Евросоюз может отказаться от применения санкций?

Весьма любопытная история применения Евросоюзом карательных санкций против не входящих в его состав государств может оказаться недолговечной. После того как министры иностранных дел ЕС решили 27 октября отменить все остающиеся санкции против Узбекистана, в котором правит едва ли не самый репрессивный в мире режим, может случиться так, что сама идея санкций будет вскоре похоронена.

Санкции относительно недавно вошли в арсенал ЕС, который до 90-х годов прошлого века являлся по сути дела торговым альянсом. С окончанием \"холодной войны\" усилилось и политическое сердцебиение Евросоюза. А последовавшие затем волны расширения добавили ощущение исторической миссии.

Идеологи ЕС начали говорить о нем как о предвестнике более справедливого и упорядоченного будущего, в котором эгоистичные \"модернистские\" национальные государства объединят свои суверенитеты и создадут основанный на ценностях \"постмодернистский\" мир. Появилось чувство нравственного превосходства, требовавшее практического выхода. Тогда и родилась идея санкций.

За последние десять лет или около того ЕС разработал целый комплекс карательных мер - от замораживания счетов и активов отдельных лиц и организаций, считающихся причастными к терроризму, и отказа в технической помощи государствам, чьи действия не соответствуют принципам Евросоюза, до полного разрыва связей с режимами, которые по политическим мотивам убивают и бросают за решетку своих граждан. Наиболее яркими примерами применения санкций по последней причине в этом списке стали Узбекистан, Белоруссия, Бирма и Зимбабве.

Но в конечном итоге главной проверкой на наличие у ЕС смелости и убежденности является его готовность выносить приговоры суверенным государствам. В этом отношении деятельность блока не вызывает особого оптимизма. Похоже, наступил момент, когда интересы возобладали над принципами.

Реабилитация диктатур

Узбекистан и Белоруссия являются весьма поучительными примерами в этом плане. Эти постсоветские диктатуры следовали по одной и той же траектории, которая за несколько лет вывела их из глубин европейского презрения на такую высоту, когда ЕС начал возвращать им статус ценных партнеров по диалогу.

Узбекистан на год опередил Белоруссию, когда в 2005-м ЕС заморозил все контакты с Ташкентом после жестокой расправы над мирными демонстрантами в Андижане в мае того года. Были наложены запреты на выдачу виз высшему руководству страны, а также введено эмбарго на поставки оружия Узбекистану.

Белоруссия последовала его примеру чуть позже, когда президент Александр Лукашенко в 2006 году сфальсифицировал результаты парламентских выборов и подавил протесты оппозиции. ЕС ввел запрет на выдачу виз и заморозил счета высокопоставленных белорусских руководителей.

Но не прошло и двух лет после введения санкций, а Евросоюз уже начал искать пути отхода. В обмен на мелкие и ничего не значащие уступки, которые можно объединить под общим заголовком \"активизация диалога\", ЕС приступил к поступательному облегчению санкций.

По состоянию на сегодняшний день санкции в отношении Узбекистана отменены полностью, а Белоруссия существенно продвинулась вперед на пути полной реабилитации.

Простого и единственного объяснения этому не существует. Но выделяются некоторые сходства. Во-первых, стремление ЕС обрести международное признание в качестве нравственного авангарда мировых держав тихо почило в бозе.

Причин тому множество. Возможно, все зародилось еще в 90-е годы, когда блок продемонстрировал свое бессилие на Балканах. Но более основательный ущерб был нанесен самопровозглашенным стремлением к утверждению принципов многосторонних отношений, объединенных понятием \"мультилатерализм\".

Развитию мультилатерализма, который лидеры ЕС проповедовали с начала войны в Ираке в 2003 году, отчасти способствовало их стремление ослабить глобальную гегемонию США. С другой стороны, это стало отражением того факта, что подъем России, Китая, Индии и прочих новых держав изменил характер взаимоотношений на мировой арене.

Изменения в альянсах

Пока ЕС пытался отыскать свое место в зарождающемся многополярном мире и закрепиться на позициях того, во что он верит и на что надеется, он начал осознавать, что в таком мире союзники важны не меньше, чем давление и сила.

Когда ЕС вводил санкции против Узбекистана и Белоруссии, он считал эти страны мелкотравчатыми и ничего не значащими диктатурами. Но затем Евросоюз (а если говорить точнее, участники изменчивых альянсов внутри ЕС в лице его главных стран-членов) по разным причинам начал смотреть на эти государства как на ключевых игроков в сложной региональной борьбе с участием России. Заручиться расположением Ташкента стало крайне важно, поскольку ЕС хочет добиться успехов в налаживании своих отношений с богатой энергоресурсами Средней Азией, где Узбекистан является самым густонаселённым государством, имеющим собственные, причем весьма значительные запасы природного газа.

В отношении ЕС к Белоруссии произошли похожие трансформации, когда усилилась его борьба с Россией за влияние на постсоветском пространстве.

В столицах ведущих европейских государств быстро поняли (в Брюсселе это осознали чуть позднее), что санкции не только закрывают важные каналы связи и общения, но и воспринимаются как расчетливое оскорбление.

Особое раздражение вызвали запреты на получение виз. Для Лукашенко и его приспешников особенно унизительной стала необходимость выискивать лазейки для обхода запрета, когда надо было посещать другие европейские страны.

Но на кон поставлено чувство национальной гордости. Белорусские и узбекские руководители никогда не упускают возможности напомнить Евросоюзу, что к ним следует относиться как к \"равным\". Под этим они подразумевают то, что никто не должен читать им нотации и обращаться с ними как с младшими партнерами в вопросах их собственных ценностей, политического курса и тому подобного.

Взвешивая интересы

В своей политике санкций ЕС все больше начал осознавать, что \"размер имеет значение\". Узбекистан, Белоруссия, Бирма и Зимбабве не имеют особого веса в глобальном масштабе. Но Россия и Китай, где ситуация с правами человека вряд ли лучше, это совсем другое дело.

Раньше Евросоюз замораживал денежную помощь России и вел с ней торговые войны по принципу \"око за око, зуб за зуб\". Но он всегда выверял эти меры, чтобы они не выглядели как политическое оскорбление. Стремясь играть роль одного из \"полюсов\" в многополярном мире, ЕС не может себе позволить наживать врагов из числа постоянных членов Совета Безопасности ООН.

Зачастую свою роль играют и коммерческие интересы. Государства, чьи компании работают в таких странах как Бирма или Белоруссия, обычно более скептически, нежели другие, относятся к разрыву контактов. Но в итоге ЕС извлек из всего этого самый важный урок, который состоит в следующем. В многополярном мире его собственная внутренняя устойчивость и единство подвергаются усиленному давлению.

В некоторых случаях это давление достаточно сильно, чтобы пробудить мощные национальные интересы. Следовательно, единство ЕС уже превратилось в фактор сопутствующего ущерба. Теперь уже не все пути ведут в Брюссель. Россия стала самым ярким примером посторонней силы, которая оказывает мощное - и разобщающее - воздействие на те политические решения, которые принимаются в Берлине, Париже и Лондоне.

По этой причине страны-члены с собственными, особыми интересами все чаще становятся главной движущей силой при принятии решений о санкциях. Германия, претендующая на роль лидера в формировании политики ЕС на постсоветском пространстве, буквально заставила ЕС реабилитировать Узбекистан. Сделала она это для того, чтобы сдвинуть с мертвой точки выдвинутую ею среднеазиатскую стратегию Евросоюза.

Точно так же Польша и Литва исходят из своих прагматических интересов в отношениях с ближайшим соседом Белоруссией. Контакты с этой страной считаются жизненно важными. Взгляды на Россию также способствуют принятию довольно тенденциозных политических решений большинством стран Восточной Европы, где сотрудничество с Минском ставится сегодня намного выше его готовности уважать ценности ЕС.

Все это отнюдь не говорит о том, что у Евросоюза отсутствует внешняя политика. Но получается так, что эта внешняя политика очень существенно отличается от того, как она задумывалась всего несколько лет назад.