О том, кого считать настоящим французом

В современной России нынче особенно остро стоит национальный вопрос. Резко изменившаяся за последние полтора десятилетия демографическая ситуация, приток мигрантов с Кавказа и стран Центральной Азии, а также ухудшающееся социально-экономическое положение основной части населения РФ – всё это привело к тому, что определённая часть граждан формирует свои претензии к существующему политическому статус-кво в плоскости именно национального вопроса. Пресловутая 282-ая статья УК РФ, по которой судят за экстремизм, получила нарицательное имя – «русская». Счёт приговоров по ней идёт уже на тысячи. Те, кто следит за политическими событиями в России, хорошо знают – о чём идёт речь.

В странах ЕС национальный вопрос также обсуждается в разных общественно-политических кругах. Мы предлагаем вашему вниманию статью французского политического деятеля, члена исполнительного комитета партии «Национальный Фронт», депутата Европейского совета Брюно Голлниша (Bruno Gollnisch). Российский читатель, конечно, слышал об этой партии и её лидере – Жан-Мари Ле Пене. Одно время он был весьма популярен во Франции. В России среди аудитории, придерживающейся националистических взглядов, Ле Пен также личность знакомая. Он известен своими радикальными взглядами в отношении нелегальных (да и легальных тоже!) иммигрантов с Востока, своей борьбой против «вечного жида», а также неприятием Европейского Союза. Но, будем откровенны, мы немного знаем о том, каким образом в Европе идёт дискуссия по национальному вопросу. На примере этой статьи можно увидеть, какой вклад в дискуссию по национальному вопросу (навязанную, кстати, нынешним президентом Франции Николя Саркози) внёс второй человек в «Национальном Фронте» Ле Пена.

I. Национальная идентичность - общее стремление

огда все претензии, оскорбления и ярлыки исчерпаны, французский Национальный Фронт [1] просто обвиняют в национализме.

«Национализм – это война», - сказал талантливый оратор Франсуа Миттеран в заключение своей \"лебединой песни\" на заседании Европейского парламента. Говоря об этом, он опустил тот факт, что в современную эпоху войны во имя интернационализма случаются гораздо чаще, чем во имя национализма.

«Национализм отжил своё», - скажут другие, приводя в качестве доводов, иногда верно, иногда ошибочно, но зачастую преувеличенно, всё более глобальный характер проблем в обществе.

Проанализируем сначала последнее утверждение: устарел ли национализм? Если просто ограничиться наблюдениями, следует констатировать тот факт, что, несмотря на все попытки, удачные и не очень, международных организаций, ХX век был периодом притязаний на национальную идентичность и удовлетворения этих претензий.

В XIX веке существовало около тридцати государств, признанных на международном уровне, почти половина из них образовались после распада Испанской империи в Южной и Северной Америке.

В настоящее время насчитывается более двухсот государств, и их число всё увеличивается в последние годы.

Политические события в конце прошлого века доказали: как только бескомпромиссная диктатура коммунизма ослабла, распалась искусственно созданная федерация, сковывавшая народы и вызывающая восхищение противников движения Национального фронта.

Советский Союз, созданный В.И. Лениным в качестве ответа противникам коммунизма, канул в прошлое. Насильственное объединение пятнадцати наций в одно государство осталось на задворках Истории, теперь это пятнадцать независимых стран. Югославская федерация, другой объект восхищения левых эпохи Тито, больше не существует: хорваты, словенцы, боснийцы, исповедующие ислам, и македонцы отмежевались от сербов, как в своё время словаки отделились от чехов. Таким образом поступили бы и квебекцы, желавшие стать независимыми от британской Канады, если бы они не потерпели поражение на референдуме по вопросу о независимости, из-за небольшого, но решающего роста демографических показателей, произошедшего благодаря населению иностранного происхождения. Они были лишены независимости из-за притока иммигрантов и снижения рождаемости, поскольку выживание нации зависело только от демографического роста.

Пример обратного процесса – Германия, нация, долгое время разделённая коммунизмом на две части, но объединившаяся вновь, как только стена из бетона, колючей проволоки и смерти рухнула. И если робкие попытки сближения в рамках Европейского Союза стран со сходными экономическими и социальными системами, но отличающимися своей культурой, длятся уже десятилетиями, то Германии понадобился лишь год для того, чтобы две её половинки, разделённые на протяжении полувека, воссоединились в одно целое.

Если такое количество этнических групп жаждет организоваться в нации, и практически каждая нация для защиты стремится создать собственное государство, на разных широтах земного шара и при непохожих условиях развития, соответственно, имеется в этом стремлении некий элемент, свойственный человеческой натуре. Таким образом, наш национализм вполне современен, он не канул в Лету. Но он и не стал воинственней, это вполне мирное чувство, отличное от революционного национализма. Мы не боготворим коллективную сущность, осуждая любое преклонение: перед идеологией, социальным классом, расой, народом или государством. Наш национализм признаёт существование ценностей, одинаково важных для любой нации.

Если бы руководители Национального Фронта были убеждены, основываясь на опыте, что понятие нация окончательно устарело или претит развитию, расцвету и безопасности личности, гармонии в обществе, то они бы перестали настаивать на возрождении этого концепта, забытого в ящике трухлявого комода, куда с ностальгией складывают пожелтевшие от времени сувениры, оставшиеся от прошлых привязанностей.

Но опыт прошлого и настоящего учит нас совершенно обратному: нация есть и будет являться концептом, более чем когда-либо адаптированным к условиям современной жизни.

Нация, будь она малочисленной или большой, представляет собой максимально возможные рамки, в которых люди могут эффективно участвовать в развитии общества, принимать решения, которые их непосредственно коснутся, избирать и отзывать тех, кто ими будет управлять. Это границы солидарности в обществе, которая существует по обоюдному согласию на базе общей культуры, языка, этнической группы, религии. В большинстве случаев эти элементы сочетаются в пропорциях, секретом которых владеют лишь алхимики.

Отсюда можно заключить, что Дания и Ирландия, Люксембург и Лихтенштейн – это нации, содействующие разнообразию в мире и, по нашему мнению, планам провидения точно так же, как Китай, Россия или США.

Злые языки обвиняют сторонников движения НФ в узости взглядов, зашоренности, выражающейся в национализме – форме обострённого эгоцентризма, заставляющего нас ненавидеть, или, по крайней мере, не признавать всё иноземное.

Это совершенно не соответствует истинному положению вещей.

Напротив, именно потому, что лидеры и сторонники Национального Фронта уделяют внимание французской национальной идентификации, они инстинктивно принимают тот факт, что иностранцы могут быть также привязаны к собственной национальной самобытности. И среди них самих достаточно знатоков чужих культур или людей, чьими друзьями являются иностранцы. Однако, не считая себя обязанными соответствовать навязываемой морали, они отдают себе отчёт в уникальности своей нации и стремятся её защитить.

II. Обретение французской идентичности

Результатом глобализации стало чрезмерное развитие наземного, водного и воздушного транспорта и средств коммуникации, связывающих между собой народы, культуры, экономические и финансовые потоки, события. Основываясь на данной неоспоримой реальности, некоторые предсказывают нациям скорую кончину, хотя те ещё никогда не были так важны для сохранения идентичности, свободы, для защиты народов и личности. И поскольку нации не поддаются, их стремятся уничтожить политическим закабалением, наводнением иммигрантами, запланированным снижением рождаемости, систематическим чувством вины, постоянной деморализацией.

Среди противников концепта нации существуют даже те, кто отрицает существование самого понятия в его духовном или плотском облачении и уничижают его до смутной идеологической принадлежности. Иные, напротив, в своей неисправимой наивности не видят (или не желают замечать) угрозу и отрицание понятия нации, настолько оно им кажется очевидным: для них борьба националистов кажется совсем некстати, она стесняет, поскольку нет очевидной опасности.

Яркий пример первого описанного отношения – статья-манифест в журнале «Глоб», подписанная Жоржем-Марком Бенаму [2] и Бернаром-Анри Леви [3], где они заявляют, что «всё, что воплощает французский местный колорит – народные одежды, танцы и музыка, - нам чуждо и даже ненавистно». Для националистов же, напротив, всё исконно французское – близко и привлекательно. У того же Леви в книге «Французская идеология» читаем: «Что может быть более глупого и обскурантистского, чем националист, изо всех сил старающийся найти в произведениях, книгах и полотнах след гипотетического французского духа?» Возможный талант французской нации беспокоит Леви, как будто бы признание неких всемирных ценностей может помешать оценить по заслугам их конкретное воплощение. Представьте себе, автор нашёл того, кто глупее подобного националиста: «Это сторонник регионализма, который в тех же книгах и картинах видит только лишь красоты регионов», хотя эта точка зрения вполне понятна нам, националистам.

Квинтэссенция Франции

Принимая Францию такой, какая она есть, храня в памяти её прошлое и не отчаиваясь из-за утраченных иллюзий, французские националисты не отвергают перечисленные выше общепризнанные ценности: Истину, Красоту, Добро. Напротив, они даже готовы добавить в список Свободу, Равенство и Братство, если бы эти три слова в эпоху Революции не стали причиной первого в современной истории крупного и кровопролитного самозванства. Заявленная Свобода служила прикрытием для самой беспощадной тирании, Равенство скрывало коррумпированность новоявленных правителей, а Братство прятало за собой кровавый террор. Мы говорим «да» свободе, если она облачена в конкретные формы и постоянное отстаивание прав не заслоняет собой признание обязанностей. «Да» равенству, если оно не требует насильственного выравнивания отличий, полезных для общего блага и основанных на заслугах и таланте. Мы согласны с братством, которое не ограничивается сомнительным кумовством, но существует среди тех, кто признаёт ближних братьями, поскольку они произошли от одного Отца.

Мы решительно против чисто идеологической концепции нашей Нации, минимизированной до согласия с абстрактными представлениями, которые характерны и для всех остальных народов мира. Франция, заметим мимоходом, не сводится к Республике, если даже и её республиканское прошлое является частью Истории. Однако Франция существовала до Республики на протяжении двенадцати веков, их не стóит отождествлять.
1. Действительность с точки зрения географии


Французская цивилизация, равно как и любая другая, обладает особым характером, поскольку универсальные ценности, чьё существование мы ничуть не отрицаем, воплощаются в нужном месте и в определённое время. Сперва затронем тему пространства: французская цивилизация, что немаловажно, многим обязана своему географическому расположению: границы нашей нации большей частью природного происхождения.

Короли ценой многочисленных войн придали Франции гармоничную форму, каким бы ужасным ни было её нынешнее прозвище «Шестиугольник», и стоит снисходительно отнестись к тем, кто настойчиво желал заключить страну в рамки квадрата. Исторические границы территории, занимаемой нашим народом, совпадают с естественными, что не всегда является правилом. Например, турки, обитающие в настоящее время в Анатолии и на берегах Босфора, ранее встречались даже в провинции Син-Кианг на северо-западе Китая и только совсем недавно обосновались на территории нынешней Турции. Даже границы Польши, к несчастью жителей, с течением времени изменились на несколько сотен километров, тогда как границы Франции остаются прежними ещё с эпохи Галлии. Цивилизация на территории нашей страны зародилась ещё до галлов, в доисторические времена, о чём свидетельствуют пещеры Ласко. Да и Homo sapiens получил имя кроманьонца в честь грота на берегу реки Везер, во французском департаменте Дордонь.
2. Реальность с точки зрения телесности: французский народ существует


К какому этносу с материальной и культурной точек зрения принадлежат жители Франции? Этот вопрос стал табу из-за цензуры мышления. Но почему же мы не имеем права, как все остальные, обозначить рамки своего народа? Даже если это не нравится деятелю Движения против расизма и за дружбу между народами (MRAP), коммунисту Альберту Жакару [4] и остальным, уверяющим, что человеческие расы не существуют. В каком-то смысле это утверждение верно, если не вникать в онтологические различия между людьми, творениями Бога. Но невозможно на этом основании отрицать важность этнических характеристик. Если взять 50 викингов и 50 представителей племени банту, даже г-н Жакар, утверждающий что рас нет и переходы от одного этноса к другому абсолютно незаметны, смог бы всё-таки угадать, кто из подопытных живёт в Швеции, а кто – в Заире. И если бы Швеция была населена африканцами народности банту, то это уже бы не считалось шведским народом, к которому мы привыкли; так же и в случае, если бы в Конго обосновались викинги. Это были бы совсем другие народности, с иной культурой, может быть не менее привлекательные, но отличные от того, что мы имеем на сегодняшний момент.

Патриоты Франции осмеливаются утверждать, что французская нация происходит от слияния кельтского, латинского и германского народов.

Если даже завоевание Галлии Римом было достаточно грубо и прямолинейно, завоеватели принесли подчинённым народам все блага более развитых цивилизаций – римской и греческой империй, и именно поэтому греко-римское наследие неотделимо от французской цивилизации. И сегодня можно найти впечатляющие следы ушедшей империи, оставленные нам в наследство – акведуки, порты, дороги, мосты, базилики, театры. Мне на память приходит бронзовая табличка в Лионе, выгравированная по приказу императора Клавдия, где он предоставляет галлам римское гражданство и даёт им право на присутствие в сенате. Лионцы издавна завидовали обитателям соседнего города Вьен, основанного легионерами-ветеранами, по праву имевшими римское гражданство, которое жители Лиона получили намного позже и с бóльшими усилиями.

За этим последовали катастрофические нашествия варваров и новый альянс, на этот раз между галло-римскими и германскими народами, франками под предводительством Хлодвига [5]. Он часто вызывает неприятие, но люди, его осуждающие, делают ровно то же, что вменяют в вину нам по отношению к другим культурам – они выносят анахронические суждения, глядя на ту эпоху с точки зрения нашего времени. Хлодвиг явно не был паинькой, но его первым ходом было получение отличительных знаков римского консула из рук басилевса, византийского императора, с целью следования древним традициям.

Синтез культур, созданный при Хлодвиге, уникален. Германцы, кельты, латиняне: Франция впитала в себя все три народа в равной степени. Едва лишь союз франков и галло-римлян был благословлен католической церковью, появляется миф, забытый сегодня, но имеющий огромную важность в Средневековье и даже позднее. Кстати, не только во Франции поиск национальной идентичности проявляется в мифах о создании нации. Примером служат японцы, долгое время утверждавшие, хоть и без особой уверенности, что их Империя восходящего солнца была основана 660 лет до нашей эры правнуком богини солнца, прародителем императорской семьи \"единственной в своём роде уже мириад поколений\".

Поскольку для признания легитимности правления стеснял факт того, что франки являлись завоевателями, очень быстро появился миф, рассказывающий об их троянском происхождении. Было заявлено, что франки – прямые потомки троянцев, спасавшихся бегством от греков и побеждённых ими в результате Троянской войны, совсем как Эней, сын Анхиза – возможный основатель Рима. Таким образом, франки сравнялись в престиже с римлянами и отмежевались от латинян и германцев.

Ронсар воздал должное этому мифу в своей Франсиаде, прежде чем правдоподобность истории была поставлена под сомнение. Во имя избежания кризиса легитимности была придумана новая легенда: франки, конечно, не троянцы, а племя галлов, изгнанное Юлием Цезарем и вернувшееся в родные края после падения Римской империи. Новая теория просуществовала лишь столетие, до появления доказательств очевидного германского происхождения франков.

Однако, эта теория несла в себе риск расслоения общества, поскольку именно с исследованиями о франкских корнях французской аристократии появилась теория о «голубой крови», привнесённой германскими завоевателями и отличной от другого населения. Возможно, именно этой теории вторит строка из Марсельезы о \"нечистой крови, которая пропитает наши поля\"...

Итак, что касается Франции, главная цель, которую преследовал Хлодвиг своей коронацией – христианизация народа. Мы сразу же слышим протест: \"Но Хлодвиг же не был праведным христианином\". Да, он не соответствовал профилю идеально честного человека в соответствии с критериями борцов за права человека, демократов и христиан Европарламента, чьи доктрины более склоняются к демократии, чем к христианству. Действительно, его крещение отчасти преследовало меркантильные интересы, и он едва не передумал после смерти своего сына, которую объяснял гневом отвергнутых языческих богов. К тому же, Хлодвиг был мстителен по отношению к тем, кто подвергал сомнению его авторитет. Франки, как и все индо-европейские народы, не особенно любили слабаков; они следовали за вождём, пока тот не ослаблял хватку и был удачлив, поскольку везение считалось доказательством благословения со стороны высших сил. Вспомните историю о Суассонской вазе [6], главной идеей которой является месть, вынашиваемая долгое время после оскорбления. Под гнетом суровых политических законов, определяющих у франков раздел наследства, Хлодвиг избавился от многих родственников, его не остановило даже обращение в католическую веру. Таким образом, нашлись либеральные и человеколюбивые люди, в том числе и церковные служащие – для придания формальности, которые развернули кампанию против торжеств по поводу 1500-го дня рождения Франции. Однако, поскольку мы сами не претендуем на то, чтобы быть образцами добродетели и святости, нам абсолютно неважно, был ли Хлодвиг идеальным христианином, не это интересно в его крещении. Проблема в том, как узнать – стал ли он лучше после принятия католической веры, чем он был до этого. Если настаивать на мнении, что именно это событие было краеугольным камнем в создании нашей цивилизации, то именно оно стало точкой отсчёта в постоянном улучшении нравов, обычаев и манер этого грубого, жестокого, варварского, но сильного народа, коим являлись франки.
3. Главная ценность – честь


Какие ценности мы унаследовали от кельтов, латинян и франков? Одна из них, во всяком случае, это чувство чести. Разумеется, патриоты отличаются тем, что предпочитают честь почестям. Если история Франции славна своими военными успехами, иногда незаслуженными, иногда достигнутыми в ущерб мирным соседям, существует и оборотная сторона медали. Например, в битве при Пуатье, король, который тщетно пытался избежать сражения, но не смог, был вынужден участвовать в военных действиях со своим малолетним сыном. Последний получил за участие в этой кампании прозвище \"Смелый\" за то, что предупреждал отца о выпадах противников справа и слева, поскольку сам был ещё слишком мал, чтобы держать шпагу.

После разгрома армии в сражении при Павии [7], Франциск I адресовал королеве-матери Луизе Савойской следующее письмо: \"Все потеряно, кроме чести\". Вспомним также о шевалье Баярде [8] и его ответе коннетаблю Бурбонскому, пытавшемуся облегчить агонию рыцаря без страха и упрёка, лежащего с раздробленным позвоночником, после того как враги выстрелили ему в спину. Шевалье отказался менять положение, так как, лёжа на спине, он видел врагов в лицо: «И именно так я прожил всю жизнь». И таких эпизодов в истории Франции достаточно: гвардия, предпочитающая смерть поражению при Ватерло, восстание группки французских легионеров в Камеруне, борьба до последнего патрона морских пехотинцев в городе Базеилль, франко-прусское сражение при Вёрте, героическое противостояние Рейху кадетов в Сомюре, битва при Диенбиенфу...

Итак, честь нации спасена, но у медали всегда имеется обратная сторона – самомнение, недисциплинированность. Уже Цезарь сетовал на отсутствие дисциплины в галльских племенах.

Обострённое чувство чести – далеко не единственная характеристика французской нации, возникшей из слияния латинской, кельтской и германской составляющих. Существуют и другие черты, но для их описания не хватит времени.

Упоминание о слиянии вышеупомянутых народов ничуть не уменьшает вклад многочисленных иностранцев в национальное сообщество. Нельзя утверждать и то, что синтез произошёл под покровительством христианства, оставляя за границами общины людей иного вероисповедания. Однако, стоит подчеркнуть, что их деятельность принесла Франции благо, поскольку они не только соблюдали французские законы, но и впитали в себя нравы, обычаи и даже вкусы. Говоря об основной составляющей французского населения в Европе, не стоит забывать и о французах, обитающих в заморских территориях.
4. Морские приключения


В специфике нашей культуры важную роль играют и другие факты. Корни нашего народа, да простит читатель такую смелую метафору, уходят в море. Франция не одна может похвастаться своей исключительной судьбой – Португалия, Испания, Англия, скандинавские страны также по праву считались морскими державами. Однако, Франция остаётся единственной европейской страной, имеющей доступ, благодаря своему географическому положению, к Северному и Средиземному морям и Атлантическому океану. Конечно, время, когда французы занимали половину Африканского континента, Мадагаскар, Индокитай и Индию, города, названия которых наполнены поэзией – Янам, Махе, Пондишери, Карайкал, уже канули в небытие. Но эти экспедиции принесли больше пользы, чем вреда. Выгода от колонизации, по признанию народов, живущих в этих странах, преобладает над негативными последствиями. Обитатели Сайгона, Центрально-африканской республики и Мадагаскара, ещё хранящие воспоминания об эпохе присутствия в стране французов, часто сравнивают то время с нынешней жизнью.

Эта эпоха отпечаталась в душе каждого француза страстью к авантюрам. Героизм мореходов, исследователей, первооткрывателей, целинников и созидателей, миссионеров и купцов не забыт. Потеря Алжира стала для Франции трагедией, что вызывает недоумение у нынешней молодёжи, и даже у сторонников нашей партии. В результате несоблюдения договоренностей было потеряно доверие как христиан, так и мусульман и евреев. В конечном счёте, отказ от северной Африки нёс в себе сужение границ Франции, возврат к территории, называемой сейчас шестиугольником, окончание огромного приключения, которое, вслед за Жоржем Марше, хочется назвать «глобально позитивным».

По крайней мере, следует тщательно сохранить оставшиеся за Францией территории, разбросанные по карте мира как конфетти. В соответствии с последними разработками международного права, и, в частности, Конференцией ООН по морскому праву – важнейшим событием, которое прошло незамеченным современниками, Франция всё ещё является третьей по величине морской державой. В период, когда судьба человечества в бóльшей степени зависит от морей, чем от покорения космоса, это очень важно для будущего нации.
Искусство жить по-французски


После пятнадцати веков труда и жертв, материальное наследие нашей цивилизации настолько огромно, что невозможно перечислить все детали. Разнообразие климатов и пейзажей привело к необычайному изобилию во всех сферах. Это разнообразие также является частью нашего национального характера. К сожалению, оно уже незаметно в костюмах и фольклоре, стандартизированными самым трагическим образом (я не против джинсов, я против того, чтобы носили только их). Многообразие ещё можно найти в сельских строениях – наклон крыш, форма черепицы, материалы. Проехав сорок километров от Лиона до Макона, вы сможете увидеть четыре стиля архитектуры, меняющие друг друга: сперва дома из промятой глиняной массы Лионских гор с фундаментом из чёрного вулканического камня; далее изобильные пейзажи Божоле с каменными домами, кажущимися позолоченными, так они сверкают на солнце; совершенно отличающиеся от них фахверковые разборные дома региона Бресс и бургундские строения, встречающиеся вблизи Макона.

Да, националисты ценят это несравненное умение жить, приятную лёгкость французской культуры, в том числе и кулинарное искусство, доведённое до совершенства. Невероятное многообразие наших вин и сыров тоже, в какой то мере, является составной частью нашей самобытности и жизнерадостности, унаследованной от галлов.

В настоящее время изобилие того, что создано французской цивилизацией, находится под угрозой. Мы говорим об этом без излишнего пессимизма, но с осознанием значительности и волнением, переходящим в страх. Угроза нации вызвана в первую очередь демографическими проблемами, неотделимыми от их морального аспекта. Сама сущность нации в опасности, и важную роль в этом играет упадок общественного установления, миссией которого является как раз защита народа – Государство.

Французская цивилизация сильно зависит от государства, которое её защищало испокон веков. Ощущение государственности возникло очень рано, раньше, чем Вам представляется. Иначе как объяснить то, что король смог сохранить уважение и престиж, несмотря на очевидное преимущество Плантагенетов, имевших в ту неспокойную эпоху большее количество земель, если не наличием понятия «королевство». Законоведы времён Филиппа Красивого очень рано сформулировали идею о том, что монарх являлся императором своего королевства. Таким образом, заглавие самого известного труда Жана Бодена «De Republica», являющегося убеждённым монархистом, следует переводить «О Государстве». Наше государство не всегда справлялось со своими обязанностями, но те, кто спешил на помощь, часто были выходцами с форпостов страны: коннетабль дю Гесклен – бретонец, Жанна д\'Арк родом из Лотарингии, располагавшейся на границе Франции и Римской империи, шевалье Баярд родился в Дофине и служил в Савойе, Жозеф де Мейстр, один из известнейших контр-революционных авторов, был скорее савойцем, чем французом. Несомненно, все они ощущали принадлежность к французской культуре и цивилизации – чувство, получившее широкое распространение в эпоху Второй Империи. Данное ощущение государственности не является ни тоталитарным, ни исключительно личным. Франция не похожа ни на Древний Египет времён фараонов, ни на тоталитарный строй инков. Людовик XIV, вопреки тому, что ему приписывают фразу «Государство – это я», чувствуя свою скорую кончину, сказал полностью противоположное: «Я ухожу, но государство останется и после меня». В свою очередь Людовик XV, придя к власти, провёл заседание парламента, получившего в истории название «бичевания», но не из-за телесных увечий, которые грозили парламентариям. Монарх выступил с критикой превышения полномочий некоторыми учреждениями, в том числе и самими представителями парламента.
Наши правовые традиции


Постоянные усилия, направленные на улучшение условий жизни, являются признаком любой цивилизации. Они направлены как на законы, по которым живёт общество, так и на материальные достижения. Право, то есть собрание правил, утверждённых государственной властью, считается основным критерием существования общества и залогом гармоничной общественной жизни.

«Там, где есть общество, должно быть право», - говорили римляне, которым мы обязаны юриспруденцией с двухтысячелетней историей. Римское право относится к величайшим изобретениям цивилизации, наравне с храмами Анкгор и готическими соборами, григорианским хоралом и симфонической музыкой, греческой философией и современной западной наукой.

Да, право существует везде, где имеется общество, что доказал этнолог Малиновский в своих исследованиях, посвящённых аборигенам островов Тобриан. Они всё ещё живут в каменном веке и даже не имеют представления о связи между сексуальным актом и зачатием, но семейное право племени достаточно сложно и усовершенствовано.

Право возникает даже там, где нет законодателя – это свод постановлений обычного права, спонтанно возникающего в социальной среде и становящегося законом из-за ощущения его принудительного характера: Opinio necessitatis, отличающегося от простых обычаев.

Однако, французская цивилизация, верная своему римскому наследию, достигла очень высокого уровня развития права, чёткости и ясности. Именно французское право было первоисточником романо-германской юриспруденции, распространившейся в Германии, Италии, Испании, странах центральной Европы, а позже в Африке и Азии. Подрывная деятельность, свидетелями которой мы являемся в данный момент, заключается в том, чтобы отделить законы от любых основ морали, от связи с высшей справедливостью. Тем не менее, именно её авторитет признавала совокупность законов, когда-либо созданных человеком, начиная от ассирийского кодекса Хаммурапи, выгравированного на камне – самого древнего закона, дошедшего до нас.

С некоторых пор право пытаются сделать слепым орудием на службе у идеологии, либо для достижения нужных в данный момент конъюнктурных интересов. Можно перечислить множество синдромов этого вырождения права: презрение личности, невинной жизни, естественного права. Увеличение количества законодательных текстов. Распад государства. Расцвет коррупции. Неэффективность, бесправие и неуверенность. Несогласованность пенитенциарной системы. Появление цензуры мышления, и т.д.

Один из вышеперечисленных симптомов, размножение текстов, включает в себя настоящую нормативную диарею и следующее за ней чрезмерное увеличение бюрократического аппарата. Уже Жозеф де Местр вполне справедливо отмечал постоянное увеличение числа революционных текстов: \"Там, где столько законов, нет законодателя\".

На настоящий момент в документообороте правительства задействовано около 220 тысяч юридических текстов.

Таким образом, мы пришли от теоретического принципа «Никто не может не знать закон» к противоположной реальности: «Больше никто не в состоянии знать все законы», что заведомо оправдывает юридические споры и посягания на свободу.

Националисты надеются возродить авторитет права, что является первостепенной задачей законодателя, и, соответственно, политика. Они хотят избавить юриспруденцию от галиматьи вездесущих и придирчивых нормативных актов, французского происхождения или введённых Евросоюзом. Месяц назад в Страсбурге министр сельского хозяйства и благоустройства территории Мерсье вполне правомочно заявил о засильи англо-саксонского права. В столице Европейского парламента, Совета Европы и Европейского суда по правам человека за неделю принимается такое числе законов, которое в Национальной ассамблее выставляется на голосование за год. Националисты хотят, чтобы законов было мало, но они эффективно исполнялись и были легко доступны населению.

Мы надеемся на возвращение логичного, ясного и гармоничного свода законов из римского и современного гражданского права, которое ещё в прошлом веке преподавалось в Лионе и было заимствовано японцами для составления законов, действующих сейчас в их стране.

Это юридическая система также является неотделимой частью нашей национальной идентичности.

1.Front National, правая националистическая партия во Франции. Лидер – Жан-Мари Ле Пен. Создана в октябре 1972 года.

2. Французский журналист времён Ф. Миттерана и опальный советник Н. Саркози по вопросам культуры и СМИ

3. BHL, скандально известный французский писатель-философ

4. Французский научный деятель и эссеист

5 .Хлодвиг I или Клодвиг I (фр. Clovis, около 466 — 27 ноября 511, Париж) — король салических франков с 481 по 511 гг.

6. После победы у Суассона среди захваченной добычи оказалась чаша из Реймского собора, которую архиепископ св. Ремигий и просил ему вернуть, Хлодвиг сразу же согласился, но захваченное подлежало разделу между всеми воинами. Король попробовал исключить чашу из этого раздела, попросив войско дать ее ему сверх его доли. Но среди воинов нашелся один убежденный защитник норм военной демократии, который разрубил чашу с мечом со словами: “Ты не получишь ничего сверх того, что тебе достанется по жребию”. Хлодвигу оставалось лишь передать посланцу прелата обломки священного сосуда. Он умел владеть собой и понимал формальную правоту смельчака, но и забыть подобный вызов он не мог. Когда через год ему довелось проводить очередной смотр своего войска, король придрался к якобы плохому состоянию оружия у этого воина и отрубил ему голову, сказав во всеуслышание: \"Так поступил ты с чашей в Суассоне!\"

7. 24 февраля 1525 – ключевое сражение в ходе Итальянских войн (1494 –1559) между испанцами и французами.

8 .Французский рыцарь, полководец, (фр. Pierre Terrail, seigneur de Bayard; 1473 — 30 апреля 1524)