Прокурор на Ставрополье стал жертвой борьбы с коррупцией

Оправданный судом присяжных бывший прокурор Ленинского района Ставрополя Андрей Власов считает, что стал жертвой показушной борьбы с коррупцией.

13 апреля коллегия присяжных заседателей Северо-Кавказского окружного военного суда после трех месяцев разбирательств вынесла оправдательный вердикт по уголовному делу в отношении Андрея Власова - советника юстиции, бывшего прокурора Ленинского района Ставрополя. Из-под стражи экс-прокурора освободили прямо в зале суда.

Власов был задержан осенью 2007 года, по данным правоохранительных структур, им была получена взятка в сумме 200 тысяч рублей. Как сообщалось в прессе со ссылкой на официальные источники, прокурор намеревался переквалифицировать деяния некоего гражданина на менее тяжкие, таким образом освободив его из-под стражи. Передачу денег фиксировали сотрудники УФСБ по Ставропольскому краю.

Власова обвинили по ч. 4 ст. 290 УК РФ в получении взятки в крупном размере через посредника, в роли которого выступил первый замначальника ГУ МЧС России по Ставропольскому краю Геннадий Киселев. Так, повторимся, выглядела официальная версия громкого дела, обещавшего по скандальным масштабам стать вторым после ареста бывшего начальника буденновской милиции Руслана Геворкяна.

«Открытая» газета не занималась исследованием этого дела и никаких собственных выводов не делает. Но считает возможным опубликовать письмо в редакцию оправданного судом Андрея Власова, в котором тот излагает свой взгляд на произошедшее.

Брал в долг, вменили мздоимство

11 сентября 2007 года в обеденный перерыв ко мне на работу заглянул мой давний приятель Геннадий Киселев, чтобы одолжить мне деньги на погашение банковского кредита. Едва мы расстались, как в кабинет вошли сотрудники краевого УФСБ и потребовали выдать деньги, только что полученные от Киселева, заявив, что это взятка, которую я вымогал у некоего Сергея Григорьева (фамилия изменена), жителя Ставрополя.

По версии следователей, Киселев, выступивший в роли посредника, пообещал Григорьеву с моей помощью замять одну криминальную историю, в которую влип его младший брат Александр, обвиняемый в разбойном нападении. А я за эту услугу якобы запросил 200 тысяч рублей. Меня отстранили от должности, заключили под стражу и отправили в следственный изолятор.

Так ничем не примечательная встреча со своим знакомым обернулась для меня заточением на 19 месяцев в СИЗО, непредвиденными расходами на адвоката, стрессом и нервным напряжением для всей семьи.

С самого начала мне было понятно: операция была инсценирована с определенной целью - во что бы то ни стало поймать в сети именно крупную рыбу, некоего высокопоставленного мздоимца. В случае успеха операции ловцов ждали слава, поощрения и, возможно, звезды на погоны. Мелкая рыбешка такого эффекта не давала - от правоохранительных органов на местах федеральное руководство требует значимых дел в борьбе с коррупцией.

О такой подоплеке произошедшего я догадался после того, как, будучи сам опытным следователем, стал детально разбираться в хитросплетениях сфабрикованного в отношении меня уголовного дела. Зародившиеся подозрения с каждым днем обретали всё более зримые очертания, пока я со всей очевидностью не утвердился во мнении: меня принесли в жертву показушной борьбе с коррупцией. Замечательный способ устранить неудобного прокурора. Но обо всём по порядку.

Алиби себе обеспечил

В конце июня 2007 года в одном из кафе в Ставрополе весело гуляла компания. Среди приглашенных на вечеринку оказался и Александр Григорьев, которым к тому времени уже активно интересовались правоохранительные органы. Парень находился под подпиской о невыезде - обвинялся в краже: ночь провел у девфушки, а утром, прощаясь, прихватил с собой ее мобильник. Предприниматель Морозов (фамилия изменена), отдыхавший в той же компании, о наклонностях Григорьева, видно, не знал, иначе не стал бы при нем открывать барсетку с деньгами.

Заприметив купюры, парень быстренько обмозговал, как ограбить Морозова, но самому при этом остаться вне подозрения. План был такой: после вечеринки Григорьев отправится провожать женщин, а его дружки, которых на вечеринке не было, подкараулят Морозова около дома и заберут деньги.

Бандиты сработали четко - 50 тысяч рублей и сотовый телефон за 18 тысяч из барсетки предпринимателя перекочевали в карманы подельников. Но все же переусердствовали - Морозову нанесли черепно-мозговую травму и сломали челюсть. Изувеченный мужчина обратился в милицию с требованием привлечь к уголовной ответственности грабителей.

Казалось бы, расследование тяжкого преступления, к которым относится разбой, милиция обязана была взять под особый контроль. Но дело по непонятным причинам не двигалось.

В течение 28 дней с момента обращения Морозова в милицию не было произведено ни одного следственного действия, а лица, совершившие преступление, не установлены.

В спецслужбу по доброй воле?

Возмущенный демонстративным бездействием милиции предприниматель обратился в прокуратуру Ленинского района с требованием понудить милицию к исполнению своих прямых обязанностей - искать преступников, привлекать их к уголовной ответственности.

Убедившись, что заявитель, обвиняя милицию в бездействии, прав, я распорядился взять расследование преступления под прокурорский контроль. Шестеренки следственного механизма наконец-то пришли в движение.

Сразу после этого я ушел в отпуск, выехал за пределы края и об этом в общем-то простом для расследования деле больше не вспоминал, поскольку таких историй в прокурорской практике сотни. Во время отпуска я не отвечал ни на какие звонки - хотел спокойно отдохнуть. Но один абонент названивал мне беспрерывно. Неприятно изумленный этой напористостью, я ответил ему лишь после десятка пропущенных звонков.

Это был мой знакомый Геннадий Киселев, который тут же начал просить меня вмешаться в ход расследования уголовного дела по разбою с участием Александра Григорьева – парню, мол, светит приличный срок (о займе для себя денег мы с Киселевым до этого и сейчас даже не заговаривали). Я категорически отказал. Только вернувшись в Ставрополь, я узнал, что Григорьеву, о котором заботился Киселев, предъявили обвинение по ч. 2 ст. 162 УК РФ (разбой) и поместили в СИЗО.
А вскоре на прием ко мне явился брат задержанного Сергей, который принялся убеждать, что к Александру применили незаконные методы расследования, а сотрудники Ленинской прокуратуры этот милицейский произвол проигнорировали.

Лично разобравшись в ситуации, я понял, что Сергей попросту выгораживает брата. Кроме того, меня ждал сюрприз: из материалов дела я узнал, что Александр Григорьев, в судьбе которого так напористо просил меня поучаствовать Киселев, непосредственно связан с избиением и ограблением того самого предпринимателя Морозова, чьи законные интересы уже отстояла прокуратура Ленинского района.

И что же должен был после этого предпринять «коррумпированный» прокурор, которого скоро обвинят в вымогательстве денег за спасение Григорьева-младшего? Очевидно, должен был как-то ему помочь. Например, переквалифицировать вмененную статью УК РФ за разбой на более мягкую.

Но всё происходит с точностью до наоборот: я пишу в прокуратуру края докладную записку о том, что обвинение законно, а мера пресечения обоснована. Не правда ли, странно «посодействовал»?

На следующий день Сергей Григорьев вновь пришел ко мне с той же настоятельной просьбой пособить брату. Этой настырности я уже не выдержал и в предельно жесткой форме ответил, что свое отношение к делу сформулировал в письме на имя прокурора края, суть которого такова: вор должен сидеть в тюрьме.
Но что происходит дальше. Получив в прокуратуре от ворот поворот, Григорьев, по официальным данным, обращается в краевое УФСБ: мол, прокурор Власов вымогает взятку.

Зарезал ножом... без ножа

Расследование моего уголовного дела, а также надзор за ним осущест-влялись военной прокуратурой Северо-Кавказского военного округа, расположенной в Ростове-на-Дону. С этого момента, по сути, и начинается детективная история о «взяточнике прокуроре», которую так живо бытописали оперативники и следователи, в упор не замечая выпирающих, словно гвозди из дивана, очевидных противоречий.

Чтобы просто перечислить все нестыковки, не хватит и десятка газетных полос - так топорно обставили свою операцию правоохранители. Остановлюсь лишь на некоторых из них, самых вопиющих.

Итак, следствие утверждало, что Сергей Григорьев пытался помочь брату через нашего общего знакомого Геннадия Киселева. Но потом внезапно изменил стратегию, обратившись в УФСБ с жалобой о вымогательстве мною взятки. Иными словами, у Григорьева вдруг пробудилось чувство гражданского долга, после чего судьбу младшего брата он решительно бросил на алтарь борьбы с коррупцией.

Но такое поведение Сергея могло только усилить контроль за уголовным делом о разбойном нападении на Морозова, ведь в биографии Александра уже имелся криминальный эпизод, связанный с кражей телефона. Получается, что Сергей, до этого времени с таким усердием отмазывающий брата, отныне собственными руками подталкивал его к длительному тюремному заключению? Но эта нелогичность лишь деталь в общей канве предъявленного липового обвинения.
По данным следствия, в спецслужбу Сергей пришел не только с жалобой на меня, но заблаговременно прихватил с собой CD-диск, якобы содержащий копию аудиозаписи нашего с ним разговора. Только вот подлинник записи этой беседы никто, кроме самого Григорьева, не видел и не слышал.

Диктофон, на который якобы был записан чрезвычайно важный для следствия разговор, загадочным образом исчез, причем аккурат после того, как следователю прокуратуры поручили провести его техническое обследование. Не потому ли, что такую модель диктофона, якобы принадлежащего Григорьеву, найти в свободной продаже весьма проблематично, но ею оснащена местная спецслужба?

А теперь прошу внимания: упомянутая запись, послужившая основанием для возбуждения в отношении меня уголовного дела, согласно документам была создана на компакт-диске почти спустя час после того, как Григорьев передал его оперативникам! Представьте: вас обвиняют в том, что вы зарезали человека ножом, изготовленным... через час после убийства!

И еще один важный момент в мозаичной путанице, сотворенной следствием. Диск, на который Григорьев якобы записывал компрометирующий меня разговор, оказался из одного магазина и даже из одной упаковки с другим диском, который использовали сотрудники спецслужбы для записи моих телефонных переговоров - их порядковые номера следовали один за другим.

Получается, что оперативник и Григорьев случайно купили диски в одном и том же месте, в одно и то же время, даже не подозревая о существовании друг друга! Доктор технических наук, проанализировавший возможность такого фантастического совпадения, пришел к однозначному выводу: это практически невозможно.
Проще говоря, никакого диска Григорьев оперативникам не приносил. Но поскольку спецслужба прослушивала и записывала меня, то могла смоделировать любой диалог с моим участием. Так из ангела можно сотворить хоть черта - всё дело техники.

Ошиблись номером

Из материалов уголовного дела следует, что до своего обращения в спецслужбу Сергей не имел с ее сотрудниками ничего общего. Но, ознакомившись с распечаткой телефонных переговоров Григорьева, я обнаружил, что уже до своего официального визита в УФСБ он 17 раз(!) созванивался по мобильнику с его работниками. Участвующие в моей разработке сотрудники спецслужбы этим неопровержимым фактом были поставлены в тупик.

А Сергей Григорьев на суде выдвинул оригинальную версию, что звонившие... просто ошибались номером.

Но заметьте, как «ошибались»: всякий раз попадали на одно и то же лицо, с которым вскоре будут плотно работать, а некоторые разговоры с «незнакомцем» длились более двух минут.

Вывод напрашивается очевидный: не Григорьев обратился в спецслужбу, а спецслужба предложила ему посотрудничать на ниве «борьбы с мздоимством».
Как после этих чудовищных нестыковок вообще можно было довести дело до суда? Но довели и судили! Репрессивная машина, пущенная в ход, на своем пути крушила любые разумные доводы. Неслучайно противостоять ее жерновам не осмелились десятки специалистов с большим опытом работы и при высоких должностях, причастных к расследованию моего дела, которые обошли эти нестыковки стороной, будто их не существовало вовсе.

Корни этого абсурда, думаю, кроются в одном: надо было продемонстрировать, что объявленная борьба с коррупцией в крае ведется по всем фронтам и на взятках ловят не только мелких сошек, но и vipов вроде районного прокурора.

Из меня решили сотворить взяточника, и Григорьев на этом поприще согласился сослужить органам хорошую службу. Его старания, похоже, не прошли даром.

Не хватило технических средств

Работая в связке со спецслужбой, Сергей, как оказалось, готов был не только участвовать в моей разработке, но ради искоренения взяточничества еще предоставить собственные сбережения - для дачи «взятки». Потрясающая сознательность! Более того, согласно оперативной информации, именно Григорьев сообщил в УФСБ о желании(!) Киселева выступить в роли посредника при передаче мне взятки.

В общем, если верить следователям, Григорьев был не только инициатором бескомпромиссной борьбы с коррупцией, но еще чуть ли не главным разработчиком сложнейшей операции.

Итак, официально было заявлено, что Григорьев принес оперативнику диск с записью нашего разговора и деньги. Номера купюр переписали и дали добро на проведение операции (планировалось, что 200 тысяч рублей мне передадут в два этапа). После этого Григорьев якобы встретился с Киселевым и вручил ему первый предназначенный для меня транш в половину суммы.

Этот момент передачи Киселеву таинственного свертка, якобы с деньгами, был зафиксирован на камеру оперативниками, но что в нем было на самом деле, неизвестно до сих пор.

После этого я встретился с Киселевым, но ни денег, ни свертка он мне не передавал, я их даже в глаза не видел - поговорив о житейских делах, мы разошлись. Даже сотрудник спецслужбы, занимавшийся разработкой операции, не смог подтвердить в суде, что мне были переданы деньги.

Оперативники перерыли все вверх дном на работе и дома, однако денег не нашли. А отсутствие видео- и аудиозаписи, которая только и могла прояснить ситуацию, в спецслужбе наивно объяснили… нехваткой технических средств. На что надеялись, если и впрямь горели желанием за-стукать взяточника с поличным?

Спустя несколько дней я вновь встретился с Киселевым, как я уже говорил, он принес мне деньги в долг. На этот раз оперативники действительно нашли у меня 100 тысяч рублей: вот, мол, взятка, а вот и взяточник. Любопытная деталь: в официальных пресс-релизах фигурировала сумма именно в 200 тысяч рублей. Но, видно, и на этот раз «не хватило технических средств», чтобы зафиксировать момент передачи денег, а также причину этого.

Обвинительное заключение попало в суд лишь спустя 15 месяцев после моего ареста, хотя ведомственными инструкциями на расследование дел такого рода отпущено не более двух месяцев. Что же мешало следователям в разумные сроки поставить точку в этой истории, по их утверждению со всей очевидностью свидетельству-ющей о факте коррупции?

А мешало то, что в обвинительном заключении не сходились концы с концами.

Тень наводил Плетень

В эти долгие месяцы я неоднократно направлял запросы в различные инстанции о предоставлении той или иной информации, которая была необходима мне для защиты. Но всякий раз по надуманным основаниям мне в этом отказывали, таким образом лишая конституционных прав на защиту. Практически единственное, чем я мог оперировать в суде, так это сведения из материалов уголовного дела, собранных следствием.

Не буду опять-таки загружать читателя описанием множественных нестыковок, противоречий и очевидных подтасовок, которые сотрудники правоохранительных органов застенчиво именовали в суде «недоразумениями». Однако на некоторых из них стоит остановиться.

Судя по имеющимся в уголовном деле документам, второй транш в 100 тысяч рублей для передачи Киселеву Григорьев получил на руки в здании УФСБ. Дата и время этого зафиксированы документально. Однако моему адвокату Владимиру Шарко удалось добыть неопровержимые доказательства того, что в этот момент Григорьев находился... на другом конце города. А в качестве представителей общественности, то есть незаинтересованных по делу лиц (так требует закон) при передаче денег выступили... двоюродный брат оперативника со своим другом.

Одним из веских доказательств моей вины должна была стать судебно-фоноскопическая экспертиза аудиозаписи разговоров между мной, Киселевым и Григорьевым. Но за подготовкой ее следствие почему-то обратилось не в госструктуру, что было бы логично и на чем настаивал я, а в общественную организацию с неоднозначной репутацией.

Судьбоносный для меня анализ записи поручили сделать эксперту Олегу Плетню, кандидату исторических наук, защитившему диссертацию по теме «Деятельность правоохранительных органов СССР в период разработки и реализации политики сплошной коллективизации в 1928-1932 годах» и к лингвистике имеющему весьма отдаленное отношение.

Перед экспертом поставили конкретную задачу: установить дословное содержание разговоров, записанных на CD-диск. Однако Плетень, то ли по своему усмотрению, то ли по чьей-то подсказке, ограничился изучением лишь отдельных фрагментов, нещадно урезая фонограммы в 7-10 раз.

Но и эти выборочные «расшифровки» оказались... точной копией материалов, составленных самими работниками спецслужбы после прослушивания диска, о чем свидетельствуют перекочевавшие в заключение эксперта те же орфографические ошибки и опечатки. В суде Плетень признался, что, по сути, «содрал» всё подчистую с обычной расшифровки следователей, на которой невозможно разобрать ни голосов, ни слов.

Однако даже не эта «липа», представленная суду экспертом, получившим за нее от государства 120 тысяч рублей, привела присяжных заседателей в ступор.
Аргумент, припасенный следствием в качестве главного козыря, состоял в том, что в разговоре с Григорьевым я якобы произнес такую фразу: «Деньги собирай!» Но ничего подобного я не говорил - эти слова присутствуют только в бумажных отчетах следователей и эксперта Плетня, но не на диске! Присяжные в этом могли убедиться лично, прослушав запись и не обнаружив «ключевой» фразы.

Немало были они поражены и после просмотра видеозаписи, сделанной в моем кабинете в момент изъятия денег. Сначала видеокамера фиксирует купюры, перетянутые резинкой (именно их мне одолжил Киселев). После этого все участники обследования кабинета, за исключением одного оперативника(!), выходят в соседнюю комнату, а когда возвращаются, на столе лежит пачка денег, но... уже без резинки. Только после этого были сверены номера купюр, которые, естественно, полностью совпали!

Что произошло в тот момент, когда в кабинете остался один оперативник? На этот вопрос каждый может выбрать ответ на свой вкус.

Гособвинитель, подполковник юстиции Максим Ингликов, выступивший в суде, свою речь завершил такими словами: «Честно говоря, нам пришлось краснеть из-за нерадивости сотрудников ФСБ, следственных работников, эксперта». Более того, рассказывая о действиях работников правоохранительных органов, он первый употребил юридический термин «провокация взятки». То есть, похоже, сам проговорился, что именно от него хотело начальство. Однако, вопреки логике и здравому смыслу, продолжал поддерживать обвинение в полном объеме, заботясь о чести мундира.

Но, может быть, самым веским аргументом в мою защиту является то, что в течение почти полутора месяцев после обращения ко мне Киселева с настоятельной просьбой посодействовать Григорьеву-младшему я для этого не предпринял ровным счетом ничего. Более того, благодаря действиям возглавляемой мною прокуратуры тот и понес наказание. Но тут уже возникает другой вопрос - о несоразмерности наказания содеянному.

Александру Григорьеву как организатору нападения на предпринимателя Морозова дали лишь 1,5 года колонии-поселения, хотя обычная практика предусматривает не менее 3-5 лет колонии строго режима. А через пару недель после вступления приговора в законную силу Григорьева чудным образом условно-досрочно освободили. Может, за столь короткий срок он успел начисто загладить вину или, например, совершил героический поступок?
Нет. Более того, вину свою не признал, не раскаялся, а ущерб, причиненный предпринимателю, не погасил.

Эта странность косвенно подтверждает: преступнику скостили срок за участие его брата Сергея в сценарии оперативников по разоблачению высокопоставленного «взяточника».

Остерегайся человека в погонах

Дважды следствие и прокуратура возвращали мое дело на доследование с показательной формулировкой: «Не подлежит для рассмотрения в суде по существу». А дойдя до суда, оно развалилось на множество мелких эпизодов, которые прокуроры безуспешно пытались выдать за неопровержимое доказательство моей вины.
Присяжные, не обремененные указаниями свыше, но обладающие здравым смыслом, не захотели принимать на веру навязанную им схему обвинения и чужую роль в «борьбе с коррупцией» играть не стали. Им удалось придать этой постыдной истории логическое завершение: событие преступления не доказано!
Меня оправдали и, казалось бы, слава Богу. Однако эта частная «коррупционная» история ставит ряд острых вопросов, касающихся не только меня лично, а общества в целом.

Почему, например, меня содержали под стражей 19 месяцев, основываясь лишь на предположении Григорьева, что на свободе я могу оказывать на него давление? Как это соотносится с презумпцией невиновности, декларируемой законом и высокими чинами?
Почему суд посчитал, что присяжные обойдутся только материалами судебно-фоноскопической экспертизы, представленными стороной обвинения, а восемь опровергающих их заключений, выполненных высококлассными специалистами со стажем экспертной работы более 25 лет, им не нужны?
Почему люди в погонах и мантиях боятся открыто высказывать свою позицию?..

Если мне, профессиональному следователю, удалось (по крайней мере на сегодняшний день) выстоять против Системы, то обывателям можно только уповать на то, что они не попадут в поле зрения правоохранительных структур. А попадут - Система их переработает в цифры.
В погоне за нужной статистикой «борцы с коррупцией» вычеркнули из моей жизни полтора года, которые я провел за решеткой, доказывая очевидное: я не взяточник. Это поняли даже не имеющие юридического образования присяжные заседатели, но до последнего не хотели признавать мои бывшие коллеги, с таким рвением стараясь упечь меня за решетку.

Какими репрессиями для всех нас может обернуться такая борьба с коррупцией, объявленная руководством страны, но извращенная на практике? Об этом своими мыслями я поделюсь в одном из ближайших номеров «Открытой».