Почему интеллектуалы из России стремятся в Америку

Наших соотечественников в Соединенных Штатах много. Никто не знает, как много, но, видимо, нет уже такой сферы, где бы ни примелькались российские имена.

Я хорошо помню, когда впервые обратил на это внимание в первый раз. По телевизору показывали очередной конкурс бальных танцев, и участников представляли с указанием мест, где они родились и учились танцевать: Москва, Сочи, Ленинград, Казань и даже мой родной сонный и провинциальный Орел. Потом на глаза попался список сборной США по шахматам, выезжавшей на какой-то турнир: Гата Гамский, Александр Онищук, Григорий Кайданов, Александр Иванов... А уж имена хоккеистов Евгения Малкина, Ильи Ковальчука, Александра Овечкина или теннисистки Марии Шараповой знает вся Америка.

То же самое в науке и высоких технологиях. Сергей Брин -- сооснователь одной из самых успешных компаний начала ХХI века «Гугл». Физик Алексей Абрикосов, сотрудник Аргоннской национальной лаборатории, не так давно стал лауреатом Нобелевской премии. В Мэрилендском университете работают и читают лекции специалист по космосу академик Роальд Сагдеев и математик Сергей Новиков, в Стэнфордском университете хорошо известен физик Сергей Линде, в университете Джона Хопкинса -- специалист в квантовой электронике Александр Каплан, в Гарвардском университете трудится профессор экономики Андрей Шлейфер и т.д.

У меня никогда не было специальной цели знакомиться с выходцами из России, однако в одной только столичной метрополии без труда могу насчитать более двух десятков человек, занятых в геофизике, астрономии, компьютерных разработках и медицине. Вероятно, по всем Соединенным Штатам счет идет на многие тысячи высокообразованных и шагающих в ногу со временем специалистов.

«К сожалению, а может быть, и наоборот, к счастью, нам неизвестна точная статистика о числе соотечественников, живущих и работающих ныне в Америке, -- говорит математик и физик, президент Американского университета в Москве Эдуард Лозанский. -- С уверенностью могу сказать одно: практически в каждом ведущем университете или научной лаборатории успешно трудятся наши люди. Разумеется, огромное их число осело в Силиконовой долине -- там, где одна за одной рождаются прорывные новации и технологии».

Само приобщение к новому и передовому, возможно, и стало главной причиной, толкнувшей множество наших людей на переезд за океан. Любопытный взгляд на этот предмет высказал в одной из статей человек от науки далекий, поэтесса Татьяна Щербина. Вспоминая о впечатлениях после поездки по Америке, она сделала вывод, что у большинства из нас в сознании глубоко отпечаталось, что современность ничего не стоит и все ценное -- в прошлом. «В Америке все наоборот, -- пишет поэтесса. -- Сегодняшние интеллектуальные усилия -- вот что по-настоящему ценно. Они почва, на которой вырастает будущее. Вот почему туда стремятся интеллектуалы из России».

Преодолеть эту тенденцию, повернуть поток мозгов вспять -- задача неимоверно сложная и требует от государства и научного сообщества России огромных и целеустремленных усилий. «Начать надо с элементарных вещей, -- считает Эдуард Лозанский, -- с зарплаты, которая сегодня смехотворна. Ученые, как правило, народ не очень требовательный, но определенный уровень комфорта им должен быть обеспечен».

С этим согласен иностранный член Российской академии наук Владимир Квинт. «Сегодня доктор наук, профессор МГУ получает с надбавкой за ученую степень 23 тыс. руб., -- говорит он. -- Это же смешно, когда бы не было так грустно -- как на это суметь прожить да еще и в науку вклад внести или учеников вырастить. Нелепость полная».

По словам г-на Квинта, квартир молодым ученым не дают, поэтому тот, кто своей не имеет, почти все заработанное вынужден отдавать за аренду жилья: «Я завкафедрой в Московской школе экономики МГУ. Я нашел себе толкового и интересного иногороднего заместителя. Но он почти все заработанное отдает за съемную квартиру. Ну и сколько он может продержаться на голом энтузиазме?

Многие талантливые люди не выдерживают и уходят, и при первой возможности подписывают контракты с зарубежными научными центрами».

Что следует сделать в сложившихся обстоятельствах? «Нужно создавать научные парки, включающие рабочие помещения, лаборатории, а также жилье, и выделять его для молодых, до 35 лет, ученых, -- отвечает г-н Квинт. -- Принимать туда кадры по конкурсу, с контрактом не меньше чем на два года. Примеры на этот счет в мире есть. Впоследствии, если работник проявил склонность к преподаванию, разрешить ему это делать с сохранением той же зарплаты, которую он получал в научном центре. Если они готовы пойти в реальную экономику, принять дополнительные меры по сохранению их заинтересованности пребывания в стране. Главное -- начать с зарплат и квартир. Так свое технологическое превосходство обеспечили Тайвань и Южная Корея, которые сегодня по многим направлениям опережают даже США лет на 15--17. Научная молодежь из этих стран охотно возвращается на родину, потому что в создание таких научных парков государство вложило в среднем по 2 млрд долларов».

При этом политикам и государственным деятелям, ратующим за возвращение ученых из-за рубежа в Россию, надо отдавать себе отчет в одном неожиданном, щекотливом и парадоксальном моменте. «Не надо надеяться, что кто-то из Академии наук или других научных учреждений и институтов будет сильно рад тем, кто захочет вернуться, -- предупреждает Владимир Квинт. -- Они будут воспринимать это злобно и в штыки. Потому что, во-первых, уже имеющимся работникам платят очень скромно. Во-вторых, им лишние нахлебники на то, что выделяет по крохам государство, совершенно ни к чему. А в-третьих, вновь прибывшие, то есть вернувшиеся из более продвинутых в технологическом и научном отношении стран, явно продемонстрируют гораздо лучшую подготовку и знакомство с последним словом в науке. Ну и кому это понравится?»

Конечно, по словам академика, этих оставшихся в России ученых можно понять. Они и так нищенствуют, а тут налетят заморские молодцы со свежими и передовыми знаниями и последнее заберут. «Поэтому снова возвращаемся к идее научных парков, -- подчеркивает он, -- с господдержкой исследований, с материальной базой для научных изысканий и с сохранением той зарплаты, которую получали, допустим, в США, где я периодически работаю. То есть речь в среднем идет о годовой зарплате от 80 до 100 тыс. долл. Я не говорю о надбавках, которые многие научные работники получают в зависимости от учреждения, в котором работают. Такие надбавки, скажем, в пенсионный фонд, могут там достигать 30 тыс. долл. К такой ситуации нам следует стремиться в России, это та основа, которая может помочь удержать российских ученых на родине. Кроме того, научному работнику, чтобы он вернулся, надо создавать если не институт, то хотя бы небольшой научный центр с определенными правами и штатом 10--15 человек. В противном случае все останется пустой болтовней и никто не приедет».

Не менее радикальное решение подсказывает и Эдуард Лозанский, оговариваясь, что вряд ли на такой шаг решатся политики. «Нужно резко сократить количество научных институтов, которые ничего существенного не производят, -- предлагает он. -- По мнению многих уважаемых людей, по крайней мере две трети академических институтов можно спокойно закрыть без ущерба для науки и общества, а на сэкономленные средства существенно увеличит зарплату тем, кто реально и результативно работает».

Пока реальных подходов, действительно способных заинтересовать таланты за пределами нашей страны, в нашей государственной политике эксперты не видят. И на этот грустный вывод как-то само собой ложатся пессимистические строчки, написанные той же Татьяной Щербиной еще десять лет назад: \"Диктатура ли, демократия,/ Хоть по выбору, хоть насильно -- / Результат все равно отрицательный,/ Если речь идет о России\".