец и — за ворота, пинка под зад практически дали». Лариса почти не улыбается. В медицинском заключении, с которым с ее разрешения ознакомился корреспондент The New Times, говорится, что у нее появилась склонность к суициду. Она оживляется, только когда вспоминает о своих собаках: на базе «Зубра» она за свои деньги поставила памятник Викингу, овчарке, которую тренировала и с которой вместе служила. Лариса практически не говорит о своей жизни вне отряда, собственно, этой жизни и нет: ни кола ни двора, ни близких, ни друзей, ни работы, ни любимого дела — все это осталось там, на базе в Щелково-7, где находится «Зубр». Ее выкинули, как щенка, не приспо­собленного к жизни за воротами базы. И никто в МВД ответственность за жизнь этой 40-летней женщины на себя не взял. И это — норма.

«Чеченский» синдром?

Является ли ситуация, которая сложилась в «Зубре», типичной для таких подразделений? «Крайне редко на уровень начальников попадают люди такого (как генерал-майор Иванин) типа, которые не в состоянии собой управлять, — сказал The New Times военный психолог Алексей Захаров. — Впрочем, подобную профессиональную деформацию можно объяснить частным проявлением некомпенсированных боевых травм. Столь агрессивных сотрудников либо отправляют на лечение, либо они увольняются, потому что служить больше не могут». Очевидно, что отправить генерал-майора Иванина не только что на лечение, но и к психологу никто, кроме его начальников, не может. Но вряд ли отправят.

Психологи и социологи, опрошенные The New Times, не исключают, что причины профессиональной деформации у сотрудников милиции следует искать в опыте их командировок на Северный Кавказ. Эксперты говорят, что еще десять лет назад не слышали о фактах такой жестокости и беспредела в закрытых подразделениях, о которых становится известно сейчас.

В 2007 году Центр «Демос»* * Центр содействия проведению исследований проблем гражданского общества. провел в пяти российских регионах исследование «Милиция между Россией и Чечней». Социологи попытались понять, что происходит с сотрудниками милиции после их возвращения из чеченских командировок. Результаты исследования подтвердили: «чеченский опыт» трансформирует структуру ценностей, расставляет другие жизненные приоритеты.

Вот типичные суждения, которые приходилось слышать в интервью, говорит социолог Асмик Новикова, одна из авторов исследования: «Я теперь знаю, как в жизни происходит, от закона ничего не зависит». «Для многих главное то, что они вернулись живыми. Они выше ценят свою жизнь и жизнь близких, но табу на насилие нет. Для вернувшихся из командировок насилие становится не просто рутинным. В силу обычного защитного механизма к нему возникает психологическая устойчивость.

Отсюда — рост преступлений среди сотрудников милиции, связанных с превышением должностных полномочий, и проблема суицидов».
Показателен в этом смысле рассказ прапорщика Крепковой о рабах-гастарбайтерах, которые работали на базе «Зубра», о чем The New Times рассказал в предыдущем номере журнала. Лариса этих бедолаг жалеет, однако называет исключительно «чурками». Для нее они вроде бы и такие же люди, как все, но вроде бы и не совсем: пожалеть их можно, признать равными себе — нет.

Побывавшим в командировках трудно вернуться в общество. Из интервью с бойцом ОМОНа Тверской области: «Там легче. Возвращаешься с поста или приезжаешь после операции к себе в кубрик, там одни и те же пацаны, одни и те же люди. Здесь, на гражданке, надо о многом думать, а там все решается просто. Приказали — выполнил. Выполнил — иди поешь, поспи».

«Раздражительность, завышенная само­оценка — одни из изменений, которые отмечаются после командировок, — говорит Асмик Новикова. — И хотя большинство начальников ОВД признает, что поездки на Северный Кавказ сказываются на психике сотрудников, они отрицают проблему посттравматического синдрома (ПТСР), считая ее раздутой или вымышленной. От милицейских психологов приходилось слышать, что лишь ничтожная часть сотрудников страдает ПТСР, а большинство — «сильные и крепкие мужики». Общая тенденция — отрицать проблему, не работать на ее профилактику и сводить психологическое сопровождение к краткосрочным программам адаптации и реабилитации».

«Отказаться от командировки в Чечню можно максимум один раз, — рассказал The New Times бывший сотрудник калужского ­ ­ОМОНа Александр М. — Мне пришлось уволиться из-за семьи. Как правило, жены недовольны: после командировки совсем не отдыхаешь. Во время «реабилитации» вроде говорят с нами психологи, но это мало помогает. Собирается человек тридцать бойцов — вот и варимся в собственном соку...»

Без ответа

Что будет дальше с Ларисой Крепковой? Кто ответит за ее сломанную жизнь?
«Я думаю, что никакого расследования не будет, — сказал The New Times генерал-майор милиции в отставке Владимир Овчинский. — Власть не интересует, что происходит внутри закрытых структур. Власти нужны исполнители, готовые выполнить любую команду».