Владимир Познер: Времена не выбирают

Два виртуозных умения обеспечивают Владимиру Познеру титул «мэтра интервью» на отечественном ТВ – умение слушать и умение задавать вопросы. Как Познер слушает своих собеседников! Не вступая ни с кем в дискуссию, не навязывая собственного взгляда, демонстрируя полную беспристрастность, лишь удивлённо вскинутой бровью, иронической усмешкой, всплеском рук он мастерски умеет обозначить свою реакцию на чьё-то высказывание. А искусно сплетённая сеть вопросов – это тоже надо уметь.

– Владимир Владимирович, как вы думаете, существует ли объективный критерий успеха? Или успех – это скорее самоощущение?

– Это и то и другое. Конечно, существуют объективные критерии. В разных профессиях они разные. В профессиях публичных это, прежде всего, популярность, признание коллег. Другое дело, что популярность может быть ложной, не стоящей ни гроша. Но она совершенно реальна, имеет наглядное подтверждение. Есть, конечно, ещё и внутреннее ощущение. Понимание, что ты добился чего-то, чем-то в своей работе удовлетворён.

– А у вас всегда совпадали внешние признаки успеха с внутренним его ощущением?

– Далеко не всегда. Я и сейчас считаю, что моя популярность в значительной мере объясняется особыми свойствами телевизора. Тем, что тебя одновременно видят миллионы людей. Но стоит исчезнуть с экрана, всё это быстро кончается. Через какое-то время тебя даже перестают узнавать.

– Какие времена были самыми успешными для вас?

– Безусловно, времена, когда наступила гласность. До этого меня вообще не пускали на экран. Я работал только на радио. Да и то лишь в вещании на Соединённые Штаты. Моя, если угодно, карьера началась с телемостов. Сначала Ленинград – Сиэтл, потом Ленинград – Бостон. Это был первый настоящий признак гласности на телевидении.

– В 60-е годы прошлого века вы работали в журнале Soviet Life, который пропагандировал на Запад наш замечательный советский образ жизни. Разве тогда вы не ощущали себя успешным?

– Нет. Хотя то, что я делал тогда, я делал, мне кажется, хорошо. А главное – я искренне верил в то, что делаю. Эту веру внушил мне отец. Когда мы жили с ним за границей, он нас, своих детей, воспитывал в советском, прокоммунистическом духе. И сам очень рвался в Советский Союз. Когда он привёз нас сюда, мне было почти 19 лет. Я эту веру, как говорится, холил и лелеял. Хотя довольно быстро стал понимать, что образ страны, которую рисовал нам отец, не очень соответствует действительности.

– То, чем вы занимались в журнале Soviet Life, а затем в Гостелерадио, теперь продолжает созданный для этих же целей телеканал Russia Today. Времена возвращаются?

– Я бы так не сказал. Я ведь занимался, давайте признаемся, чистой пропагандой. Никаких материалов о реальной жизни в Советском Союзе мы не давали. А Russia Today – это всё-таки нечто другое. Картина даётся более объективная. Как я понимаю, это попытка улучшить имидж России. Только попытка, на мой взгляд, бесполезная. Имидж страны улучшается иначе. Не тем, что ты рассказываешь о себе, а тем, что другие о тебе рассказывают.

– Вы один из немногих телевизионщиков, не считая руководителей каналов, кто вхож в кабинеты верховной власти. Вы ведь и с вашим тёзкой, другим Владимиром Владимировичем, встречались.

– Встречался.

– Почему вам не удалось убедить его в необходимости создания в России настоящего Общественного телевидения?

– Ну, либо потому, что я не обладаю достаточным умением убеждать, либо потому, что его точка зрения принципиально иная.

– Он что, противник Общественного телевидения?

– Нет, он в принципе не против. Считает, что это штука хорошая. Но сразу спросил: «А кто будет финансировать?» Я говорю: «Это очень просто. Например, существует Си-би-си в Канаде. Это – Общественное телевидение. Но целиком и полностью финансируется из канадского бюджета. При этом, согласно закону, правительство не имеет права вмешиваться в вещательную политику канала». Тут Владимир Владимирович иронически улыбнулся и сказал: «Ну, знаете ли, кто платит, тот и заказывает музыку». Я пытался его убедить, что это не совсем так, но думаю, что он мне не поверил.

– У вас есть какие-то личные обязательства перед президентом, премьером?

– Никаких. Я слишком долго служил партии и власти – на это ушли лучшие годы моей жизни. И я поклялся себе, что больше никогда никакой партии, никакой власти служить не буду. А буду лишь стараться в меру своего умения и сил служить зрителю.

– И что, вам это нынче удаётся?

– Мне кажется, да. Я абсолютно не тот человек, который размахивает саблей. Я вижу свою задачу в том, чтобы максимально помочь зрителю понять, что происходит в его стране.

– Материальная обеспеченность даёт вам ощущение свободы?

– Конечно. Очень трудно быть независимым, если ты экономически зависим.

– Ну почему же. Бывает и наоборот – когда солидный достаток постоянно требует приращения и тем самым закабаляет человека. Недаром же говорят, что самые свободные люди – это нищие.

– Тут, пожалуй, я с вами соглашусь. Абсолютно свободными могут быть либо нищие, либо мультимиллионеры. Я ни тот, ни другой. Вот и делайте выводы.

– Вы ощущаете свою привязанность к успеху, зависимость от него?

– Нет, абсолютно. Я вообще несерьёзно отношусь к своему успеху. Я понимаю, что это поверхностная вещь. Вот если бы я мог написать замечательную книгу, нарисовать картину, сочинить музыку – другое дело. А телевизионный успех – это преходящее. И проходящее.

– Успех сопряжён с репутацией?

– Безусловно. Репутация – самое главное. Пускай не будет никакого успеха, но чтобы репутация оставалась.

– У вас бывают профессиональные страхи? Чего вы боитесь?

– Чего боюсь? Наверное, больше всего я боюсь… испугаться. Прогнуться. Этот страх постоянно во мне сидит. И я говорю себе: следи за собой, следи, следи.

– А есть тот предел, после которого компромисс невозможен? Когда надо сказать себе: «Всё, ухожу с телевидения»?

– Такой предел есть. У меня был замечательный ментор, друг моего отца, отсидевший 17 лет в лагерях. И он как-то сказал мне: «Не дай бог, чтобы когда-нибудь утром, когда вы бреетесь или чистите зубы, вам, глядя в своё отражение в зеркале, захотелось в него плюнуть». Вот этим, собственно, всё сказано.

– Когда-то вы сказали: «История россий-ского телевидения есть история борьбы за право быть личностью». Вы и сегодня так считаете?

– Конечно. Времена не выбирают, но в любые времена эта борьба идёт постоянно и никогда не закончится. Она неизбежна. В любой стране. В любом обществе. При любом политическом строе. Потому что журналистская свобода – это коридор со стенами. Всегда и везде. С крепкими стенами.
03.02.2010