Россия против Наполеона

Роман Льва Толстого «Война и мир», считающийся вершиной русской литературы, породил один навязчивый национальный стереотип. По мнению Толстого, победу над Наполеоном в легендарной кампании 1812 года русским обеспечили не полководческое умение и не превосходство армии, но случай и импровизация, долгая зима и большие расстояния. Если русские в «Войне и мире» и превосходят чем-то противников, то только способностью осознавать, насколько они беспомощны перед лицом природы и истории, и действовать в соответствии с этим. По Толстому, ошибка Наполеона заключалась в том, что он верил, что он руководит событиями.

Для Толстого характерен образ князя Петра Багратиона, который во время битвы при Аустерлице не отдавал никаких приказаний, но «старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями».

Дутый и призрачный гений Наполеона, полагает Толстой, исчез, столкнувшись с земными ценностями русского крестьянства - основы российской нации. Толстой ставит иррациональное выше рационального и неизбежное - выше случайного. Он также ставит литературу выше фактов, что обернулось серьезными долговременными последствиями, так как наиболее влиятельным источником сведений о том, как конфликт выглядел с российской стороны, был - по крайней мере, до последнего времени - именно роман Толстого.

Доминик Ливен (Dominic Lieven), профессор российской истории из Лондонской школы экономики, сделал попытку скорректировать тот глубоко укоренившийся благодаря Толстому в умах многих поколений исследователей России и в умах самих русских стереотип, который, как пишет Ливен, подразумевает «радикальную недооценку российских достижений». В своей «России против Наполеона» - первой серьезной книге на английском языке, посвященной российской стороне кампании, - он доказывает, что «главная причина победы России над Наполеоном состояла в том, что российские полководцы оказались умнее».

В реальности, пишет Ливен, российская армия была одной из лучших в Европе, а ее тактика противостояния Великой армии была тщательно спланирована.

По мнению Ливена, российское командование, включая самого царя Александра, просто лучше понимало Наполеона, чем Наполеон понимал русских. Благодаря первоклассной разведывательной операции, которую они провели в Париже, русские с самого начала ожидали нападения и планировали затяжную оборонительную войну, которая должна была измотать Наполеона.

В отличие от «Войны и мира» в книге Ливена отсутствует любовная линия, заставляющая нас упорно перелистывать страницы, на которых перечисляется, кто командовал каким полком на каком фланге в какой битве. Вместо этого читатель может с увлечением следить за придворной политикой и за действиями российских государственных деятелей и военачальников, которых по мере того, как Наполеон приближался к Москве, все сильнее охватывали сомнения. Постоянное отступление армии едва не подорвало доверие к правительству окончательно. Впрочем, когда французы повернулись и обратились в бегство, которое закончилось взятием Парижа, властям пришлось сдерживать эйфорию, сменившую разочарование.

Перед нашими глазами по немощеным российским дорогам проходят в стенах пыли тысячи людей и лошадей. Безликая русская армия обретает в книге Ливена плоть и кровь. Автор подробно описывает ее многонациональный командный состав и жизнь ее солдат.

Ливен бросил вызов Толстому, написав то, что граф презрительно называл историей «героев и владык» и сравнивал в эпилоге «Войны и мира» с бумажными деньгами, которые «могут ходить и обращаться... до тех пор, пока не возникнет вопрос о том, чем они обеспечены».

Оставим коллегам судить о ценности работы Ливена, однако не нужно быть специалистом, чтобы получить удовольствие от знакомства с этим грамотным и монументальным историческим исследованием. Это отличная книга с ясными мыслями, подкрепленными впечатляющим охватом источников и подробностей. Удобно также, что структурирована она по хронологическому принципу. И хотя мы знаем, чем все закончится, чтение все равно захватывает.