Костомаров: малоросс против политических украинцев

В своё время работы Николая Костомарова невольно для автора стали толчком для разъединения восточных славян. Однако сейчас они вполне могут послужить и для начала обратного процесса. По крайней мере, основания для этого в работах Николая Ивановича имеются.

Во времена краткого президентства Леонида Кравчука молодое украинское государство пыталось искать идеологический базис для собственного существования. Поскольку Кравчук был плоть от плоти «уэсэсэровской» партноменклатуры, он опасался делать упор на украинский интегральный национализм Донцова. Поэтому поднимал на щит более умеренных идеологов - Михаила Драгоманова, Вячеслава Липинского и Николая Костомарова.

На Украине с помпой отмечались годовщины, связанные с деятельностью данных персонажей, приличными тиражами выходили их работы, печатались марки с их изображением.

В 1994-м «идеолога» Кравчука сменил «промышленник» Кучма, который сразу же отдал всю идеологическую и гуманитарную сферу государственной жизни на откуп радикальным украинским националистам, в результате чего, народ идейно оказался подготовлен к голосованию за такое политическое явление, как Виктор Ющенко - за деятеля, который исповедует украинский интегральный национализм в форме маниакально-депрессивного психоза. В тот же момент о Липинском, Костомарове, Драгоманове постарались побыстрее забыть. Поскольку их идейное наследие не даёт слишком уж однозначных выводов и трактовок как например у Дмитрия Донцова или Николая Сциборского.

И если Липинский и в значительной мере Драгоманов - это персонажи сугубо украинские, то Николай Костомаров - явление больше всё-таки российской исторической науки. Правда, при этом он очень много времени и сил уделял малороссийскому вопросу.

И именно этим он сейчас для нас и интересен. Но, чтобы перейти к научному наследи Николая Ивановича Костомарова сделаем небольшой экскурс в его биографию. Тем более, что началась она весьма примечательно и, возможно, очень сильно повлияла на мировоззрение русского историка.

Отец Николая Костомарова был крепостник-помещик Воронежской губернии. Человек он был весьма либеральных политических взглядов, что не мешало ему оставаться деспотичным барином-самодуром. Одной из его прихотей, например, стало, то , что он взял и направил одну из своих крепостных девочек на учебу в один из московских пансионов, после возвращения и которого сделал девушку своей любовницей. Она-то и родила ему сына, которого назвали Николаем. Барин же женился на крепостной и признал сына, которому и передал свою фамилию. Так на белый свет появился Николай Иванович Костомаров.

Он успел получить хорошее домашнее образование и прочитал практически все книги в отцовской библиотеке, где было множество работ «крамольного» для того времени содержания.

Постоянные отцовские проповеди дворовой челяди о том, что Бога нет и никаких загробных мучений тоже, привела к тому, что челядь барину поверила. И в результате первым делом новоявленные «атеисты»... убили барина, после чего разворовали его тайник с деньгами.

После долгих препирательств с роднёй за Николаем и его матерью признали право наследования части средств его отца. Это позволило юному Коле сначала оказаться в пансионе в Воронеже. А после, в 1833 году, поступить в Харьковский университет. Где до него дошли либеральные установки впитанные еще в отцовском доме.

Вот как это потом описал Николай Иванович в своей «Автобиографии»: «Скоро я пришел к убеждению, что историю нужно изучать не только по мёртвым летописям и запискам, а и в живом народе. Не может быть, чтобы века прошедшей жизни не отпечатались в жизни и воспоминаниях потомков: нужно только приняться поискать - и, верно, найдется многое, что до сих пор упущено наукою. Но с чего начать? Конечно, с изучения своего русского народа; а так как я жил тогда в Малороссии, то и начать с его малорусской ветви. Эта мысль обратила меня к чтению народных памятников».

Чтение исторических документов и этнографические экспедиции пробудили в пылком юноше большую любовь к малороссийской речи. Что впоследствии сильно повлияло на романтизированное представления Николая Ивановича о будущем русского народа и всего славянства в целом.

С точки зрения Костомарова, сформулированной им уже после окончания университета в целом ряде работ, русский народ состоит из двух народностей - великороссийской и малороссийской. При этом повседневный разговорный язык великороссов мало отличается от литературной формы русского языка. А вот у малороссов всё не так просто: в их языке есть достаточно много слов и выражений, а также «особо произносимых слов», отсутствующих в литературном русском языке. И это создаёт определенные трудности для просвещения Юго-Западного края России.

Вообще-то, в середине XIX века и в России, и в Европе господствовало убеждение, что большинство бед простого народа - и социальных, и экономических, и моральных - от безграмотности. Мол, достаточно будет народ научить читать и писать, вложить в его голову хотя бы основные представления о мироустройствае, как все проблемы тут же исчезнут. Поэтому многие передовые деятели своего времени выступали за скорейшее просвещение народных масс. А для этого, им казалось, нужно не поднимать народ до уровня литературного языка, а опустить язык до уровня народной массы.

Вот как об этом писал сам Костомаров: «Тем не менее, XIX век всё-таки отличается тем, что язык книжный стремится слиться с разговорным, является потребность, чтобы склад речи образованного человека и простолюдина был в сущности одинаков. Если мы многое можем дать простолюдину, знакомя его с предметами, понятиями и образом жизни высшего человеческого развития, то со своей стороны и от него можем заимствовать немалое: именно живость, простоту и правильность речи, что, без сомнения, и есть правильная, истинная грамматика языка, которая указывает формы, созданные безыскусственною природою, свободным течением народной жизни, а не вымыслом кабинетного ученого. Вероятно, с развитием просвещения в массах произойдет этот желанный обмен. Народ расширит свой кругозор сведениями, добытыми наукою, а сама наука может заимствовать от народа более простой и живой способ выражения. Упрощение языка будет последствием широкой образованности.» ( «Малорусская литература»//Поэзия славян: Сборник лучших поэтических произведений славянских народов в переводах русских писателей. 1871 г. С. 157 - 163.)

Но при этом Костомаров не только не считал, что русский язык должен потеснится перед малороссийским, но вполне мог с ним сосуществовать. «Язык может развиваться с развитием самого того общества, которое на нем говорит; но развивающегося общества, говорящего малороссийским языком, не существовало; те немногие, в сравнении со всею массою образованного класса, которые, ставши на степень высшую по развитию от простого народа, любили малорусский язык и употребляли его из любви, те уже усвоили себе общий русский язык: он для них был родной; они привыкли к нему более, чем к малорусскому, и как по причине большего своего знакомства с ним, так и по причине большей развитости русского языка пред малорусским, удобнее обращались с первым, чем с последним. Таким образом, в желании поднять малорусский язык к уровню образованных литературных языков было много искусственного. Кроме того, сознавалось, что общерусский язык никак не исключительно великорусский, а в равной степени и малорусский. И в самом деле, если он, по формам своим, удалялся от народного малорусского, то в то же время удалялся, хоть и в меньшей степени, от народного великорусского; то был общий недостаток его постройки, но в этой постройке участвовали также малорусы. Как бы то ни было, во всяком случае язык этот был не чужд уже малорусам, получившим образование, в равной степени, как и великорусам, и как для тех, так и для других представлял одинаково готовое средство к деятельности на поприще наук, искусств, литературы. При таком готовом языке, творя для себя же другой, пришлось бы создать язык непременно искусственный, потому что, за неимением слов и оборотов в области знаний и житейском быту, пришлось бы их выдумывать и вводить предумышленно. Как бы ни любили образованные малорусы язык своего простого народа, как бы ни рвались составить с ним единое тело, все-таки, положа руку на сердце, пришлось бы сознаться, что простонародный язык Малороссии - уже не их язык, что у них уже есть другой, и собственно для них самих не нужно двух разом.» («Малорусская литература»)

«Во всяком случае, если малорусскому писательству предоставится полная свобода, от этого не произойдёт никакой преграды распространению русского языка между малорусами. Русский язык уже стал для последних культурным языком, русский язык обладает богатою литературою, составляющею общее достояние образованного класа как великорусов, так и малорусов, и потому всегда талантливый малорус, владеющий русским языком, поддастся приманке писать по-русски уже по одной той причине, что его сочинения станут расходиться в большом количестве. Преподавание в сельских школах с учебными руководствами, в которых для уразумения нелегко понимаемой малорусскими крестьянскими детьми книжной русской речи будут прилагаться объяснения по-малорусски, станет только содействовать усвоению общего русского языка в сельском населении. Русский язык в малорусском крае, оставаясь языком администрации, законодательства и высшей культуры, всегда будет возбуждать в народе желание усвоить его ради своей практической пользы, в особенности когда указанный выше способ обучения в селах станет помогать легчайшему его усвоению. Если же обок русского языка будет оставаться и литературно развиваться малорусская литература, то, принося свою местную пользу, она без ущерба русской литературе будет существовать для домашнего обихода, как выразился когда-то о ней один из славянофильских органов еще в шестидесятых годах текущего столетия. Укажем в заключение на примеры Германии, Франции, Англии... Ведь существуют же в этих странах провинциальные наречия: провансальское, бретонское, нижненемецкое, валлийское, шотландское; никому не запрещается писать на них, никакими мерами не препятствуют их развитию, нигде не возникает опасения, чтобы они могли вредить господствующему культурному государственному языку; все они существуют у себя именно для домашнего обихода и никому от того нет вреда никакого.» («Малорусское слово»// журнал «Вестник Европы», 1881г. Том 1, кн.1 с 401-407.)

Однако столь беззаветная любовь к малороссийскому слову не помешала Николаю Ивановичу рассмотреть большую угрозу надвигающуюся на малороссийский язык. Вот что по этому поводу писал сам Костомаров: «Любя малорусское слово и сочувствуя его развитию, мы не можем, однако, не выразить нашего несогласия со взглядом, господствующим, как видно, у некоторых современных малорусских писателей. Они думают, что при недостаточности способов для выражения высших понятий и предметов культурного мира надлежит для успеха родной словесности вымышлять слова и обороты, и тем обогащать язык и литературу. У пишущего на простонародном наречии такой взгляд обличает гордыню, часто суетную и неуместную. Создавать новые слова и обороты вовсе не безделица, если только их создавать с надеждой, что народ введет их в употребление. Такое создание всегда почти было достоянием великих дарований, как это можно проследить на ходе русской литературы. Много новых слов и оборотов вошли во всеобщее употребление, но они почти всегда появлялись вначале на страницах наших лучших писателей, которых произведения и по своему содержанию оставляли по себе бессмертную память. Так, много слов и оборотов созданы Ломоносовым, Карамзиным, Жуковским, Пушкиным, Гоголем... Но что сталось с таким на живую нитку измышленными словами, как \"мокроступы, шарокоталище, краткоодежие, четвероплясие\" и т.п.?

Ничего, кроме позорного бессмертия, как образчики неудачных попыток бездарностей! С сожалением должны мы признаться, что современное малорусское писательство стало страдать именно этой болезнью и это тем прискорбнее, что в прежние годы малорусская литература была чиста от такой укоризны. По крайней мере у Квитки, Гребенки, Гулака-Артемовского, Шевченка, Стороженка, Марка Вовчка едва ли найдется что-нибудь такое, о чем можно было бы с первого раза сказать, что малорус так не выразится. Теперь же не угодно ли полюбоваться вот хоть на это произведение современного поэта, которого, однако, судя по некоторым прежним его трудам, мы никак не посмеем отнести к разряду бездарностей:

Сыділы мы, каганчык мыготів,
Дві тіні, тремтячы, сягалы аж до мура,
А у вікно дывылась ніч понура
І вітер щос сумне, гробкове (?) выв.

Як помники (!) холодні та німі
Сыділы мы без слова і без думы..
Іще чорніш тієї ночи-стумы (?!)
Прыйдешнье (!) нам вбачалося в пітьмі, (!)
Без просвітку, без жадноі меты.

Як мертвый шлях в безлюдяній (!) пустыні;
В мынулому руіна на руіні,
I сылою (?) поставлені хресты.

Чого-ж ще ждать? боління тількьі мыть... (!?)
Але мы все сыділы біля мура,
Дывылась ніч через вікно понура
І не вгавав (!) сердытый вітер выть.

(Здесь Костомаров цитирует стихотворение из «Луна, украинский альманах на 1881 год, частина перша». стр. 62 - прим. А.И)

Охота к выковыванию новых слов, геройская отвага к совершению таких подвигов доходит до того, что стали выделывать из наречий существительные: есть, например, наречие: байдуже, т.е. все ни по чем. Из этого наречия выковали существительное \"байдужесть\". Что бы сказал русский читатель, если бы увидел в русской книге существительное «всёнипочёмность»? В других прозаических сочинениях, где видно притязание на описательность, мы встречаем совершенно великорусский книжный синтаксис, как будто автор сложил свое сочинение по-русски, только вместо русских слов вставляя туда слова малороссийские, с прибавкой слов собственного изделия, как например, \"напечаток\" вместо отпечаток (как будто напечаток для малоруса понятнее, чем отпечаток), \"задуманисть, поетычна мрія про исторічну мынувшість, узькі глыбой щілыны манылы до себе очіи своею чарівнычею свіжыною\" (мы слышали слово свіжына только в смысле свинины).(«Задачи Украинофильства»// Журнал «Вестник Европы» 1882 г. т.1 кн.2.)

То есть Костомаров одним из первых заявил, что малороссийскому языку угрожает нашествие «новых выкованных слов», а так же многочисленных заимствований. В дальнейшем подобные мысли будут высказывать писатель Иван Нечуй-Левицкий, филолог Ватрослав Ягич, украинский гетман Павел Скоропадский.

Защищая и поддерживая малороссийский язык, будучи его главным пропагандистом в Российской империи, главой «хохломанов» как назовёт его еще при жизни галицкая газета «Мета», Костомаров в политических вопросах выступал за создание широкой федерации славянских народов, где каждый народ и наречие будут свободно развиваться. Эти идеи будут положены в программные основы деятельности Кирилло-Мефодиевского братства, куда входил Николай Костомаров, Тарас Шевченко, Пантелеймон Кулиш.

В 1847 Николай Иванович вместе с другими участниками общества был изобличен и арестован. А после годичного заключения в Петропавловской крепости выслан в Саратов, где служил в статистическом управлении. В 1859 году Костомаров был приглашен в Санкт-Петербургский университет, на кафедру русской истории, где вскоре стал пользоваться громадным уважением за мастерство лектора. Именно в это время Костомаров пишет труд, записавший его имя золотыми буквами в сокровищницу науки - «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей».

Главной тенденцией творчества Костомарова как историка был поиск исторических примеров существования, республиканских и федеративных тенденций в русской истории. Поэтому он с большим рвением занимался изучением истории Новгородской и Псковской вечевых республик и казацкой вольницы на Дону в Малороссии. Николай Иванович симпатизировал раскольникам и сектантам. То есть всему тому, что, с точки зрения историка, противостояло «мертвящему централизму власти».

Костомарова часто обвиняли в очень предвзятом отношении к историческим событиям и источникам. Например в том, что он, переступая, через факты, пытался доказать что жители новгородской земли этнически ближе малороссам, чем великороссам. Или же в том, что переводя древние летописи, намерено употреблял многие слова на малороссийский манер.

Но, несмотря на всё это, Николай Иванович всячески выступал против политического разъединения малороссов и великороссов, против того, что в будущем назовут политическим украинством.

«Но такого расторжения никак нельзя ожидать между южнорусской и великорусской народностями, потому что они соединены не только по принципу государственной необходимости, но связаны и духовным родством веры и происхождения. Возможно ли ожидать расторжения там, где разделенные насильственными обстоятельствами в продолжение веков стремились к взаимному соединению? Возможно ли это расторжение тогда, когда во всем славянском мире чувствуется и сознается братская взаимность и стремление к соединению? Только при глубоком незнании смысла нашей прошедшей истории, при непонимании духа и понятий народных можно дойти до нелепых опасений расторжения связи двух русских народностей при их равноправности.

Русское государство в его первобытном зачине возникло не по насильственным побуждениям, и хотя впоследствии чуждое завоевание вызвало элемент насильственной централизации, но древние свободные начала самоправности народов, входящих в государственный круг, не оставались мертвыми. После соединения Украины с Москвою, московское государство оказывало уважение к принципу местной своеобразности Малороссии и признавало, что малороссияне должны пребывать по их черкасским обычаям. Отклонений, правда, было много, некоторые были очень резки, но принцип признания малороссийской народности оставался и признавался. Только уже в последние времена влияние европейских идей - сочетания государственного единства с единством народности - заронило и у нас несправедливую мысль, что поддержка южнорусской народности и развитие южнорусского языка могут быть вредны для государственной цельности.» (статья «Мысли южнорусса»// журнал «Основа»,1862 г. № 5. С. 1 - 6.)

«Судьба связала малорусский народ с великорусским неразрывными узами. Только легкомысленное скольжение по поверхности политических событий может находить единственно государственную связь между этими народами, смотреть на Малороссию не более как на страну, присоединенную к Российской империи; - но с другой стороны, только насилующая централизация, убивающая всякую человеческую свободу и всякое духовное саморазвитие мыслящего существа, может, закрывши глаза, утверждать совершенное тождество русского народа. Понятие, основанное на изучении истории и этнографии русской, всегда признает, что русский народ ; должен быть понимаем в смысле двух народностей; между этими народностями лежит кровная, глубокая, неразрывная духовная связь, которая никогда не допустит их до нарушения политического и общественного единства, - та связь, которая не уничтожилась под влиянием прошлых исторических обстоятельств, насильственно разрывавших эти народности, - та связь, которую не разорвали ни внутренние неурядицы, ни Татары, ни Литва, ни Поляки, - та связь, которая до сих пор обращает к нашему русскому горизонту Червоную Русь, уклонившуюся, уже несколько веков тому, к иной сфере. Ни Великоруссы без Малоруссов, ни последние без первых не могут совершать своего развития. Одни другим необходимы; одна народность дополняет другую; и чем стройнее, уравнительнее, взаимодейственнее будет совершаться такое дополнение, тем нормальнее пойдет русская жизнь.» («Воспоминание о двух малярах»//журнал «Основа», 1861. кн.4)

«Привычка отыскивать в рассуждении о прошедшем быте каких-нибудь отношений к настоящему или будущему заронилась в некоторой части читающего русского общества. Это было естественно при цензурной строгости, когда многие писатели поневоле принуждены бывали не досказывать своих мыслей, предоставляя читателя; читать их у себя между строками. Эта привычка послужила против меня источником уже крайне смешных и нелепых догадок по повод; моей литовской системы происхождения Руси; она же действовал и по поводу мыслей о двух русских народностях. Впрочем, после вы хода моей статьи в первое время не раздавалось крупных обвинений в «сепаратизме», которыми так щедро награждали меня после того как вспыхнуло польское восстание и русские стали горячо хвататься за идею своего национального единства. Многие часто не знали, что, говоря об Украине, повторяли сказанное их врагами-поляками по от ношению к себе. Пока польское восстание не встревожило умов и сердец на Руси, идея двух русских народностей не представлялась в зловещем виде и самое стремление к развитию малорусского языка и литературы не только никого не пугало признаком разложения государства, но и самыми великороссами принималось с братскою любовью. Притом же содержание моей статьи о двух русских народностях ясно отклоняло от меня всякое подозрение в замыслах «разложения отечества», так как у меня было сказано и доказываемо, что две русские народности дополняют одна другую и их братское соединение спасительно и необходимо для их обеих.» («Автобиография»// Костомаров Н. И. Исторические произведения. - К.: Лыбидь, 1990.)

«Мысль об отделении Малой России от империи называет автор \"жалкою и несбыточною мечтою\". Мы в этом совершенно с ним согласны и прибавим, что если бы существовала у кого-нибудь такая мысль, то она была бы в одинаковой степени нелепа, как мысль о самобытности всякого удельного княжения, на которые когда-то разбивалась Русская земля в удельно-вечевой период нашей истории; но едва ли бы такая мысль могла найти себе долговременное пребывание в голове, не нуждающейся в помощи психиатра.» («Украинофильство» //журнал «Вестник Европы», 1882 г. том 1, кн.2. )

Однако в исторической перспективе взгляды Костомарова потерпели поражение. С течением времен столь защищаемый и популяризируемый Николаем Ивановичем малороссийский язык разовьётся в «украинскую мову», где количество «выкованных слов» и грубых заимствований из польского и немецкого языков превысит все разумные пределы. И мова эта отойдёт от разговорного языка украинцев-малороссов дальше, чем современный литературный русский язык. Который за последние полтора века включил в себя ряд сугубо малороссийских слов. Например еще в XIX веке слова «шрам» и «варенье», считались малороссийскими, и их не понимали великороссы, говоря вместо них «порез» и «пастила». Украинский язык, в XIX веке продвигавшийся как орудие просвещения, в XXI веке стал орудием удушения этого самого просвещения, когда миллионы людей лишены возможности получать образование и информацию на родном для них русском языке.

Федеративные идеи славянства будут разрушены местечковыми национализмами. В том числе и украинским, основатели которого в своё время вдохновлялись научными работами Костомарова. Так в ХХ веке падут три великих славянских федерации - Чехословацкая, Югославская и СССР (который, по сути, был федерацией русских, украинцев и белорусов). Теперь все славянские этносы разбежались по национальным комнаткам и потихоньку умирают. Никто никого ни обогащает, никто никого ни дополняет.

Единственно в чём оказался безусловно прав Николай Иванович, так это в том, что идеи разделения русских и украинцев долго в здоровой голове не задерживаются.