Двадцать лет назад умер Сахаров

На модерации Отложенный

Двадцать лет назад умер Сахаров. За эти годы произошла его официальная канонизация, его к месту и не к месту цитируют представители различных политических сил, стремясь использовать хотя бы частицу морального авторитета праведника, который у них самих в дефиците. Даже противники идей Сахарова не прочь противопоставить «настоящего» правозащитника его последователям, правозащитникам ненастоящим, живущим на западные гранты и ненавидящим свою страну.

На самом деле сходные обвинения при жизни выдвигались в отношении самого Сахарова. Только вместо упреков в корыстолюбии (в них не поверил бы даже самый лояльный советский человек) выдвигался другой – в безрассудной глупости. Мол, довольно неплохой когда-то физик (а, впрочем, что в этом из ряда вон выходящего – у нас сотни академиков, и все хорошие граждане, патриоты своей страны, кроме одного отщепенца Сахарова) попал под влияние жены-сионистки, ушел из науки – где мог бы приносить пользу обществу, которое его вскормило, образование дало, содержало всю жизнь. И вместо того, чтобы и дальше отдавать свой долг стране и народу, начал клеветать на родину, сговорившись с ее противниками из числа империалистов (или геополитическими конкурентами, как модно говорить сегодня). И родина терпела его десять лет, а когда терпение закончилось, то оправила его в Горький (несколько часов езды от Москвы, не Колыма ведь) в четырехкомнатную квартиру – мечта почти каждого советского человека.

Вряд ли приходится сомневаться в том, что порядка 90% советских людей этому верили. И не только потому, что им лгали в большом и малом, не говоря о том, что свободомыслие Сахарова проявлялось задолго до знакомства с Еленой Боннэр – например, во время его критики лысенковцев, почувствовавших было «второе дыхание» в хрущевское время. Или забывали сказать, что горьковская квартира была без телефона, а в одной из комнат первое время сидел специально назначенный служилый человек. Это все важно, но относительно второстепенно. Главное – что Сахаров как честный и последовательный правозащитник не допускал для себя ограничителей, которые абсолютное большинство советских (и современных российских) людей считают вполне естественными и необходимыми. Для него не существовало аргументов в пользу того, что нужно лгать или замалчивать что-либо во имя высших интересов государства, что есть хорошие люди, права которых нужно защищать, а есть плохие и недостойные иметь какие-либо права вообще.

Примеры? Их масса. Вспомним хотя бы взрывы в Москве во второй половине 70-х годов. В этих преступлениях были обвинены несколько армянских националистов – и вряд ли приходится сомневаться в том, что они действительно были преступниками; система доказательств слишком сильна, чтобы предположить фальсификацию. Только эти доказательства были предъявлены обществу уже в перестроечные годы, а в 70-е состоялся закрытый суд с расстрельными приговорами. Сахаров резко и однозначно выступил против такого суда, против лишения обвиняемых права на эффективную защиту. И, разумеется, «открылся» для разгромных нападок в советской прессе, представившей его защитником террористов.

Далее. Ввод советских войск в Афганистан. Даже в современных российских школьных учебниках написано, что Сахаров публично выступил против этой войны, за что и был сослан в Горький. Но при этом забывают добавить, что он своим моральным авторитетом поддержал требование бойкота московской Олимпиады, которую советские власти считали своим важнейшим имиджевым проектом. А простые советские люди – большим праздником, который империалисты пытаются сорвать под предлогом событий в южной стране, которую мы не позволили им захватить.

Да еще и сажаем там не людей в тюрьмы, а «деревья мира» – по телевизору ведь показывали.

1983 год, советско-американские переговоры по разоружению на грани краха. Западные пацифисты пытаются надавить на свои правительства, чтобы те пошли на любые уступки, лишь бы спасти переговорный процесс (возможностей давить на генсека Андропова у них, разумеется, нет). И в этот момент Сахаров из горьковской ссылки пишет письмо, в котором предостерегает от таких уступок, от «слабины» в отношении советского режима, напоминает об опасности просоветской пропаганды в странах Запада и о том, что просоветские элементы проникли «во многие ключевые узлы, в особенности в масс-медиа».

А теперь представим себе, что Сахаров ведет себя иначе, более разумно и рационально. Он молчит, когда людей (даже очень плохих) судят закрытым судом, соглашаясь с выглядящими, на первый взгляд, довольно разумно аргументами – не надо мутить воду, разжигать межнациональные страсти. Критикует войну в Афганистане сдержанно и аккуратно, чтобы не повредить ни в чем не виноватым спортсменам и зрителям, да и престижу страны, которая не виновата, что ею управляют несколько неразумных старцев. А во время переговоров с потенциальным противником ограничивается написанием честных, но конфиденциальных записок с тем, чтобы не подрывать переговорные позиции своей страны.

Действительно, это было возможно. Более того, очень многие достойные люди такие записки и писали. И старались как-то «подправить» систему, купировать по мере сил наиболее одиозные ее проявления. Например, академик Капица, в сталинские годы отказавшийся от участия в атомном проекте и уже на склоне лет дважды негласно – и неудачно – пытавшийся защитить Сахарова во время его горьковской ссылки. Были умные эксперты, способствовавшие потеплению в отношениях с международной социал-демократией, что оказало со временем немалое влияние на выработку перестроечных концепций. Был Твардовский, публиковавший Солженицына в «Новом мире», пока это было возможно. Был будущий академик Яковлев, многое переосмысливший во время своего привилегированного посольского изгнания в Канаде и после тихого возвращения в СССР ставший главным творцом политики гласности, предварившей российскую свободу слова. Было большое количество ученых-гуманитариев, чьи далекие от текущей политики труды заставляли читателей думать – и тем самым приближали время свободы, от московского историка Зимина до питерского цивилиста Иоффе. Были честные епископы, посвящавшие в священный сан образованных людей и не позволявшие закрывать храмы в своих епархиях (одного из них мне довелось знать лично – покойного вологодского владыку Михаила). Каждый человек сам определяет свой путь, в том числе и масштабы возможных компромиссов на этом пути и саму допустимость компромиссов.

Не стоит абсолютизировать путь правозащитника – далеко не каждый может выйти на площадь. Идти против течения, хвалу и клевету приемля равнодушно. Не для каждого это целесообразно. Но надо понимать, что правозащитник может быть только таким, как Сахаров, Ковалев, Григоренко, Алексеева, Пономарев. Неудобным, «неконструктивным», неспособным проникнуться высшими интересами, о которых говорит начальство, коему одобрительно внимает народ. Иногда, как в случае с Сахаровым, такие люди получают признание общества еще при жизни, но чаще непонимание и отторжение со стороны людей благонамеренных сопровождает их до конца дней. Но, быть может, это и есть те праведники, без которых не стоит не только село, но и страна.