Сколько ядерного оружия нужно России?

В последние три года сформированы четыре хорошо известные организации, ставящие своей целью ядерное разоружение вплоть до окончательной ликвидации ядерного оружия: движение во главе с так называемой бандой четырех (Д. Шульц, С. Нанн, Г. Киссинджер, У. Перри), Международный люксембургский форум по предотвращению ядерной катастрофы, Международная комиссия по разоружению и нераспространению ядерного оружия Эванса - Кавагучи и Международная инициатива «Глобальный ноль» (Global Zero).

Если считать еще и Пагуошское движение, то всего пять авторитетнейших международных организаций, в состав каждой из которых входят действующие и ушедшие с постов президенты, министры, сенаторы, религиозные лидеры, известные общественные деятели и авторитетные эксперты. Президенты России и США, а также руководители ряда других государств поддержали идею полного ядерного разоружения как конечную цель.

У многих может возникнуть вопрос: что, все эти деятели, в том числе кремлевские и вашингтонские мечтатели, всего лишь идеалисты, романтики или, наоборот, многие из них, прежде всего американцы, наши традиционные коварные противники, жесткие прагматики и рассчитывают на безъядерный мир для достижения подавляющего военного превосходства США с НАТО?

Полагаю, ни то, ни другое. Убежден, что абсолютное большинство из них прекрасно представляют себе, что безъядерный мир возможен только при совершенно иной системе глобальной и региональной безопасности по сравнению с той, что существует и может быть достигнута в ближайшей перспективе. В такой системе должен быть достигнут устойчивый международный консенсус по основным проблемам, которые могут стать предпосылками к вооруженным конфликтам, преобладание безъядерных ВС одного государства не рассматривается как угроза любым другим. Не говоря уже о том, что должны быть необратимо разрешены иранский и северокорейский ядерные кризисы. Поэтапное продвижение именно к такому миру - главная задача тех, кто призывает к ядерному разоружению, а ликвидация всех запасов ядерного оружия - это всего лишь заключительный этап сложнейшего процесса, о логистике которого справедливо упоминал Николай Спасский. Хотя, конечно, этого недостаточно. Например, как поступить с остающимися специалистами, которые умеют разрабатывать и производить ядерные боеприпасы? Которых могут использовать уцелевшие лидеры тоталитарных режимов или международные террористы. Научиться стирать память или, может быть, построить для них огромный корабль, назвав его «Титаником»?

Может быть и другой, вполне практический подход к идее ядерного разоружения. Например, бывший до 1994 года главкомом Объединенного стратегического командования США четырех-
звездный генерал Ли Батлер после ухода с этого поста довольно скоро стал сторонником полного ядерного разоружения. В 1998 году во время пребывания в 4-м ЦНИИ МО, отвечая, в частности, на мой вопрос, не считает ли он идею полного ядерного разоружения несбыточной мечтой, идеализмом, Батлер охотно согласился с такой оценкой и сказал, что все это он декларирует только для того, чтобы СНВ сократили хотя бы до 1000 боезарядов, хотя в то время это считалось нереальным.

В целом же продвижение к безъядерному миру следует рассматривать прежде всего как одно из условий формирования новой системы безопасности, о которой сказано выше. Предложение президента России о необходимости образования системы евро-атлантической безопасности может быть пер вым шагом в этом направлении, если только наполнить ее конкретным содержанием в виде проектов совместных программ, договоров, соглашений и механизмов их реализации. Вот почему полагаю все нынешние дискуссии о вреде или пользе для России полного ядерного разоружения на данном этапе бессмысленными, поскольку в обозримой перспективе угрозы безъядерного статуса для нее не существует.

Значительно важнее проблемы дальнейших сокращений ядерного оружия и актуальность для России новых договоров в этой сфере.

Прежде всего необходимо отметить, что у нас в последние годы объявились новоиспеченные критики Договора СНВ-1 даже из высших эшелонов власти, считающие этот договор преступным и предательским. Демонстрируя при этом поразительное незнание или нежелание знать обстановку того времени, когда Договор СНВ-1 готовили и подписывали. Критикуют его и отдельные военные эксперты за ограничения подвижности грунтовых мобильных ракетных комплексов, за детальный контроль американскими инспекционными группами российских объектов СЯС, контроль на постоянной основе в Воткинске и ряд других ограничивающих положений. Однако, во-первых, никаких фактических ограничений на время и маршруты патрулирования грунтовых ракетных комплексов не было и нет, поскольку площадь патрулирования изначально избыточна, а в кризисной предвоенной обстановке эти ограничения вообще не имеют значения. В этих условиях важна не площадь, а разветвленность дорог, по которым могут перемещаться пусковые установки и которые никакими статьями не ограничены.

Во-вторых, система контроля Договора СНВ-1 действительно чрезвычайно громоздка и избыточна, особенно как она видится сегодня. Однако необходимо представлять, что эта система разрабатывалась в условиях холодной войны, сразу после резкого обострения отношений между СССР и США, и степень взаимного недоверия была весьма высокой. То, что интенсивность проведения инспекционных проверок со стороны США была выше, объясняется только тем, что посещения инспекционных групп осуществлялись за счет проверяющей стороны. Контроль на постоянной основе проводится только на Воткинском заводе по той причине, что он определен для объектов по производству мобильных МБР, а США от них отказались.

В целом же нужно представлять, что переговоры с США вел Советский Союз, не уступавший своему партнеру по стратегическому диалогу в военной мощи и влиянии на мировые события. Поэтому уступки с двух сторон были практически равноценными. Что касается принятия решений в процессе переговоров, то необходимо напомнить, что Договор СНВ-1 прошел многолетнюю стадию разработки и согласования каждой статьи, меморандумов, протоколов, согласованных заявлений и т. п. В СССР выработка позиций по всем спорным вопросам осуществлялась теперь уже легендарной «пятеркой», в которой работали профессионалы высочайшего уровня из Военно-промышленной комиссии СМ СССР, Минобороны, МИДа, КГБ и ЦК КПСС в условиях острейших дискуссий сторон и поисков компромиссов, которые мне пришлось видеть в течение всех этих лет. Любая неравноценная уступка была совершенно недопустима.

Интегральный ответ на все критические замечания по отношению к Договору СНВ-1 заключается в том, что если оценивать его с позиций времени, когда он был подписан, то в сокращенном составе в соответствии с его условиями СЯС СССР не только сохраняли, но и увеличивали потенциал ядерного сдерживания, то есть эффективность ответного удара, за счет снижения мощности разоружающего удара СНС США.

После распада Союза позитивные оценки Договора СНВ-1 стали еще более наглядными. Для понимания этого достаточно вспомнить состояние СЯС России к этому времени. В 1992-м в ядерной триаде бывшего СССР насчитывалось чуть более 10 тысяч боезарядов, при этом значительная часть вооружений находилась в эксплуатации продолжительное время и по соображениям ядерной безопасности необходимо было выводить их из боевого состава. Чрезмерное количество типов ракет в наземной и морской составляющих (по 8 типов) требовало значительных, ничем не оправданных дополнительных расходов.

Распад СССР прервал процесс модернизации и создания новых МБР, которые должны были резко повысить эффективность преодоления перспективной ПРО США. Оказались в сильной степени замедлены работы по ремонту существующих и строительству новых подводных ракетоносцев, совершенствованию БРПЛ, модернизации тяжелых бомбардировщиков и КРВБ.

Поэтому состав СЯС России стал сокращаться естественным путем без влияния Договора СНВ-1. Ко времени вступления его в силу в декабре 1994 года количество боезарядов в ядерной триаде уже уменьшилось с 10 тысяч примерно до 7 тысяч единиц. К этому времени состав американских СНС оставался практически неизменным, но в дальнейшем должен был сокращаться по условиям Договора СНВ-1. Таким образом, этот договор позволи л даже в критических условиях для российских СЯС и всего оборонно-промышленного комплекса сохранять стратегический ядер-
ный баланс с США.

Один из уроков Договора СНВ-1 для нынешних условий заключается в том, что в результате нового договора и в других, последующих за ним, у России сохраняется возможность поддерживать ядерный баланс с США в качестве последнего признака сверхдержавы, несмотря на многократное американское превосходство в располагаемых средствах для сохранения и развития ядерных сил.

Сам же Договор СНВ-1 надолго останется энциклопедией знаний и опыта, которые уже в полной мере использовались при подготовке нового договора и будут востребованы в дальнейшем. Поэтому у разработчиков Договора СНВ-1, часть из которых, к сожалению, ушли из жизни, есть все основания для гордости за выполненную работу.

По-видимому, новый Договор по СНВ между Россией и США в ближайшее время будет подписан, несмотря на остающиеся отдельные разногласия по системе контроля. Утверждение, что новый договор предусматривает беспрецедентное многократное сокращение стратегических вооружений, справедливо только по отношению к потолкам по боезарядам и носителям, зафиксированным в Договоре СНВ-1 (6000 боезарядов и 1200 носителей). И если не иметь при этом в виду московский Договор по СНП 2002 года, предусматривающий сокращение к 2012 году числа боезарядов до уровня не выше 2200 единиц. Также условно и заявление президента России о готовности сократить в несколько раз количество носителей, поскольку в то время Россия уже фактически осуществила такое сокращение. (По результатам обмена данными по правилам Договора СНВ-1 в 2009 году в наших СЯС было уже не более 650 носителей.)

Выгодно ли для России уменьшение состава СНВ до уровня не более 1500-1600 боезарядов и допустимо ли дальнейшее сокращение? Существует мнение, что для России новый Договор по СНВ последний и дальнейшее сокращение совершенно недопустимо. Сергей Караганов, судя по публикации в «ВПК», утверждает, что опасно даже стремление к минимальному уровню ядерных боезарядов, поскольку при резком сокращении возрастает роль дестабилизирующих факторов, что это может быть стимулом для создания стратегической ПРО.

Я уважаю глубокий аналитический талант Сергея Караганова и его стремление философского осмысления не только проблем ядерного разоружения, но и многих других. Однако мое принципиальное несогласие с его позицией основано не столько на различии в философском подходе, сколько на значительной разнице нашей с ним базы знаний в этой сфере. А отчасти еще и потому, что, по-видимому, одна его нога еще осталась на том совещании в ЦК КПСС, о выступлении на котором с протестом против Договора РСМД он пишет в своей статье.

Все дело в понимании того, сколько ядерного оружия необходимо России для гарантированного ядерного сдерживания. При всем том, что я полностью разделяю позицию Алексея Арбатова, в соответствии с которой состояние взаимного ядерного сдерживания между Россией и США в новых условиях бессмысленно и бесполезно для сдерживания новых угроз типа ожидаемых ядерных терактов.

Здесь уместно отметить, что расхожий тезис о чрезмерно больших арсеналах ядерного оружия, способного многократно уничтожить жизнь на Земле, и что достаточно сделать это только один раз, не имел никакого отношения к реальным потенциалам ядерного сдерживания, то есть к способности выдержать первый удар и сохранить силы для такого возмездия, которое остановит агрессора. Потому что когда СССР и США располагали на стратегических носителях по 10-12 тысяч боезарядов, силы для ответного удара у нас всегда были на пределе или даже ниже того, что считалось необходимым для сдерживания. А критерии Р. Макнамары и А. Сахарова для достаточных сил сдерживания были почти одинаковы в США и СССР (примерно по 400 боезарядов мегатонного класса).

Со временем эти критериальные уровни снижались, а в результате форсированного ввода в СССР высокоживучих мобильных ракетных комплексов и ожидаемой реализации ограничений Договора СНВ-1 снижались возможности разоружающего удара со стороны США и повышался наш потенциал ответного удара. И эти тенденции в полной мере сохраняются при последующих сокращениях, что далеко не всегда представляют себе даже профессиональные военные эксперты.

А как же, спросят эксперты, с действием дестабилизирующих факторов, в том числе главного - стратегической ПРО, возможности которой должны расти по мере сокращения СНВ? Ответ заключается в следующем. Стратегическая ПРО США всегда рассматривалась у нас как средство для снижения последствий прежде всего ответного удара. И чем меньше средств в ответном ударе, тем больше она нужна. Но парадокс заключается именно в том, что по мере сокращения СНВ снижаются возможности разоружающего удара, для ответного удара остается значительно больше ракет и боезарядов, а эффективность стратегической ПРО снижается. Но все это, конечно, при условии, что в СЯС России есть и развивается группировка высокоживучих мобильных комплексов и необходимая часть подводных ракетоносцев находится в море на боевом патрулировании.

Представим, что в соответствии с новым Договором по СНВ в России и США остаются около 1500 ядерных боезарядов. Допустим, в составе наших СЯС 700-800 боезарядов в наземной группировке, половина из которых на мобильных носителях, на подводных ракетоносцах около 400 боезарядов, остальные - на тяжелых бомбардировщиках. В США около 400 боезарядов на стационарных моноблочных МБР, примерно 800 - в морской группировке, остальные - на тяжелых бомбардировщиках. В разоружающем ударе могут участвовать около 80% наземных ракет и примерно 60% БРПЛ, то есть примерно 800 боезарядов. Для поражения наших стационарных МБР с вероятностью 90% необходимо по 1-2 боезаряда на каждую шахтную пусковую установку, то есть примерно 600 боезарядов. Оставшимися 200 боезарядами можно поразить в лучшем случае около 10% мобильных ракет и половину подводных ракетоносцев, которые находятся в базах. Таким образом, для ответного удара в СЯС останется не менее 600 боезарядов, что больше, чем реально могло остаться в СССР, когда в США было примерно 12 000 боезарядов. Чтобы отразить такой ответный удар с учетом высокой эффективности наших систем преодоления, ПРО США потребовалось бы развернуть несколько тысяч (!) стратегических противоракет, космические и авиационные рубежи ПРО, что в принципе недостижимо при любой военно-политической обстановке. Этот гипотетический сценарий вообще ставит под сомнение смысл какого-либо разоружающего удара, а при договорных уровнях СНВ около 1000 боезарядов у каждой стороны делает такой удар полностью бессмысленным. Тем более не выдерживает критики тезис, что сокращение СНВ стимулирует развертывание стратегической ПРО.

Вот таковы результаты игры по условным сценариям для тех, кто считает дальнейшие сокращения СНВ опасными для России.

Конечно, никто не лишен права сомневаться в том, что сокращение ядерных вооружений может тормозить процессы распространения ядерного оружия. Только такие сомнения хорошо бы убедительно аргументировать.

Стержень режима нераспространения - бессрочный Договор о нераспространении ядерного оружия, самый авторитетный в мире по количеству участников (189 государств), вне которого сейчас только Индия, Пакистан, Израиль и фактически Северная Корея, стремящаяся обменять свой ядерный статус на гуманитарную помощь. Именно этот договор с контрольными функциями МАГАТЭ, с разветвленными системами экспортного контроля в развитых странах и другими мерами не допустил того, чтобы еще около 20 государств стали ядерными. И именно отсутствие переговорных процессов по ядерному разоружению, обязательства по которым взяли на себя ядерные государства в соответствии со ст. VI Договора о нераспространении, привели к фактическому провалу двух последних обзорных конференций по оценке состояния этого договора.

Надежды на успех очередной обзорной конференции по Договору о нераспространении ядерного оружия в значительной степени связаны с подписанием и вступлением в силу нового Договора по СНВ между Россией и США до начала конференции. Для России вступление в силу нового договора значительно важнее, чем для США, поскольку это, с одной стороны, подтвердит равный с ними ядерный статус, который значительно легче поддерживать при пониженных уровнях стратегических вооружений. С другой стороны, укрепление режима ядерного нераспространения крайне важно для страны, которая граничит с регионами и странами, наиболее опасными с точки зрения дальнейшего распространения ядерного оружия.

Возможная задержка вступления в силу нового Договора по СНВ связана главным образом с процессом ратификации его в сенате США. Там уже сейчас достаточно противников этого договора, способных блокировать ратификацию. Один из основных аргументов против договора - недостаточная система контроля за его выполнением, хотя специалисты знают, что это полностью надуманный аргумент, используемый республиканской частью сената. В России также есть немало противников сокращения ядерных вооружений, которое по их представлениям угрожает нашей безопасности.

Остается надеяться, что отечественные и заокеанские «ястребы» и им сочувствующие не образуют единого блока и не сорвут столь необходимый нам новый Договор по СНВ.