Команда Путина-Медведева: едим Россию

Скованные одной цепью, связанные одной целью. По мнению доктора экономических наук, профессора Евгения ГОНТМАХЕРА, сегодня нашей страной управляет большая теплая компания, целью и смыслом существования которой является получение денег. Все остальное – только слова, дымовая завеса.

Предлагаем вам стенограмму доклада «Характер кадрового подбора: методы, стили и результаты», прочитанного Е. Гонтмахером на конференции «Российские альтернативы» в декабре 2009 года. Текст по нашей просьбе любезно предоставил газетам ИД «Провинция» сам автор.
Персоналистский режим в наших конкретных российских условиях опирается на вполне конкретных людей и, естественно, очень сильно зависит от того, кто эти люди и какие мотивы ими движут.

Что я определяю в качестве кадровой базы, на которую опирается нынешний режим? Это три большие части. Прежде всего, конечно, исполнительная власть до определенного уровня (без мелких чиновников). Это, конечно, часть бизнеса, причем не только крупного, но и среднего, потому что кадровый базис режима есть не только на федеральном уровне, но и в каждом регионе. Наконец, третья часть – это, конечно, депутатский корпус, то есть те, кого мы с вами вроде бы выбираем.
Первый вопрос – чем эти все люди объединены? Сказать просто, что это некоторый кадровый базис – недостаточно. Эти люди объединены очень простой вещью – теми финансовыми потоками, которые проходят мимо официальной экономики. Здесь не должно быть никаких иллюзий, что это якобы политическая группировка, которая объединена какими-то идеями типа «консерватизма». Нет, здесь есть вполне конкретные финансово-экономические интересы, и это как раз признак принадлежности к кадровому базису данного режима. Здесь мы встречаемся с ситуацией, когда поскребешь какого-нибудь чиновника, и достаточно высокопоставленного в том числе, и ты увидишь, что он в то же время является предпринимателем, а в некоторых регионах и криминальным авторитетом.
Любая эффективная система управления такого бы не потерпела, но у нас не просто ничего не делается, чтобы разорвать эту порочную систему, у нас, начиная со второй половины 90-х годов, эта ситуация все более и более усугубляется.

Формы, по которым происходит распределение «пирога» – а это уже не десятки, а сотни миллиардов долларов, – самые разнообразные: начиная от чистого присвоения с переводом денег на счета и в России, и за границей на всяких подставных лиц, подставные фирмы, покупки недвижимости, и заканчивая на самом низовом уровне предоставлением мелких номенклатурных преимуществ.

Например, у кого-то ребенок может поступить фактически без конкурса, бесплатно, в престижный институт, так как папа у него депутат, и с ним договорились, чтобы он себя соответствующим образом вел. Или жену депутата устраивают на хорошую работу, и он сам получает, как у нас в некоторых декларациях о доходах было, – скромные деньги, но зато жена – раз в сто побольше.

По моим оценкам, в этой новой «номенклатуре» примерно миллион человек (без членов семьи). Это те, кто активно участвует в той или иной форме в условиях фактически круговой поруки в распиле значительной, возможно, даже большей части нашего общественного пирога, по сравнению с которой бывший стабилизационный фонд – это, в общем, копейки.

Понятно, что эта «новая номенклатура» нуждается в стабильности, и именно такой лозунг был еще недавно очень популярен у нашей пропагандистской машины.
Конечно, происхождение подобного рода кадрового базиса отнести просто к Владимиру Владимировичу нельзя. Путинизм развил его до достаточно больших высот, но основы все-таки лежат в конце девяностых годов, когда президентом был Борис Николаевич. Сначала были очень своеобразные выборы 1996 года, затем – специфические отношения с рядом олигархов, соответствующая кадровая политика, на базе которой Путин и те люди, кто пришли с ним, могли спокойно, без всяких институциональных изменений, это просто наращивать. Тем более что в начале 2000-х пошли колоссальные нефтегазовые деньги, которые нужно было срочно оприходовать.

Естественно, что вход в этот достаточно узкий слой фактически конкурсный. Если до середины 90-х правящая элита главным образом формировалась либо случайно, либо по принципам, которые напоминали ростки демократии, каких-то публичных процедур, то сейчас попадание в этот круг чем дальше, тем более сложен. Потому что количество номенклатурных мест ограничено. Ведь, хотя к дележке предлагаются достаточно большие деньги, никто не хочет делиться, никто не хочет допускать лишних людей. Допускаются только те, кто попадает на освободившиеся ниши, которые в силу каких-то причин появляются в этой закрытой корпорации, либо появляются новые какие-то функции, которые необходимо для этой корпорации выполнять.

Из-за этого, конечно, мы имеем, особенно в последние годы, застой кадров. Это уже нечто похожее на брежневские времена, когда один и тот же человек, несмотря на то, что профессионально себя не оправдывает, и все это понимают, все равно остается на плаву. Да, его могут формально переместить с одного министерского поста на другой министерский пост или на какой-то очень выгодный пост в «своем» бизнесе, но тем не менее он из этого круга не выпадает, потому что знает, как профессионально выполнять функцию по разделке «корпоративного пирога».

Естественно, что такая ситуация входит в противоречие с долгосрочными интересами развития России как современной страны. Та же самая модернизация, о которой сейчас говорят, этому кругу не нужна, несмотря на то, что, возможно, какие-то потоки стали меньше, например, из-за падения цен на экспортируемое сырье. Но, кстати говоря, настроения, которые сейчас очень любят пропагандировать, что мы уже выходим из кризиса, снова связаны с тем, что чуть-чуть поднялись цены на нефть – было 40, стало 70–80 долларов за баррель, – и снова прежние механизмы перераспределения стали работать. И у этой элиты появилось ощущение того, что все нормально, худшее пережили, и ситуация будет дальше развиваться под их контролем.

Можно много говорить о том, как подбираются люди в этот избранный круг. Конечно, пародии на конкурсность, которые у нас практикуют некоторые наши продвинутые (в кавычках) министерства – это имитация, как и многое из того, что у нас есть. Хотя конкурсность на самом деле существует, но она очень специфическая. Она негласная, и даже когда на должность губернатора предлагается три-четыре кандидата от имени «Единой России», – понятно, что вопрос о том, кто будет губернатором, решается по неведомым для общества соображениям, но, как можно догадаться, как раз в связи с упомянутыми выше финансовыми потоками и исходя прежде всего из необходимости сохранения в этой сфере статус-кво.

Поэтому одна из черт формирования и существования этого кадрового базиса – господство неформальных договоренностей, взаимодействия, как у нас любят, по понятиям. Тем самым это в каком-то смысле напоминает то, что мы имеем в криминальном сообществе. Ведь недаром значительная часть элиты срослась с этим сообществом, которым управляют авторитеты по неписаным, но жестко исполняемым правилам, например, в отношении отступников. Михаил Борисович Ходорковский – человек, который не захотел играть в эту игру, в которой ему было, насколько я понимаю, предложено участвовать. «ЮКОС» – нефтяная компания, которая имела достаточно большие доходы. Он не захотел этого делать, и мы видим его судьбу. Кстати, не только он один: вспомним о Гуцериеве, Чичваркине и целом ряде других, более мелких, предпринимателей – возьмите любой регион, и вы это увидите в миниатюре.

Что дальше? Должен сказать, что эта когорта, с моей точки зрения, достаточно сильна, потому что, несмотря на экономический кризис, она располагает действительно очень большим количеством денег. Причем она готова потратиться на смягчение конфликтных ситуаций, начиная от расходов на «замирение» недовольных групп в больших городах и заканчивая конкретными людьми, которые пытаются идти, так или иначе, против режима. Им предлагаются всевозможные сделки.

Но в этой прочности я вижу два изъяна, которые могут взорвать существующий порядок вещей. Первое – это, конечно, экономическая ситуация. В России кризис только начинается. Если мы сейчас не заменим нашу отсталую экономику на экономику современного типа, то нам грозит медленная катастрофа, которая закончится крахом, и мы в лучшем случае будем страной даже не второго, третьего, а десятого порядка в мире. Кроме как реально модернизироваться, у нас просто другого выхода нет, если мы действительно хотим остаться на плаву, и в этом смысле часть нынешней элиты, возможно, меньшая часть, наверное, это понимает.
У этих людей, видимо, существует внутренняя борьба: с одной стороны, они видят острую необходимость перемен, с другой – им очень хорошо сидеть и получать некие преференции и спокойно продолжать свое существование, может быть, еще несколько лет. Но это закончится очень плохо. Хочу привести слова Егора Гайдара, который, отвечая на вопрос: «Способен ли режим измениться?», сказал: «Если бы цена на нефть была 145 долларов за баррель, как в июле 2008 года, я бы сказал, что не способен. А?когда Резервного фонда хватает максимум на полтора года при нынешнем развитии событий – кому охота, чтобы его повесили, как последнего афганского лидера коммунистического режима? (Мухаммед Наджибулла был казнен талибами в 1996 году. – Е. Г.) Или кому охота бежать за границу, чтобы потом его обязательно и выдали еще?»

Какая-то часть элиты это может понять и может проявить свое недовольство, которое способно, теоретически говоря, нарушить внутреннее равновесие нынешнего режима.

Второе – социальный фактор. Да, конечно, нельзя преувеличивать активность нашего населения. Но если положение будет ухудшаться, а оно будет ухудшаться, и для массированных вливаний уже не хватит денег, то вполне возможна ситуация, когда люди окажутся сильно недовольны тем, что какие-то элементарные вещи, к которым они уже привыкли, могут стать недоступными. Уже сейчас власть стала очень нервно реагировать даже на какие-то намеки на открытое общественное недовольство. Вспомним недавнюю ситуацию с попыткой повышения транспортного налога. Или история в Петербурге с Охта-центром.

Таким образом, давление снизу плюс некий раскол нынешней элиты могут в обозримой перспективе создать кризисную, возможно, даже предреволюционную ситуацию. Не дай Бог, конечно, революция, не дай Бог, какие-то внесистемные пертурбации, которые могут затем случиться, но, к сожалению, мы на это имеем очень большой шанс. Хотя, к счастью, пока не стопроцентный.