О чем думает россиянин: домашняя идеология и заветные мечты

Представьте себе маленький русский город, затерянный в какой-нибудь еловой глуши. Город небогатый, если не сказать — очень небогатый. И приезжают в этот город молодые бодрые социологи — проводить полевые исследования. И задают они вопрос: «Стыдно ли быть бедным?»

«Да, стыдно, бедность от лени», — отвечают процентов тридцать опрошенных горожан. «Нет, не стыдно, не в деньгах правда», — отвечают двадцать девять процентов опрошенных горожан. А следующие мученики опроса (их двадцать процентов) говорят так: «В нашей стране стыдно быть богатым, а бедным — почетно». А еще семь процентов оказываются моралистами и вот что думают: «Не надо стыдиться; бедный — значит честный».

Ну, хорошо, думают исследователи, в целом картина хрестоматийная и, как ни парадоксально, совпадает с результатами многих и многих подобных же исследований, проведенных, скажем, в Москве. И спрашивают они тогда о личном: «А считаете ли вы себя бедными?» И тут же получают жесткий ответ на крайне нескромный вопрос: восемьдесят девять процентов опрошенных обывателей одного из самых бедных городов России не считают себя бедняками. «Мы в серединке, — отвечают горожане, — мы обычные».

И социологи понимают, что умственное хозяйство города находится в некотором беспорядке — город стыдится того, что он стыдится бедности.

Горожане согласны верить в добродетель достатка (но склонны считать это своим тайным и даже постыдным знанием), а правильным, справедливым и честным они числят веру в добродетель бедности. Бедняк честнее и чище богача, но нравственное совершенство не всем доступно, и поэтому лучше забраться в серединку, туда, где живут «обычные» люди.

Государственной, холеной, телевизионной идеологией горожане пользоваться не могут (не по росту барская шуба) — а собственное, самодельное, мировоззрение никак еще толком не сложилось.

Собственно говоря, о новом бытовом мировоззрении мне и хотелось бы подумать. Что это за мировоззрение такое? Это модель мироустройства, построенная «обыкновенным» человеком по законам здравого смысла и используемая как основа, фундамент повседневности.

Из чего строится это домашняя идеология? Из определения самых простых позиций. Что такое хороший поступок и что такое плохой поступок. Какова главная жизненная награда и каким образом можно награды этой добиваться. О чем мечтать полезно, а о чем бессмысленно. Что такое успешная жизнь? И как детей воспитывать, чтобы и выросли хорошими, но и жили хорошо? Это ведь даже и противоположные задачи. Советский «успешный биографический проект» был общепонятен — институт, профессиональный рост, уважение, квартира, машина, дача. А нынче? Загородный дом, блондинка, самолет? Нет, конечно. Это, как написал бы Довлатов, мечты для девиц и солдат срочной службы. А у людей повзрослевших и смиренных «личная история и жизненные условия порождают особого рода здравый смысл — постоянное полуосознанное оценивание своей вероятной жизненной траектории и своих возможностей» (П. Бурдье).

Итак — «серединка». Так какие представления о правильном или неправильном у верного воина середины? Для «внешнего пользования» — скажем, для ответов тем же доверчивым социологам, самые ожидаемые моральные установки. Вот, например, недавно 66 процентов москвичей, участников опроса «Какими методами можно бороться с коррупцией?», согласились с тем, что коррупционеров нужно наказывать со всей возможной, поистине китайской, жесточью. А для «внутреннего пользования» (во имя семейного и сословного выживания) встречаются очень нетривиальные варианты.

Позвольте, я приведу пример. Перед нами обычная московская семья с каким-никаким достатком. Ежемесячно делаются обдуманные промтоварные покупки, на дачном участке перестраивается старенький дом. Хозяйство скромное, но крепенькое. Работают они — и муж, и жена — на мясокомбинате. Муж — составитель фарша шестого, высшего, разряда, имеет также квалификацию фаршемесильщика. Он прекрасный работник и зарабатывает восемнадцать тысяч рублей в месяц. Жена служит продавщицей в мясной лавке при фабрике. Каждый день она приносит домой тысячи две рублей (редко когда меньше). Деньги эти получаются совершенно помимо зарплаты, которая у нее, кстати, невеликая. И тут кризис ничегошеньки не изменил — не менее как тридцать тысяч рублей так или иначе оказывается в семье.

Добычливая дама обманывает покупателей, это правда, но дома она нравственный лидер и с ощущением бесконечной своей правоты щуняет супруга за малый его заработок. Муж пытается спорить: «Но ведь ты же поступаешь нехорошо!» Жена отвечает: «Не я придумала правила»; «Все так живут»; «Надо уметь жить» (далеко не новый, но безотказно по сию пору работающий дискуссионный инструментарий). Жена считает себя «страдающей» за семью, она уважает себя за ту долю греха, которую принимает во имя домашнего благополучия и покоя. Растут двое детей. Вероятно, если бы они взялись за работу обдумывания ежедневных семейных скандалов, сочли бы, что мама — что-то вроде Робин Гуда.

Ну что ж, мама-Робин Гуд побеждает в идеологической войне. Она винит мужа за то, что тот хорошо устроился — считает возможным одновременно и сохранить нравственную невинность, и числить себя главой более или менее благополучной фамилии. Вот что кажется самым увлекательным во всей этой истории: обоим спорщикам очевидно, что нравственная чистота — позиция неудачника. Отмазка. И муж, хотя понимает неправоту этого обстоятельства, чувствует также и правоту жены — весь набор ее упреков понятен, ощущается как отчасти справедливый, входит в общепринятую «домашнюю идеологию» их круга. Словом, стал частью мировоззрения БОЛЬШИНСТВА и принят как некий естественный жизненный закон, спорить с которым — удел чудака, чужака.

Есть у меня и еще один пример — совсем уже неэлегантный.

В одном из районных онкологических диспансеров работает медсестра. Что же, вокруг печаль и страх, и с необходимой регулярностью приходят к медсестре клиенты-пациенты — делать процедуры. И каждый приносит медсестре деньги — это естественная практика, тут и спорить нечего. Сумма и не мала, и не велика — так, средние деньги. Процедура длится пять часов, многие разговаривают с медсестрой. И бывают удивлены — она прекрасная собеседница, просвещенная женщина, заядлая путешественница. Ответственнейшая мать, в одиночку воспитывающая двух прелестных дочерей. «Хочу, — так говорит она, — чтобы мои дети увидели мир. Свозила их в Италию, во Францию — вот очень жалко, что сорвалась поездка в Новую Зеландию! Сменщица не смогла выйти, мне пришлось работать за нее в праздники. А так хотелось показать детям уникальный животный и растительный мир!» Одна из пациенток медсестры рассказывала мне: «Лежу, слушаю ее и плачу. Слезы в уши затекают».

И продавщица, и просвещенная медсестра — они ведь не делают ничего плохого? Они чувствуют себя частью по-своему справедливой системы. Они выживают, борются за будущее своих детей, они «держат» свои семьи.

Медсестра говорит о маленьких зарплатах, о моральных травмах («а сколько нашего брата спивается, не в силах смотреть на все это»), в конце концов они находят благородство в своей позиции: мы «лишний раз облучаемся». Что же касается денег, то это не наша вина. Это так устроено.

«Так устроено», — согласно кивают головой хорошие мои знакомые, пять дам предпенсионного возраста, которые работают в прачечной большого и очень недешевого детского сада. Уж их-то трудно заподозрить в мздоимстве! Ничего такого и нет. Просто у них каждый месяц распределено — в этот раз одна из подруг уносит домой с работы пакет стирального порошка, в следующем месяце приходит очередь следующей дамы; а первая зато берет рулон-другой туалетной бумаги. Ну и так далее.

Это мелочи, копейки, и у детей, я уверена, все более или менее постирано. И потом — это усталые, простые, изработавшиеся женщины. Они добрые. В головах у них самый угадываемый набор морально-экономических убеждений («честным трудом богатства не наживешь», «коррупционеров на фонарь»).

Одна из них любит говорить о себе: «Я очень выносливая» — и не видит, конечно, милой двусмысленности в искренних своих словах. И она, и подруги ее действительно много чего вынесли — с работы по мелочи, а в жизни так и по-крупному. Они классические, родом еще из теплого советского далека, «несуны» — они честно несут свою пачку порошка, свой рулон пипифакса, свой лютый страх перед бедностью, перед безжалостным государственным устройством. Есть такая элегантная присказка: «Пока голодный — не скучно». Я недавно слышала куда как менее лощеный вариант этой поговорки: «Когда больно — не стыдно». Видимо, когда страшно — тоже не стыдно.

Их главная, неподвижная идея — идея выживания. Они уверены, что семейный покой, семейное благополучие растет в несколько приемов. Это, конечно, если повезет, и оно вообще растет. Сначала семья выживает, потом «начинает жить», потом (если Бог даст) принимается «жить хорошо». Так вот — порок начинается только с «жить хорошо». Перед нами — простейшие примеры взимания сословной ренты.

Этот термин введен Симоном Кордонским, одним из самых профессиональных социологов страны.

Чиновничья рента, гаишная рента, рента продавщицы — это естественная мзда, увеличивающая ценность ВЛАДЕНИЯ той или иной профессией. Тема куда как ненова — но именно сейчас можно говорить о том, что сословная рента стала частью респектабельной картины мира.

Трудно строить свою доморощенную идеологию без героя, без идеала, без столпа добродетели. С одним - единственным ориентиром под названием «Жизненный успех».

Может быть, будет проще сообразить, как это делается, если начать с самого простого — с хорошего поступка?

Что такое хороший поступок сейчас?

Последнее время хорошие поступки (ХП) вошли в моду. Компании, выпускающие продукты с умилительными названиями (сок «Добрый», сок «Моя семья», пиво «Добрыня» и т. д.), беспрестанно объявляют конкурсы добрых дел и ХП. Глянцевые журналы выпускают специальные «добрые номера», дышащие гражданской чувствительностью.

На обложку бывают сразу вынесен список рекомендованных добрых дел: отдай игрушки в детский дом; приюти бездомного щенка; поделись теплом.

Тут, конечно, обилие добрых, умилительных слов: «тепло», «щенок», «котенок», «бабушка», «дедушка», «уютно», «сладенько», «клетчатый плед», «мятный чай».

Ключевое слово: «поделись». Не отдай, а поделись.

Ну глянец же, и так из последних сил стараются. Что же им, писать: «Возьми из приюта грязную больную блохастую суку, и мы тебе расскажем, как вылечить у нее фонтанную диарею?» Или: «Раздай все свои кофточки с кристаллами Сваровски и всех своих шоколадных гномов?»

Рынок доброты вполне себе сложился, появились новые, ранее неслыханные и невиданные определения хорошего дела. Например, можно совершить поступок «хороший, но глупый».

Это зависит от того, до какой степени вы сами пострадали, делая добро.

Главное, отнестись к миссии «хороший поступок» без надрывчика. Очень нехорошо показаться смешным или чудаковатым. Как бы ни отреагировал на ваш порыв неблагодарный страдалец (а страдальцы бывают удивительно неблагодарные), вы должны утешать себя следующим образом: «Я все равно уже увеличил количество доброты в мире».

Перечисление добрых поступков (скажем, на сайте «Поступок.ru») рождает сложное чувство. Лучше всего это ощущение томительной внутренней неловкости определил г-н Набоков: «У меня сердце чешется. Ужасное ощущение. Такой внутренний зуд и такое безволие, такая пустота»…

Добряки перечисляют хорошее: «Однажды пьяную девушку до дома довел»; «Я вообще пьяных, уснувших на улице в мороз, всегда бужу!»

«Я знаю женщину, которая каждый день дает милостыню. Но только одному человеку в день».

«Чувак, не усугубляй. Приводить домой бомжа — это лишнее. Пример — ты спас кошечку? Ты молодец! Ты спас двадцать кошечек и поселил их в своей квартире? Ты городской сумасшедший, и мы идем спасать тебя».

«Хорошие поступки совершать плохо. Лучше совершать целенаправленно продуктивные поступки».

В многочисленных спорах рождаются чеканные формулировки. Героический поступок — это если человек жертвует жизнью или тратит здоровье. (И это сомнительный поступок, потому что где же здоровое чувство самосохранения?)

Хороший поступок — когда человек тратит время или силы.

Мне показалось, что нужно ввести новое определение — «хорошенький поступок». Это когда благодетель тратит деньги.

Добренький мальчик совершил хорошенький поступок. О, а еще дал целенаправленно продуктивный совет.

Я прочла недавно целенаправленно продуктивный совет.

Сначала в самом обыкновенном, и даже с романтическим уклоном, девичьем чате я нашла запись, названную автором «Печальная история»: «Я считала себя сливкой общества, а оказалась обычной быдлой. Меня выгнали с работы как никому не нужную, я раньше презирала тех, кто ходит на оптовый рынок, а сейчас смотрю телевизор, вижу рекламу с вкусной едой, и слезы, и слюни сами текут! Я не могу быть бедной, я повешусь!» Какая уж тут печаль — тут ужас. Это просто страшный крик в ночи. А за ужасом следовал добрый совет: «Дорогая Iriska! Повеситься — правильно тактически, но неправильно стратегически!»

Самодельная наша идеология только строится, границы ее еще не определены. Прирастает страхом — страхом перед нищетой, страхом перед неуспешностью, страхом перед самим понятием «успех». И единственная-то защита — семья (за которую почетно костьми лечь) и беспощадный филистерский здравый смысл.