Россия против оранжевой заразы

«Оранжевая революция», русское антизападничество и эволюция российского политического режима последних лет.

21-ого ноября 2004 г. в Киеве началась акция массового гражданского неповиновения, получившая известность как «оранжевая революция». Хотя на тот момент против своих правителей и их «политтехнологов» восстали не россияне, а украинцы, «оранжевая революция» стала знаковым событием и для российского руководства. До 2004 г. украинский политический режим при Президенте Леониде Кучме напоминал тогдашнюю российскую форму госуправления. «Поздний кучмизм» и извращение функционирования ряда демократических институтов во время последнего срока второго Президента Украины был похож на «ранний путинизм», т.е. на «управляемую демократию» первого срока второго Президента РФ, который в чём-то лишь продолжил развитие некоторых механизмов госуправления Бориса Ельцина.

Иными словами, политические процессы в России уже с самого начала президентства Путина активно манипулировались властями [1]. Тем не менее, режим Путина в начале первого десятилетия нового века сохранял, напоминая тактику окружения Кучмы в 1999-2004 гг., определённые элементы политического плюрализма. Хотя он уже использовал разные методы искажения смысла нормальных демократических процедур во время своего первого президентского срока, Путин тогда ещё допускал существование (хотя далеко не свободу движения) значимых оппозиционных политических и гражданских групп.

Помимо других событий, по-видимому, именно впечатляющий успех «оранжевой революции» продемонстрировал политической верхушке РФ неустойчивость полудемократии с её гибридным модусом легитимизации власти. Украинские события осени-зимы 2004 г. показали, какие риски несёт в себе лишь «мягкое», ограничительное манипулирование политическим процессом с его частичным соблюдением отдельных демократических процедур, таких как беспрепятственный допуск официальных наблюдателей к выборам или неполный контроль правительства над основными СМИ и судами. Постепенному изменению путинской командой оценки относительной эффективности различных политических стратегий, направленных на сохранение политической власти, способствовал, конечно, и ряд других событий внутри и вне России, включая:

- неожиданное свержение популярного среди российских «патриотов» Слободана Милошевича в 2000 г.,

- критическую реакцию российской общественности на поведение Путина во время кампании по спасению экипажа утонувшего подводного крейсера «Курск» в августе 2000 г.,

- дискуссии о методах и результатах освобождения заложников во время «спецопераций» российских силовых ведомств в Театральном центре на Дубровке в Москве 23-26 октября 2002 г. и в школе № 1 города Беслан 1-3 сентября 2004 г.

Очевидно, что и другие «цветные революции» или их попытки на территории бывшего СССР существенно повлияли на восприятие постсоветского мира Кремлём.

И всё же, «оранжевая революция» была, по-видимому, самым шоковым из этих событий для бывших офицеров в окружении Путина, мировоззрение которых сформировалось во время их службы в различных подразделениях КГБ, советской армии и МВД СССР: «Как это малороссы провели успешную акцию гражданского неповиновения и свергли без единого выстрела своего узурпатора, который, казалось бы, имел в своих руках все рычаги госуправления?» «Если такое могло случиться даже на Украине, то, наверное, стоит опасаться развития подобной ситуации и в самой России?» - примерно такие вопросы, я полагаю, начали тревожить Путина и его соратников в результате успешных протестов сотен тысяч возмущённых «малороссов» против фальсификации президентских выборов во многих городах Украины в октябре-декабре 2004 г. Поиск ответов на эти и похожие вопросы в связи с другими демократическими тенденциями на постсоветском пространстве был, по всей видимости, напряженным.

Авторитаризм Путина до «оранжевой революции»

Правда стоить упомянуть, что, по данным авторитетной мониторинговой службы Freedom House (досл.: Дом свободы) о развитии России в первом десятилетии нового века, второй «скачок» в путинской реставрации авторитаризма (после изначальной атаки на демократические институты 1999-2000 гг.) произошёл ещё в 2003-2004 гг., т.е. до начала и во время успешного электорального восстания в Украине [2]. Результаты совокупного рейтинга для измерения относительной демократичности определённой страны, составленного этой организацией, т.н. Democracy Score (Балл демократичности), говорят о том, что 2004 год, т.е. момент «оранжевой революции», был важной фазой не только демократизации Украины, но и реставрации авторитаризма в России [3]. Тогда как Украина, согласно рейтингу Freedom House, сделала в 2004 г. свой самый значительный сдвиг в сторону демократии, начиная с 2000-го г., Россия в этом же году по шкале Freedom House больше всего продвинулась по пути подрыва демократических устоев РФ с 1999 г. Если верить Freedom House, именно в ходе «оранжевой революции» процесс демократизации Украины существенно продвинулся, а Россия как раз в том же 2004 г. стала значительно менее демократичной.

Относительно резкое снижение балла для Украины, т.е. повышение её демократического рейтинга - очевидный результат «оранжевой революции» 2004 г., указывающий на существенное влияние этого события на украинскую политическую систему. Сравнительно резкий рост этого балла в случае России, т.е. упадок демократичности РФ отображает определённую смену стратегии московской верхушки примерно того же времени. До 2003 г. т.н. «политическая технология» Кремля была, видимо, направлена, как уже было сказано, «всего лишь» на частичное регулирование ещё относительно плюралистического политического процесса страны. В ходе же электорального цикла 2003-2004 гг. начинается неприкрытое нарушение соответствующих статей Конституции РФ, т.е. набирает обороты принципиальный отход от заложенных в основном законе демократических фундаментов современного российского государства [5].

В развитии постсоветской демократии в первом десятилетии нового века год «оранжевой революции» оказался (по шкале Freedom House) как для Украины, так и для России судьбоносным: самые чёткие изменения этого совокупного рейтинга обеих стран произошли именно в 2004-ом году.Развитие путинского режима после «оранжевой революции»

2003-2004 гг. были, несомненно, периодом существенного усиления подрыва демократических основ РФ со стороны нового, всё более контролируемого т.н. силовиками, российского руководства. Эти изменения отображены в развитии Балла демократичности Freedom House за 2004-2005 гг. Тем не менее, неким поворотным пунктом в эволюции путинской России представляется скорее последующий, «посторанжевый» период, который начался в конце 2004 г. и продолжался до начала президентского срока Дмитрия Медведева в 2008 г. [6] В статье, опубликованной в октябре 2005 г. немецкая исследовательница российской политики Маргарета Моммзен пишет о переходе путинской России, к этому моменту, от «управляемой» к «имитированной демократии» [7]. Чем оправдано такого рода переопределение?

Если до 2004 г. путинская стратегия разложения демократических структур РФ могла характеризоваться как «негативная» в том смысле, что она была нацелена на отстранение определённых политиков и активистов от рычагов политической власти и общественного влияния, то вследствие «оранжевой революции» поведение российского руководства приобретает, условно говоря, «позитивный» характер. Тогда как подрыв демократических институтов и процедур в 1999-2004 гг. являлся классически авторитарным и «лишь» означал всё более жёсткое ограничение деятельности альтернативных и оппозиционных структур, то с конца 2004 г. политика путинского окружения приобретает «паратоталитарные» черты [8]. Имеется ввиду, что влияние Президентской администрации на политический процесс начиная с 2005 г. несёт уже не только реактивно-обструктивный, а всё более активный и мобилизационный характер.

При этом Кремль креативно применял и применяет как новейшие информационные и пиар-технологии, так и различные (иногда импортированные с Запада) методы театрализации и/или сакрализации политических событий и акций [9]. Связанное с этим более рафинированное управление политическим процессом труднее уловить традиционным арсеналом индикаторов демократичности, сфокусированных на разных способах подавления политических прав и свобод (цензура, преследования, аресты и т.д.) руководством данной страны. Видимо поэтому, 2005-2008 годы по рейтингу Freedom House оказались, несмотря на указанные новые тенденции этих лет, менее драматичными, чем 2003-2004 гг. [10]

Самым явным - хотя, возможно, и не самым существенным - выражением модификации путинского курса во второй половине первого десятилетия 21-го века в области внутренней политики было, в сущности, восстановление однозначного монизма в партийной системе страны (и без того, правда, не очень политически значимой). Проведённое с удивительной политической бесцеремонностью возвращение однопартийности произошло путём превращения «Единой России» из гегемониальной политической структуры во всесторонне господствующую партию и во фракцию, почти полностью контролирующую подавляющее большинство парламентов РФ [11]. В начале десятилетия иногда создавалось впечатление, что Путин, возможно, хочет «сверху» создать двухпартийную систему. Однако, его решение возглавить список «Единой России» на парламентских выборах 2007 г. (хотя до сих пор он не является членом этой партии) и набиравший на тот момент обороты культ личности вокруг него (напр., введение понятия «национального лидера») развеяли надежды на то, что Путин рассматривает свой режим как всего лишь переходно-авторитарный [12].

Ура-патриотические экстазы избирательных кампаний 2007-2008 гг. и фактический отказ российского руководства миссии Бюро демократических институтов и прав человека ОБСЕ в возможности проведения содержательного мониторинга думских и президентских выборов этих лет были неким апогеем мутации путинского режима из классического в нео-авторитарный строй с «паратоталитарными» тенденциями [13]. Началось это перевоплощение уже в начале 2005 г. Оно было явной реакцией, в первую очередь, на «оранжевую» революцию, но частично также и на другие «цветные революции».

Среди наиболее знаковых результатов «творческих» выводов, сделанных Кремлём из событий в Украине 2004 г. было спешное создание или решительная активизация ряда агрессивно проправительственных молодёжных движений, как и различные акции этих группировок в 2005-2008 гг. Среди таких образований особенно знаменитым стало т.н. Молодёжное демократическое антифашистское движение «Наши», основанное уже в конце февраля 2005 г. [14], т.е. примерно через месяц после инаугурации Виктора Ющенко как Президента Украины. Евразийский союз молодёжи Александра Дугина также был создан в конце февраля 2005 г. Стоит отметить и созданные в 2005 году т.н. Движение молодых политических экологов Подмосковья «Местные» и Всероссийскую общественную организацию «Молодая Гвардия Единой России» под руководством популярного телепродюсера Ивана Демидова, являющегося поклонником Александра Дугина [15].

Другими значимыми нововведениями похожего характера в том же 2005 г. являлись Общественная палата РФ [16], День народного единства 4 ноября и создание двух проправительственных телеканалов - православный «Спас» [17] и англоязычный «Russia Today» [18]. Впоследствии Кремль предпринял ряд схожих шагов направленных на создание искусственного гражданского общества и националистической массовой культуры с антизападническим уклоном. Среди этих проектов стоит выделить серию новых «патриотических» художественных кинофильмов [19], телевизионных документаций и школьных учебников истории созданных и/или распространяемых по инициативе или при поддержки Президентской администрации и Правительства РФ [20].

Особого упоминания достоин основанный в январе 2008 г. т.н. Институт демократии и сотрудничества с филиалами в Париже и Нью Йорке под руководством двух профессоров МГИМО, Наталии Нарочницкой и Андраника Миграняна, известных своей ярой критикой либеральной демократии и тесного сотрудничества с Западом. В мае 2009 г. указом нового Президента РФ Дмитрия Медведева была создана т.н. Комиссия по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Ответственным секретарём Комиссии назначен вышеупомянутый поклонник дугинского «неоевразийства» Иван Демидов [21].Подъём российского антизападничества после «ЦРУшного путча» в Киеве

Наряду с этими тенденциями во время успешного совершения «оранжевой революции», т.е. в конце 2004 г., наблюдается заметное ускорение процесса отчуждения между Россией и Западом. Например, 6 декабря 2004 г., т.е. ещё до третьего тура украинских президентских выборов этого года, Путин на пресс-конференции в Анкаре делает одно из своих первых колоритных высказываний сигнализирующих грядущее кардинальное изменение в отношениях России с Западом: «Знаете, что меня особенно беспокоит применительно к ситуации, которая складывается на Украине? ...

Не хочу, чтобы, как в Германии, мы разделили Европу на восток и запад, на людей первой и второй категории, первого и второго сорта. Когда люди первого сорта имеют возможность жить по демократическим стабильным законам, а второму - людям с, образно говоря, тёмным политическим цветом кожи - добрый, но строгий дядя в пробковом шлеме будет указывать ту самую политическую целесообразность, по которой он должен жить. А если неблагодарный туземец будет возражать, то его накажут с помощью бомбовой, ракетной дубинки, как это было в Белграде. ...

Хотел бы подчеркнуть ещё раз, что только сам народ в любой стране, это касается в полном объёме и Украины, может решить свою судьбу» [22].

В своей книге «Авторитарный бумеранг: российское сопротивление демократизации в бывшем Советском Союзе» Томас Амброзио пишет, что «результаты украинских президентских выборов фундаментально изменили то, как Кремль воспринимает внешнюю поддержку демократии на [постсоветском] пространстве... Вследствие \"оранжевой революции\" формируется рутинная схема, по которой Россия на постоянные западные жалобы насчёт недостатка свободы и справедливости выборов отвечает обвинениями в лицемерии... Оппоненты режима [Путина внутри РФ] представляются членами \"пятой колонны\", которые готовы торговать независимостью России для внедрения западных идей. Поддержка российской демократии извне рассматривается как ширма для неоколониализма» [23].

17 мая 2005 г., менее чем через четыре месяца после инаугурации Виктора Ющенко в результате «оранжевой революции», заместитель главы Президентской администрации РФ Владислав Сурков в полуофициальной речи на заседании генсовета предпринимательского объединения «Деловая Россия» в Москве впервые представляет свою концепцию «суверенной демократии» [24], впоследствии ставшей негласной руководящей идеей российской авторитарной реставрации (по крайней мере, до избрания Дмитрия Медведева Президентом РФ в 2008 г.) [25]. По мнению Амброзио «речь Суркова должна рассматриваться как идеологический ответ на события в Грузии и Украине. Его упоминание \"оранжевой революции\" указывало на страх Кремля перед тем, что свержение авторитарных режимов через народные восстания может дальше распространятся по [постсоветскому] региону - с предполагаемой помощью и/или под руководством Запада....

Озабоченность тем, что внешняя критика может привести к ослаблению российского правительства и, таким образом, предоставить возможность внешнего контроля [Россией] базировалась частично на восприятии западного вмешательства в \"оранжевую революцию\". Идея о том, что Запад может попробовать повторить свои прежние успехи путём подрыва легитимности Кремля и пособничества народному восстанию была широко распространена в российских политических кругах [после украинской акции массового неповиновения]» [26].

Начавшийся в конце 2004 г. процесс модификации общих внутри- и внешнеполитических приоритетов сопровождался серией всё более резких высказываний Президента Путина в отношении как Запада - особенно США, так и российских западников - особенно политически либерально настроенных партийных и гражданских активистов. В них российский Президент с высоких российских и иностранных трибун публично одобрял параноидальное видение современного мира и радикальный антиамериканизм, которые объединяли различных российских ультра со времён распада СССР - включая «левых» коммунистов-зюгановцев, «правых» неонацистов и таких самозванных «центристов», как Владимир Жириновский или Александр Дугин.

Для западной общественности знаковым событием в этом отношении была известная речь Путина на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2007 г. В России же Путин позволял себе как до, так и после своей мюнхенской речи - ещё более ярые высказывания в отношении Запада (в первую очередь США), в том числе и употребление биологических метафор для описания предполагаемых врагов российского государства. Так, например, в своём президентском послании от 2006 г. он назвал США «товарищем волком», который пользуется наивностью других стран касательно сущности американской внешней политики, для достижения собственных целей в ущерб интересам других народов. Во время предвыборной речи в ноябре 2007 г. Путин подверг российских либералов едва завуалированному обвинению в измене родине, заявив, что «к сожалению, находятся и внутри страны те, кто шакалит у иностранных посольств» [27].

Главными политическими оппонентами «Единой России» в мировоззрении, усиленно пропагандируемом путинским Кремлём и его СМИ после украинских событий 2004 г., являются уже не внутриполитические конкуренты, такие как «Справедливая Россия» или КПРФ - и даже не «Другая Россия». В новом политическом мире, созданном в воображении Кремля, скорее ЦРУ, МИ5, фонд Джорджа Сороса «Открытое общество» и ряд других западных структур представляют те силы, против которых Путину и его команде приходится бороться, так как именно эти организации ответственны за «цветные революции» или их попытки - если не за все судьбоносные политические события последней четверти века на постсоветском пространстве (а, возможно, и за его пределами).

Надо отметить, что такого рода оценки начали входить в дискурс российского мейнстрима уже с начала президентства Путина в 2000 г., если не раньше [28]. Однако, в первые годы усиливающегося влияния идеологов антизападничества в российском истеблишменте этот процесс оказывал относительно небольшое влияние на российское население в целом. Правда, отрицательное отношение к западной политике и культуре среди многих россиян [29] и радикальное антизападничество в российских элитных кругах начали распространяться уже с середины девяностых [30]. Видимо, это явление было связано как с общим ростом ксенофобских тенденций, начавшемся примерно в 1994 г. [31], так и с негативной реакцией практический всей российской политической и интеллектуальной элиты на западное стремление расширить НАТО на Центрально-Восточную Европу в те же годы [32]. Но всё же, выраженный антиамериканизм до первой половины текущего десятилетия, несмотря на уже ранее существенный медийный успех пропагандистов русского «особого пути» и неоимпериализма, был относительно низким или, по крайней мере, нестабильным среди большинства россиян.

Это наводит на мысль, что заметное ухудшение отношения граждан РФ к внешнему миру в целом и к США в частности к концу этого десятилетия связано не только с новыми международными развитиями как таковыми. Оно, видимо, в значительной мере следствие перемен в риторике высшего руководства РФ с середины десятилетия - в свою очередь явно имеющими отношение к выводам, сделанным путинским окружением из украинских событий 2004 г. и других вышеперечисленных происшествий 1999-2004 гг. Радикальное антизападничество является составной частью этого перелома в публичной российской политике. До начала 21-го века конфликты между разными российскими партиями, программами, блоками, лагерями, регионами, группами интересов и т.д. определяли, как и в других странах, сущность публичных политических дебатов в РФ. Примерно с 2005 г. в общественной жизни стали доминировать дебаты о конфликте России и Запада в целом, как и о противостоянии между путинской командой и предполагаемыми «агентами влияния» демонизированных в России США [33].

Конечно, рост русского антиамериканизма связан и с рядом, мягко говоря, непродуманных шагов администрации Джорджа Буша (младшего) - в первую очередь с вторжением военных сил США в Ирак в 2003-м году [34]. Однако динамика реакции российской общественности на предыдущую воздушную интервенцию НАТО в Югославии в 1999 г. говорит о взаимодействии разных факторов, влияющих на российское общественное мнение. Видимо, не только и не столько сами эти непопулярные как в России, так и во всем мире акции Запада, сколько их оценка значимыми российскими политиками, журналистами и экспертами, и определение ими общих целей внешней политики США сыграли важную роль в развитии видения американской внешней и внутренней политики большинством населения России во время правления Путина.

Как отметил Лев Гудков: «У населения (иные политологи по инерции или по лени рассматривают его как \"народ\", как коллективного субъекта действия) нет какого-то своего самостоятельного отношения к Америке, которое могло бы возникнуть под воздействием интересов или спонтанных обстоятельств, независимо от доминирующего института, группы или от всей системы институтов (если говорить о тоталитарном и посттоталитарном обществе), задающих и воспроизводящих образцы отношения к символическим объектам» [35].Рис. 1: Индекс отношения к США (различие между позитивными и негативными оценками, в %) май 1990 - май 2009

Если, к примеру, уровень антиамериканизма в российском обществе сразу после бомбардировок самолётами НАТО Сербии в марте-июне 1999 г. резко вырос [36], он удивительно быстро вернулся на относительно низкий уровень 1997-1998 гг. уже к середине 2000 г. (см. Рис. 1) [37]. В своём докладе последующего 2001 г. московский Фонд общественного мнения указал на следующий парадокс: «За два года, прошедшие с момента международного кризиса [1999 г.], вызванного событиями вокруг Югославии, ни в политике США и НАТО, ни в отношениях между Россией и Западом не произошло каких-либо сдвигов, способных подтвердить надежды на серьёзное улучшение ситуации. В течение этого времени продолжало осуществляться расширение НАТО на Восток, обострился конфликт между Россией и западными странами в связи с возобновлением военных действий в Чечне, были озвучены неприемлемые для России планы новой американской Администрации, направленные на создание национальной системы ПРО и отказа от договора 1972 г., провозглашена линия на ужесточение политики Вашингтона по отношению к России, действия НАТО в Косово и Македонии вновь подтвердили, что альянс игнорирует российские позиции по проблемам бывшей Югославии.

Весьма примечательно, что в этих условиях в российском общественном мнении устойчиво продолжали преобладать ориентация на укрепление партнёрских отношений с западными странами, а негативное отношение к Западу, в том числе к США, столь же устойчиво оставалось ... маргинальной позицией по сравнению с преобладающим нейтральным и позитивным отношением» [38]. Всплеск же антиамериканизма весной 2002 г. был явно связан со ссорами вокруг реального уровня успехов российских спортсменок и спортсменов на Олимпийских играх в Солт-Лейк-Сити. По окончанию игр отношение россиян, как и в случае с югославским инцидентом, быстро вернулось на прежний уровень.

Можно предположить, что эти развития были связаны с тем, что к концу прошлого-началу нового тысячелетий в официальном политическом дискурсе России ещё не было той настойчивой неприязни к США [39], которая к концу этого десятилетия проникла в умеренной форме в некоторые внешнеполитические правительственные документы, а в агрессивной форме стала доминировать в большинстве соответствующих информационных, политических и интеллектуальных телерадиопрограмм, газетных и журнальных статей - не говоря уже о политической книжной публицистике, большая часть которой на сегодняшний день одержима различными теориями американского, западного, масонского, еврейского и других заговоров против России [40].

Несмотря на то, что исламско-арабский Ирак является для русских менее значимой страной, чем православно-славянская Сербия, реакция российской общественности на интервенцию США на Ближнем Востоке весной 2003 г. была более «последовательной» в том смысле, что она являлась как выражением, так и усилителем общего роста антиамериканизма [41]. Это указывает на то, что сегодняшняя фундаментально отрицательная оценка США российскими СМИ и политической элитой является, помимо негативного восприятия россиянами политики Буша-младшего как таковой, важным фактором роста «народного» антиамериканизма в России [42]. Российское общество, таким образом, на сегодняшний день более или менее преодолело описанный Владимиром Шляпентохом в 2001 г. раскол между правящим классом и массами, которые ещё в начале десятилетия были значительно менее антизападническими, чем большинство ведущих политических комментаторов и значительная часть интеллектуальной элиты РФ [43].

На то, что население России коренным образом переосмысливает своё отношение к Западу в целом указывает и то, что за последние годы происходит медленное, но постоянное ухудшение оценки - до середины этого десятилетия относительно «популярного» среди большинства россиян - Европейского Союза (см. Рис. 2). Как указывал, среди прочих, Леонид Седов, «характеристики отношения [россиян] к ЕС и США сопряжены друг с другом» [44].Рис. 2: Индекс отношения к ЕС (различие между позитивными и негативными оценками, в %) декабрь 2003 - май 2009

Эти наблюдения позволяют констатировать, что на сегодняшний день антизападничество стало важной, если не преобладающей призмой, через которую большая часть как элиты, так и «простых» граждан РФ рассматривает актуальные события в мировой политики. Это касается не в последнюю очередь развития ситуации на территории бывших колоний Москвы. Недавние конфликты между бывшим центром и прежней периферией распавшейся российской империи являются, конечно, не таким уж особенным явлением, если сравнивать их с похожими болезненными конвульсиями после распада других мировых империй в двадцатом веке [45].

Однако растущий российский антизападный обскурантизм и всё более популярная конспирология вокруг этих конфронтаций придают русскому постимперскому синдрому особую остроту [46]. Он всё больше напоминает агрессивную реакцию немецких политических и интеллектуальных лидеров на «позорный» конец второй германской империи в 1918 г. с их «легендой об ударе ножом в спину» («Dolchstoßlegende») - об иллюзорной вине «внутренних» врагов Германии за её поражение в Первой Мировой войне [47]. В худшем случае дальнейшая параноидальная интерпретация россиянами грузино-российских, украино-российских или похожих постимперских противостояний может ускорить эскалацию как межгосударственных конфликтов на территории бывшего СССР, так и российско-западных разногласий. Радикальное российское антизападничество на этом фоне превращается из объекта исследований новейшей истории политических идей в предмет актуально-политического анализа современной евро-азиатской безопасности.