Выборы были?

Раздумывающим над тем, отчего политическая система России являет собой столь малопривлекательное зрелище — хотя, казалось бы, у нее довольно критиков, популярно разъясняющих все ее несовершенство и совершенство иных, более правильных систем, — можно указать на нынешний кризис не кризис, но немалый соблазн, случившийся от сверхъ­естественных успехов ЕР на местных выборах. И прежде всего на выборах в МГД.

Срыв резьбы был очевиден, правило «на всякое безобразие должно быть приличие» оказалось полностью попранным, красота выперла наружу. Следствием того была сильная деморализация устроителей. Как отметил еще гр. Л. Н. Толстой в зачине «Анны Карениной», «с ним случилось то, что случается с людьми, когда они неожиданно уличены в чем-нибудь слишком постыдном. Он не сумел приготовить свое лицо к тому положению, в которое он становился после открытия его вины. Вместо того чтоб оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощения, оставаться даже равнодушным — все было бы лучше того, что он сделал!» Количество усугубляющих все дело глупостей, произнесенных деятелями великой партии после вскрытия неприличий, превосходило всякое вероятие. Вспомним хоть речи Б. В. Грызлова и В. Е. Чурова, увязывающих демарш и гевалт Г. А. Зюганова и В. В. Жириновского с их желанием поставить Россию на колени в угоду пребывающей в Москве Х. Клинтон. Деятели Москвы, в разгар соблазна дружно исчезнувшие из новостей — точно как в сказке, когда черт приходит за человеком, — тоже показатель морального духа. «Умей работать, умей и ответ держать» — это совершенно не про них.

Одновременно резко умножилось число тех, кто полагал, что проглотить еще и такое без какого-либо демарша (хотя бы и ритуального) — значит полностью расписаться в своем дальнейшем ничтожестве и поставить крест на каком бы то ни было политическом бытии. Бессмысленно заниматься какой бы то ни было политической активностью, когда мандатный вопрос решается по московскому образцу. Окончательный перенос российской столицы в Азию означал бы выброс из привычной жизни чрезмерно большого количества людей. Чем и объяснялись парадоксальные демарши, объединявшие кошку с собакой (ЛДПР и КПРФ еще менее дружны меж собой, нежели сказанная домашняя живность) в едином благородном протесте против повара.

Вышло сложение векторов. Интересы непримиримой оппозиции; системной, то есть примиримой оппозиции, озабоченной своим выживанием; умеренных лоялистов, склонных считать, что стабильность и песнь торжествующей свиньи — понятия не абсолютно тождественные; умеренных бюрократов, хотя бы иногда задающих себе вопрос: «И что дальше?»; даже просто частных лиц, далеких от политики, но утомленных тупым самодурством, — на этом кратковременном участке эти векторы совпали. У триумфаторов чувство безнаказанности до такой степени сгубило чувство меры и даже простую осторожность, что появился не наблюдавшийся прежде отличный от нуля шанс устроить особо бесстыдным триумфаторам паровоз на мизере. Взяток эдак на пять. Хотя и на пару взяток тоже неплохо. Нервозность триумфаторов — кто нес уже полный вздор, кто притворился дохлым — свидетельствовала о том, что в кои-то веки они вдруг обрели проницательность Паши Эмильевича, который понял, что сейчас его будут бить, и, возможно, даже ногами.

Для материализации паровоза требовалось хотя и не достаточное, но полностью необходимое условие. Разложить карты вместе с партнером, который также заинтересован подсадить триумфатора, и грамотно прорезать в нужную масть. При этом временная общность интересов предписывала на момент разыгрывания мужественно подавить свои идейные и прочие разногласия с КПРФ и ЛДПР. Вроде бы не столь страшная жертва в свете серьезной возможной премии.

Серьезной — ибо успех, если им хоть с небольшим умом распорядиться, склонен мультиплицироваться. Превращение г. Москвы и ЦИК РФ не в территорию свободы, конечно, — слово «свобода» до такого безобразия затерто, что ближайшие десятилетия им лучше вообще не пользоваться, — но в территорию минимального благоприличия означало бы завоевание важного плацдарма. Шулеры, удостоенные канделябров, и появление в столице великой России хоть какого-то полицейского порядка вместо властвующей там корпорации служебных воров и грабителей — это по нынешним временам был бы уже колоссальный прогресс. А равно и прецедент того, что канделябры существуют и применяются, а корпорации не вечны. При нашем прецедентном мышлении важность трудно переоценить.

Шанс, дарованный судьбой, по ценности сравним едва ли не с философским камнем, позволяющим претворить отталкивающую субстанцию российской политики во что-то благоприличное. Но, как справедливо было замечено, «Wenn sie den Stein der Weisen hätten, // Der Weise mangelte dem Stein». Имей вы камень мудрецов, на камень мудрецов не хватит. Дарами судьбы тоже надо уметь пользоваться.

Между тем ни умения, ни особого желания не наблюдалось, причем прежде всего в тех самых кругах, откуда уже много лет идет плач на тему того, сколь невыносима политическая система. Шанс что-то подвинуть и закрепиться на каком-то плацдарме не вызвал ни малейшего отзыва. Объяснений чему было предложено множество. «Путин — антихрист, а Лужков — так себе, уж лучше Лужков». В другом варианте «Украсть — так миллион, любить — так королеву, а тут про какое-то региональное начальство и ЦИК — нашли, чем возбуждать». «Если КПРФ и ЛДПР против, то я за». «Это вообще все инспирировано Кремлем, невместно мне участвовать в ихних разводках». «В России при сколько-нибудь честных выборах к власти придет кровожадный бабуин Геннадий Андреевич с кинжалом в зубах». «А что вообще произошло? Ничего не произошло». И т. д. и т. п. Где бы ни работать, лишь бы не работать. При том что никто и не заставлял.

Просто при таком полном отсутствии желания сделать хоть что-то, чтобы в родном городе бесстыдная и полная срамота заменилась для начала на частичную и неполную, — с какой радости Всевышний будет выдавать столь ничтожным людям дальнейшие шансы и с какой радости начальство со столь ничтожными людьми будет хоть в малейшей мере считаться.