Беседа Венедиктова со слушателями \"Эхо\"

А. ВЕНЕДИКТОВ: Здравствуйте! В эфире действительно «Особое мнение». Алексей Венедиктов сейчас у микрофона, у телефона, у СМСа, у Интернета, у телекамер RTVi. Дело в том, что, как вы знаете, Евгений Киселев пока работает на Украине, и программа «Власть» временно приостановлена, а Владимир Кара-Мурза на две недели отъехал в отпуск. Поэтому сейчас я их заменяю.

И сегодня мы будем говорить с вами, естественно, о политических процессах, которые происходят в России и мире. Я в основном буду отвечать на ваши вопросы. Это мнение, которое никак не ангажирует ни радиостанцию, ни Российскую Федерацию, ни какое-нибудь тайное мировой правительство. Я напомню, каким образом между нами осуществляется связь. Во-первых, естественно, передо мной экран, на который приходят ваши СМС–сообщения ( 7 985 970–4545). Начинайте присылать ваши вопросы, и подписываться. У меня 120 вопросов — именно 120, которые пришли по Интернету. Естественно, я не смогу на все ответить. Я их сгруппировал. И начну отвечать по темам. Поэтому не обижайтесь, если персонально кого-то не называю. Но, поскольку вопросы повторяются по темам, буду отвечать. Естественно, идет интернет-трансляция. Вы можете рядом с окошечком на нашем сайте посылать тоже вопросы через Интернет — это с сайта нашего эховского: http://www.echomsk.ru. И еще идет трансляция на RuTube. Вы можете на RuTube ее видеть.

Пойдемте по темам. Я понимаю, что всех, может быть, уже достало, но поскольку вопросы есть — вопросы, связанные с выборами. И вот, в частности, один из наших слушателей — биолог из Ленинграда, как он подписался, говорит: «Почти все специалисты по выборам и социологи, выступавшие на «Эхе», говорят, что невозможно сфальсифицировать выборы больше чем на 5–7%. Но, глядя на прошедшие в минувшие выходные выборы, я не понимаю, почему нельзя вбросить 50% бюллетеней — кто их проверяет?». Давайте попробуем с этим разобраться. Вообще, собственно говоря, искажение результатов волеизъявления начинается отнюдь не с момента выборов. Оно начинает с момента принятия законов, в которых специально закладываются некие такие лакуны, некие дыры, которые затем дают возможности и избирательным комиссиям, и судам трактовать в ту или иную сторону, что, в общем, в нормальном мире называется «злоупотребление правом». Вот такие дыры заложены и в российском законодательстве, на мой взгляд. С одной стороны российское законодательство до мелочей буквально процедуру выборов и выдвижения на выборы прописывает. С другой стороны мы видим, как действуют суды, когда ссылаешься на разные нормы. Суды все время принимают одну сторону. Не странно ли? Так вот, это первый шаг. Второй шаг — это, конечно, не допуск до волеизъявления нас с вами определенных кандидатов или определенных политических сил, которые отсеиваются либо на этапе регистрации партии, задолго до выборов, либо на этапе регистрации кандидатов. Мы это с вами видели по Москве, да и не только по Москве. Ни в каком мире не отсеивают половину кандидатов в депутаты — так не бывает. Если мы члены Восьмерки, мы можем посмотреть, как в Восьмерке — и мы вам делали целую передачу — проходят выборы. Такого нигде нет. Затем, предвыборная агитация, где существует известное неравноправие. Вы это прекрасно понимаете. Затем, собственно, голосование, включающее различные грязные и чистые политтехнологии. Затем, подсчет голосов. А затем, введение вот этих подсчитанных голосов в систему ГАС «Выборы». Это как система чуть кривоватых зеркал — вроде бы чуть-чуть, на 5–7%, но когда сначала у вас возникает одно зеркало, а его отражение — в другом, потом его отражение — в третьем, потом его отражение — в четвертом, потом отражение — в пятом, и происходит искажение результатов. Если мы возьмем по Москве, даже если принять все за правду — все цифры за правду (чего не может быть, конечно) — в Москве у нас 6.5 миллионов избирателей, грубо говоря. «Единая Россия», если мне не изменяет память, получила полтора миллиона избирателей — голосов на этих выборах, то есть 25% от всех. И получила, соответственно, 87% мест. Вот как 25% избирателей дают 87% мест — это вот и есть то самое зеркало. Конечно, мне сейчас могут приводить в пример и другие страны, где учитываются, где не учитываются, но такого искажения нет нигде. Я готов поспорить и побиться об заклад. Взять последние выборы в любой стране... Конечно, есть выборы, где победитель получает все — скажем, президентские выборы, даже если у него на один голос больше. Но в Москве — это выборы пропорциональные. Я имею в виду выборы по спискам. Так не бывает. Поэтому в широком смысле этого слова, мне кажется, можно говорить о фальсификации. Я абсолютно в этом смысле согласен с лидерами политических партий — я имею в виду «Справедливую Россию», ЛДПР и коммунистов, которые апеллировали к гаранту Конституции. Потому что Конституция гарантирует равные избирательные права избирателям, то есть нам с вами. Это одна история.

Вторая история. Безусловно, не только к гаранту надо идти — надо идти в суды. Это вторая история. Но третья история — нужно менять законодательство, которое позволяет через дыры играть в пользу одной силы. Я напомню, что в 89-ом году, когда шли выборы в Москве, когда Борис Ельцин, вопреки мнению власти, был выдвинут кандидатом, с трудом, в депутаты, каким образом тогда было обустроено наблюдение на участках. Хотя тоже закон был не совершенен, но наблюдение на участках, фиксирование каждого нарушения привело к тому, что в результате власть вынуждена была признать, что Борис Ельцин, по-моему, около 90% голосов, а кандидат, поддержанный всей мощью государственной машины, получил, соответственно, 10% или 7%. Мне кажется, что это важно. Что касается демарша, который совершили партии «Справедливая Россия», ЛДПР и коммунисты, то, знаете, у нас же очень важна система знаков. Вот сам факт того, что они возмутились, и, поскольку я сейчас знаю и понимаю, это было достаточно спонтанно, кроме ЛДПР, которая решила изначально выйти из зала, то вот такое впервые, пожалуй, за медведевское президентство явное несогласие с нарушениями... А нарушения были очень серьезные. Если вы знаете историю с городом Воскресенск, например, под Москвой, или выборами в Рузе, или выборами в Астрахани, вы должны понять, что на этом этапе, на этих участках возникают вопросы. Например, программист избирательной комиссии не может вводить результаты голосования, потому что у него болят глаза, и в результате на день — на сутки прерывается процесс, который запрещено прерывать. Никто не может разойтись, пока они не будут введены. У него болят глаза — что делать, не может вводить... Вот такая вот история. Ну, нарушение закона — нарушение закона. Мы ж понимаем, у человека заболели глаза. И так далее. Такие истории — их очень много. Я обращаю ваше внимание еще раз, запомните — Воскресенск, Руза и Астрахань, не говоря уже о Москве. На нашем сайте замечательных два примера двух избирательных участков — 160-го и 161-го, на Тверской, в центре, где в одном явка избирателей составила 28%, а другой, совсем рядом, — 94%. Где в одном 18% получило «Яблоко», а в другом — 0.9%. Где в одном «Единая Россия» получила 77%, а в другом — 34%. Слушайте, это Тверская, это Варварка — приблизительно одинаковый электорат, с одинаковыми интересами. Мне кажется, что здесь есть предмет и для судебных исков, здесь есть предмет и для разговора с президента, здесь есть предмет и для коррекции избирательного права, есть предмет и для уголовного наказания, но не так, как говорит Владимир Чуров — тех, кто оспаривает выборы, а тех, кто посмел исказить результаты того голосования, которое было осуществлено гражданами Российской Федерации, кто посмел украсть голоса. Эти люди сторонники «оранжевой революции».

Эти люди, которые искажали результаты голосования, они провоцируют людей, потому что, как правильно сказал Зюганов — редко цитирую: «Либо суд, либо булыжник. Либо бюллетень в урне, либо булыжник». И это очень опасная история. Поэтому что тут можно про это еще сказать. Тут меня спрашивают, как с досрочным голосованием, — Вадим из Далласа. Насколько я знаю, в вашей стране, Вадим, есть досрочное голосование. Но на самом деле досрочное голосование — 100 тысяч голосов в Москве было и пришло 2 миллиона 300 тысяч, если мне не изменяет память. Многовато. Но, тем не менее, конечно, каким-то образом надо сделать так, чтобы было меньше возможности фальсифицировать. Мне кажется, вот такая история. Вот то, что касается голосования. Вот тема одна, которую вы спрашивали.

Вторая тема. Спрашивают меня здесь много по российско-американским отношениям. А что, собственно, вы хотите знать? Мое убеждение заключается в том, что мы должны искать своих союзников, партнеров, как хотите, исходя из тех угроз, которые существуют для Российской Федерации. Для Российской Федерации существует два вида угроз. Внутренние угрозы — демография, в первую очередь. Сепаратистские настроения, которые есть все равно, как бы говорили, что их нет, и это известно. Есть опросы, которые проводятся, в том числе, силовыми структурами. Они очень серьезны. Например, есть такие опросы, которые говорят о том, что больше половины русскоязычного населения готово надолго или на все время уехать из Северного Кавказа. В разных республиках по-разному — от 46% до 70%. Это проблема, которая должна решаться. Но это угрозы внутренние. Есть внешние угрозы. И вот если по внутренним угрозам мы справиться можем, наверное, сами, или должны справиться сами (можем — не знаю, но должны сами), то по внешним угрозам нужны союзники. Потому что внешние угрозы — глобальны. Угрозы все перечислены. Это, прежде всего, терроризм. Это ядерное распространение. Это распространение химического и биологического оружия. Это внешняя подпитка террористов, безусловно. И вот здесь, мне кажется, Российская Федерация должна определить, что является основными угрозами для Российской Федерации, и, исходя из этого, искать своих союзников. Если основная угроза для целостности, независимости, суверенности Российской Федерации является агрессивная политика Соединенных Штатов Америки, то, естественно, что наш интерес, в первую очередь, — это заключать союзы с теми, кто будет поджимать Америку по всему периметру. Я имею в виду с талибами. Я имею в виду с Ираном. Я имею в виду с Венесуэлой, с Северной Кореей. Если же нас интерес лежит в другом и наша основная угроза все-таки идет от нас с юга, то тогда естественным союзником России в вопросе угрозы с юга являются Соединенные Штаты Америки. Отсюда результат переговоров, которые ведет Медведев–Обама, Путин–Обама, Клинтон–Лавров и так далее. И мне кажется, что совершенно очевидно, что сейчас, скажем, «южная угроза» — назову ее «южной угрозой» — связана, прежде всего, с распространением ракетных технологий и ядерного оружия, наши власти осознают. Насколько я знаю, осознают достаточно серьезно. Я напомню, что самое интересное заключается в том, что 3 года тому назад мы уже здесь, на «Эхе», говорили о том, что вполне возможно создание совместной противоракетной обороны. И тогда многие наши слушатели меня высмеивали. И эксперты некоторые, скажем в кавычках, высмеивали. Мы сейчас видим, что именно в этом направлении было сделано предложение два года назад Владимиром Путиным, сейчас Дмитрием Медведевым. Не отказался Обама, не отказалась Хилари, насколько я знаю. Другой вопрос — доверие. Конечно, доверие подорвано. И не мы им не доверяем, не они нам не доверяют. Но, тем не менее, что важнее — доверие или угроза? Что страшнее? Мне кажется, что мы видим, каким образом идет перезагрузка не только со стороны американцев (а то у нас привыкли — «а, американцы сдали позиции» и так далее, и так далее). Для внимательных наблюдателей, даже не специалистов, даже для слушателей «Эха Москвы» внимательных — это ерунда. Да, конечно, еще далеко не договорились обо всем. Да, конечно, повторяю, уровень недоверия очень высок. Но он от носа снизился по рот, скажем, — вот этот уровень недоверия. Но при этом есть некое движение. Я думаю, что в любом случае договоренности между Соединенными Штатами Америки и Россией в совместной борьбе с распространением ракетных и ядерных технологий, мне кажется, что договоренность будет достигнута. Про СНВ — не знаю. Там масса мелких моментов. Я уже говорил, что есть замечательный сборник, который выпустили совместно Госдеп и МИД. Это сборник о переговорах времен разрядки Никсона и Брежнева. Там очень интересно – по каждой ракете, по каждой подводной лодке. Видно, как тяжело и трудно шли переговоры. Они шли тяжело и трудно, тем не менее, тогда договорились. Вот борьба с распространением ядерного оружия, которое может оказаться в руках разных, скажем, групп, которые захотят, скажем, спровоцировать войну между Россией и Америкой, а многие об этом мечтают, чтобы самим стать центром силы, мне кажется, что эта совместная угроза воспринимается и руководством России нынешним и руководством Америки нынешним. И об этом мы будем говорить через 3 минуты — после рекламы.

А. ВЕНЕДИКТОВ: 20:18 в Москве. Еще раз добрый день всем, кто нас видит, слушает, смотрит, читает и так далее. Алексей Венедиктов у микрофона. Меня Сергей спрашивает (из США, кстати): «Что вы зациклились на угрозах?». А как же, Сергей? Ведь, кстати, Ваша страна, Соединенные Штаты, и моя страна, Российская Федерация, или тогда СССР, или тогда еще Российская Империя, объединялись во время мировых войн. Я напомню вам, что и США, и Российская Империя, или США и СССР были союзниками в Первой и Второй Мировой войне. Именно общая угроза заставляет сейчас страны, у которых абсолютно разные интересы, и экономические, и политические, и военные, геополитические, объединяться. Вот на одной чаше — свой интерес, а на другой — общая угроза. Мне кажется, что страх смерти, страх уничтожения, страх распада в политике играет значительную роль. Мне представляется, что угроза… И мы это слышали не только от России, мы это слышали вот здесь от госсекретаря США про иранскую угрозу — и именно на иранской угрозе, северокорейской угрозе сошлись интересы России и Соединенных Штатов Америки. И так дальше будет.

Есть Китай. Меня тут спрашивают из Краснодара относительно договоренностей с Китаем. Вы знаете, не буду торопиться, но уж больно они широки — эти договоренности. Я всегда считал, что Россия расположена таким замечательным образом (Советский Союз и Россия), что она может очень удачно балансировать между Китаем, Соединенными Штатами Америки, ныне Европейским Союзом, где 500 миллионов человек населения. Преференции в одну сторону делают нас как бы союзниками одних и противниками других. Ну, экономически. Что опаснее для России — США или Китай? С какой точки зрения. С точки зрения экономической экспансии — Китай, с моей точки зрения. Китай, с точки зрения экономической экспансии, является опаснее для Российской Федерации, нежели Соединенные Штаты Америки. Видимо, руководство страны, а главный лоббист страны в этом направлении, как и в латиноамериканском, Игорь Иванович Сечин считает иначе. Видимо, ему удалось доказать свою правоту Путину и Медведеву. Вот мы имеем такой замечательный набор подписанных соглашений. При этом, замечу я, история с Черкизовским рынком, из-за которой, помните, приезжал к нам аж заместитель министра — это в Китае очень высокая должность — чтобы разбираться с 500 торговцами. Это серьезный конфликт. Они не дают ходить по ногам. Они не будут давать ходить по ногам. Я вас уверяю. Они подождут, и сделают свое дело. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, мне кажется, что широкие обязательства перед Китаем и одновременно очень скудные наши отношения экономические с Соединенными Штатами, теперь с Евросоюзом, потому что мы никак не можем адаптировать наши отношения с Евросоюзом (газ, нефть и так далее), мне кажется, очень опасным перекосом. Пошли дальше. Следующая тема. Продавец из Москвы спрашивает: «Получила ли Россия свободу рук на Украине в обмен на помощь в борьбе с расползанием ядерного оружия?». Думаю, свободу рук не получила. Думаю, получила заверения, что Грузия и Украина в ближайшее время не вступят в НАТО — то, что очень резко раздражало наше руководство.

При этом мы увидим, какое будет голосование, если дело дойдет до санкций, Российской Федерации в Совете безопасности по санкциям к Ирану. Воздержится, проголосует «за»? Важное наблюдение. Но свободу рук не получила точно. Насколько я знаю, американские инструкторы приедут, и будут готовить американскую армию. И Америка будет продолжать легкое вооружение — оборонительное вооружение, на уровне Венесуэлы, скажем. Мы — Венесуэле, они — Грузии. Вот такая история. Тут меня спрашивает студент юридического факультета из Москвы, говорил ли я лично с Клинтон с глазу на глаз, с выключенным микрофоном. Знаете, нет, не говорил. То есть говорил, но светские любезности чуть-чуть до и светские любезности чуть-чуть после. Потому что времени было очень мало, как вы понимаете. Она опоздала почти на час, и очень торопилась. Сначала нам сказали: 5 минут интервью. В общем, было 19 минут. Мне всяческие знаки делали, что все уже — времени нет. Но я понимал, что я должен собрать все вопросы максимально, которые были в рамках ее ответственности. Вот случилось интервью. Очень много ссылок было в разных медиа — в газетах, в агентствах, по телевидению. Мне нравится. Гоша спрашивает, верю ли я, что в Грузии не будет ПРО. Верю, что в Грузии не будет ПРО. А Максиму скажу, что, Вы знаете, не думаю, что сдали. Я уже сказал. Это политика длинная, в длинную. Американцы играют в длинную. И самое главное, что в Америке существует очень мощная оппозиция. Вы, наверное, знаете, что рейтинг Обамы пал ниже 50%. Республиканцы растут, которые требуют более жесткой политики. Следующий выборы через год — промежуточные в Конгресс. Уже через год. Начинается предвыборная кампания. Там все не так просто, Максим. Это вам не «здесь», что называется. Вы привыкли здесь по свистку правящей партии, у которой 66%... 66 голосует сначала за отмену красного знамени в армии, и объясняют нам, почему. Потом те же самые люди через две недели окрика Путина голосуют за поддержание, и опять объясняют, почему. Там так не происходит. Там депутаты отвечают не перед президентом, а перед избирателями, — депутаты, сенаторы, конгрессмены и так далее. Это обидно, но вся история последних 9 лет связана, на мой взгляд, с ограничением прав избирателей — Ваших, моих, Максим, и так далее. Именно в том смысле, что депутаты перед нами не отвечают. Наши избранники перед нами не отвечают. Они назначены.

Еще один вопрос. Много задают вопрос: что вы думаете об интервью, который дал Владимир Гусинский? Почему-то это интересует во Львове, это интересует в Мюнхене. Здесь тоже интересует. Учащиеся из Санкт–Петербурга меня спрашивают. Разговаривал я с ним? — Конечно, я с ним разговаривал — и до интервью, и после интервью. Собственно говоря, Владимир Гусинский является моим другом и партнером. И его точка зрения довольно часто не совпадала и не совпадает с моей — и когда он был в России, и потом, и сейчас. И мы как друзья и партнеры спорим. Поэтому есть нормы в его интервью, с которыми я согласен, а есть нормы в его интервью, с которыми я не согласен, например, по российскому правосудию. Ему кажется оттуда, что российское правосудие стало лучше, потому что тогда его сажали в тюрьму, а сейчас — не сажают, видимо. Я думаю, что это взгляд издалека. И это взгляд совершенно неправильный. С другой стороны, скажем, у меня интервью перед глазами, его спрашивают: «Как вы поняли, что Путин к вам плохо относится?». Он говорит: «У него были причины меня не любить». Ну, это правда. У Владимира Путина были причины не любить Владимира Александровича. И это совершенно точно. Или еще некоторые ставят ему в вину то, что он говорит... «Через 4 года Путин сможет снова баллотироваться в президенты. — Это вопрос. — Что вы думаете — он это сделает?» — «Я думаю, да. В конечном итоге, Путин и Медведев решат это вместе». Я это говорил и до этого. То есть здесь мы совпадаем. Ему задают вопрос: «Среди ваших друзей в России 90-х с кем у вас сохранились хорошие отношения?». Он говорит: «Ходорковский». Тут говорят о «покаянном интервью». Вы знаете, в «покаянном интервью» человека, которого так прессует власть, фамилия Ходорковский не упоминается. Он говорит среди друзей — Ходорковский. «Но я не хочу говорить о нем, потому что ему это не поможет. Это политические дела, — говорит он в интервью, подчеркивая политический характер процесса Ходорковского, — а я не занимаюсь политикой в России». Можно согласиться. Да, его друг — Ходорковский. Да, это политическое дело. И он это называет. Кстати, все интервью — огромное, 5 полос, оно на иврите — я попросил его перевести. Мне перевели только часть о России. Но оно имеет заглавие «Хочу домой». Да, он хочет домой — это правда. И чего, это что-то не так здесь?

Поэтому повторяю, что, скажем, его позицию в отношении судебной системы не разделяю. Например, про Березовского его спрашивают: «Березовский добьется успеха в своей войне с Путиным?». Гусинский отвечает: «Я не считаю, что это война. Война одного человека против правительства — бесперспективна». Это правда. Это все правда. Что касается вопроса: «Хотели бы вы, чтобы Путин снова стал президентом?». Отвечает: «Я больше там не живу. Было бы глупостью с моей стороны отвечать на такой вопрос». И это правильно. То есть на самом деле я ничего особенного здесь не вижу. Хотя есть куски, где я с ним не согласен. Ну, мы с ним это пообсуждали. Он сказал: «Это твое мнение — это мое мнение». Правильно. Только не надо передергивать, как, кстати, сделал Борис Абрамович в своем интервью, где он говорит, что он, тем самым, хоронит Ходорковского. Борис Абрамович играет в свою игру. Но это его дело. Это их дела. Поэтому, отвечая на ваш общий вопрос, говорю: да, знаком.

Да, частично согласен, частично — имею другую точку зрения. Что у нас еще пока до новостей можно было бы взять... Значит, некий товарищ, который себя производит как Кирбуду, говорит: «В интервью с Хилари вы, по-моему, заложили основы интересной традиции, а именно — вы почему-то считаете, что зарубежные лидеры должны интересоваться судьбой российских уголовников в списке у Ходорковского. Как вы думаете, почему бы Лаврову не подхватить инициативу и по случаю не интересоваться судьбой Мейдоффа... и других авторитетов американского уголовного мира?». Уважаемый товарищ Кирбуду, посоветуйте это Лаврову. Что касается этой традиции, то Вы, наверное, знаете, что недавно в британском парламенте, например, прошло совещание всех партий трех — консерваторов, лейбористов и либералов, которые обратились к Дэвиду Миллибэнду, который будет здесь 2-го ноября, с просьбой поднять вопрос о Ходорковском. Это не моя традиция. Это традиция нормального журналиста — задать вопрос, а не прятаться от тех вопросов. А мы знаем, что эти вопросы поднимаются. И, естественно, мы хотим, чтобы это было публично. Мы знаем о том, что то, что не публично, журналисты должны делать публично. А Вы можете не слушать — Вы сами это знаете.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Еще раз всем добрый вечер или добрый день — там, где вы нас смотрите. Может быть, где-то добрая ночь. Алексей Венедиктов у микрофона. «Особое мнение». Я с вами буду еще 25 минут. Меня спрашивают из Санкт–Петербурга о башне «Газпрома», понимая, что я не живу в Петербурге. Вот IT-шник из Санкт–Петербурга. И несколько человек меня спрашивает по башне «Газпрома». Ну, давайте еще раз поговорим на эту тему, хотя я уже рассказывал. Сначала о проекте. Мне нравится башня — мне не нравится, где она стоит. Грубо говоря, если ей найти другое место, сам проект, я его смотрел подробно, без привязки, — я понимаю, что это не профессионально так говорить, с точки зрения жителей, — но вот сама башня... Я вообще люблю новую архитектуру. Мне кажется, что это очень вкусно сделанный проект. Это первое.

Второе. Мне абсолютно не нравится, где она стоит — ни с точки зрения исторической местности, ни с точки зрения панорамы Санкт–Петербурга. Это второе. Третье. Это дело петербуржцев. Потому что именно они будут смотреть на нее каждый день, а не я отсюда. И мне кажется, что руководство Санкт–Петербурга должно идти на референдум. Вы мне скажите: ну как, выборы подтасуют! Ну, извините, если люди не смогут выразить свою точку зрения, — я имею в виду городской референдум, — то неправильно это. Позиция Авдеева была известна год тому назад, когда Александр Авдеев был назначен министром культуры. Он был у нас в эфире. И я ему задал вопрос по башне. Он тогда сказал, что он против. И что вас удивляет в этом? Во-первых, все должно быть соблюдено с точки зрения закона. Во-вторых, мне кажется, что еще раз надо пересмотреть место. Я думаю, что и правительство Санкт–Петербурга и «Газпром» должны в этом смысле помочь населению Петербурга, а не упираться. Но это вот моя точка зрения. Еще раз повторю, что вот в том виде, в каком сейчас, — я могу заниматься только вкусовщиной, — мне эта штука, в том месте, в котором она стоит, не нравится. А проект — нравится. Ее можно поставить в другом месте — там, где она не будет мешать. По этому поводу я ответил. Здесь очень много кидают одни и те же под разными именами. Я хочу вам сказать, друзья мои, — всех «забаню». Не надо с одного места посылать под разными именами разные оскорбительные высказывания — начхать, грубо говоря. Далее. Теперь есть идея поговорить по телефону пока, потому что телефоны у нас работают, я так понимаю. 363–3659. Если у вас ко мне вопросы будут, давайте пока набирайте. Я пока посмотрю, что у меня еще здесь есть. У меня здесь есть еще вопрос про новую доктрину России Патрушева с превентивными ядерными ударами. Я думаю, что это абсолютно точно и совершенно однозначно — извините меня ха это слово — это такая пиар-история, для того, чтобы надавить на американцев, заставить их быть более сговорчивыми. Потому что превентивный ядерный удар в том смысле, о котором говорил Патрушев, против агрессора, это пока, во всяком случае, для того, чтобы все забегали, засуетились, и начали думать, как этого избежать. Мне кажется, что это пока пиарочная история. Но на самом деле, конечно, не хотелось бы. 363–3659. Давайте начнем слушать телефонные звонки. Алло! Здравствуйте! Вы в прямом эфире.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло! Здравствуйте! Меня зовут Аркадий, из Подмосковья.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, Аркадий.

СЛУШАТЕЛЬ: Я хотел бы рассказать о том, как мы ехали в Пизу в Италии. Это довольно далеко пришлось ехать на автобусе. И вдруг — просто потрясение. Представьте себе, абсолютно ровный горизонт, от левого края до правого края, и где-то в середине вы видите силуэт этой башни и рядом храм. Вы понимаете, за 100 лет, или не знаю, сколько, ничего рядом не построено вообще.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я понимаю. Отвечу Вам. Я понимаю, что это связано с питерской башней. «Ничего не построено» — это звучит странно. Я, честно говоря, тоже был в Пизе, не упомню. У каждого города своя история развития. Здесь я могу только с Вами согласиться. Но, например, мне нравится Сити в Москве. Мне нравится квартал Дефанс в Париже. Вообще весь Париж, как вы знаете, построен был в XIX веке Османом, градоначальником, скажем так. Это не хорошо, не плохо. В каждом городе своя история, И каждый город должен быть не похож на другой город. Нельзя делать только Пизу и нельзя делать только квартал Дефанс. Хотя с другой стороны мы знаем, что строили и Бразилиа, чтобы не ломать много в Рио-де-Жанейро, и так далее. На самом деле это вопрос вкусовщины. На самом деле — нравится – не нравится. На этом уровне. Вы спросили мое мнение, я вам ответил. Я не знаю, что думают жители Пизы о той канализации, о том водопроводе, при котором они живут в старых зданиях. Я не знаю, что у них там с проблемами перенаселения. Просто не знаю. Но знаю, что в других городах есть такие проблемы. И исходить надо — город, город, город, один, другой, третий — по-разному. Нельзя все делать — одна башня и один храм. Я противник того, чтобы жить в музее. Несмотря на то, что я жил и живу в центре Москвы на Покровских Воротах, мне совершенно не мешают эти здания по проспекту Сахарова — «ЛУКОЙЛ», еще, еще и еще. Они вполне нормальные. Москва — это перемешанный стиль. И это не раздражает. Я даже не помню, когда они меня раздражали. Это дело жителей города, еще раз повторю. Мне кажется, что это важно. Есть люди, которые считают, наверное... Есть опросы, им можно не верить. Ну, давайте предположим, что они треть на две трети. Но есть же треть. Но есть две трети. И поэтому я говорю, что если бы я жил в Петербурге, наверное, я занял бы позицию конкретную — тоже ходил бы, поддерживал либо одно решение, либо другое. Это вопрос петербуржцев. Так же как вопрос архитектуры Москвы — вопрос москвичей. Я в этом абсолютно убежден. Алло! Здравствуйте! Вы в прямом эфире.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло!

А. ВЕНЕДИКТОВ: Здравствуйте! Как Вас зовут? И — откуда Вы звоните?

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер! Меня зовут Георгий. Я из Москвы. Я хотел бы сказать по поводу демарша фракций Госдумы.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Скажите.

СЛУШАТЕЛЬ: Я бы советовал этим фракциям, которые хотели бы высказать свое мнение, пользуясь доверием избирателей, попросить хотя бы избирателей выйти на улицы. Не надо на какие-то площади, не надо нигде собираться. Выйти, предположим, в рамках Москвы на Кутузовский...

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я понимаю. Смотрите, Георгий. Согласитесь, что это дело лидеров партий. Вы слышали у нас сегодня Геннадия Зюганова. Вы слышали у нас по телефону Владимира Жириновского. Николай Левичев был у нас. Это их избирателей. И они вправе к ним обращаться с тем или иным. Зюганов, по-моему, собирается как раз проводить — он говорил у нас сегодня в эфире — день будет манифестации. Он призывает коммунистических избирателей выйти на площади, на улицы. Но это форма политической борьбы и политического оппонирования. Но я считаю, что в случае, если эти партия уверены в фальсификации, а я думаю, что они уверены, они должны, конечно, апеллировать не только к президенту, не только к судам, но и к своим избирателям. Тут я с Вами совершенно согласен. И массовые манифестации — это тоже вполне легальный, конституционный способ политической борьбы. Для этого они должны быть организаторами вот этих самых маршей, демонстраций, пикетов, митингов. Мне кажется, что это очевидно. 363–3659. Алло! Добрый вечер! Вы в прямом эфире.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло! Добрый день!

А. ВЕНЕДИКТОВ: Здравствуйте! Как Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Владимир из Казани.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, Владимир.

СЛУШАТЕЛЬ: Алексей Алексеевич, хотелось бы узнать Ваше мнение по поводу новой доктрины военной.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А я только что — Вы пропустили — комментировал Патрушева. Вторично, с Вашего позволения, делать этого не буду. Считаю, что доктрина еще в декабре будет утверждена. Посмотрим, что будет в документе. А заход Николая Платоновича в момент приезда сюда госсекретаря США совершенно очевиден. Как называется у них — «наезд» и «отъезд». Вот это наезд, считайте. Будем ждать отъезда. Посмотрим решение по Ирану. Меня опять спрашивают по судебному иску, который якобы против нас направило движение «Наши», так называемое. Они утверждают, что они направили уже в суд. Я иск из суда от них еще не получал. Мы, безусловно, пойдем в суд. Мы, безусловно, будем говорить там — и это очень важно, чтобы был суд — о всей этой истории. Я просто хочу сказать, что, насколько я знаю, насколько это звучало у нас в новостях, пикет у дома Александра Подрабинека снят, по словам движения «Наши». Мы готовы к суду. Мы нашу позицию изучили. У нас есть все материалы. Я хотел бы, наконец, получить иск, который, повторяю, направлен был в суд, как мне объясняли, чуть ли не в конце сентября. Но уже, как минимум, прошло две недели. Давайте мы посмотрим, что там, собственно, нам инкриминируется как средству массовой информации. Готов. Чего тут говорить. Повторю, что моя личная позиция заключается в том, что это было устроено в форме травли. Это настоящая травля. И Московская хартия журналистов, к которой я имею честь принадлежать, по этому поводу выпустило заявление. Я к нему абсолютно присоединяюсь. Оно есть на нашем сайте — можете посмотреть. И надо помнить о том, что любая точка зрения, которая кому-то там не понравится, может привести, если это будет разрешено, к таким формам травли, в том числе, и к другой стране, скажем, когда позиция Кремля изменится. Поэтому мне кажется, что абсолютно верно все сказала Элла Памфилова по этому поводу, что абсолютно верно по этому поводу все сказала пресс-секретарь Медведева, что достаточно верно по этому поводу сказал премьер-министр Путин. Почему я говорю «по моему мнению», потому что я, готовясь к суду, статью Подрабинека не прочитал. Это моя принципиальная позиция. Потому что если мне в суде попытаются сказать «а вот он там говорит», я говорю: «У нас не об этом — вы предъявили претензии радиостанции по-другому». Это не мы написали статью. Я главный редактор. Я ее не читал. И хотя мне ее тут подсовывают всячески, я говорю: нет, ребята, вот после суда я ее прочитаю, безусловно. Но если мы не были бы в процессе, я бы ее, конечно, уже давно прочитал. Но поскольку в суд подано про другое — про радиостанцию, я с чистой совестью смогу сказать в суде: «Я эту статью не читал». Мы сейчас говорим о редакционной политике радиостанции. «Всем привет» это называется. 363–3659 — это телефон прямого эфира. Алло! Здравствуйте! Вы в прямом эфире. Как Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло!

А. ВЕНЕДИКТОВ: Здравствуйте! Как Вас зовут? И — откуда Вы?

СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Эрнст. Я гражданин России, живу в Израиле.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Так, слушаю Вас.

СЛУШАТЕЛЬ: Я хочу задать вопрос — вот ему передайте.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, задайте уже.

СЛУШАТЕЛЬ: Ну, на «Эхо».

А. ВЕНЕДИКТОВ: Задайте.

СЛУШАТЕЛЬ: Сколько еще времени будет Чубайс там рулить дела вот эти все?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, что столько времени, сколько решит президент Российской Федерации и премьер-министр. Потому что Анатолий Борисович Чубайс был представлен главе Роснанотехнологий, насколько я понимаю, премьер-министром Путиным. Это вопрос не ко мне. Это вопрос к Владимиру Владимировичу. Я понимаю, что в Израиле так волнуются, что Чубайс занимается Роснанотехнологиями, и «рулит» ими, как Вы говорите, но достаточно такая — забавная история. Забавный вопрос. Алло! Здравствуйте! Вы в прямом эфире. Как Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте! Меня зовут Вера Алексеевна. Подольск. Я бы очень хотела узнать, когда будет по телевидению «Эхо Москвы» и RTVi показывать? Я сейчас слушаю Венедиктова. Я люблю этот канал.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Не будет. Нет у нас лицензии показывать в регионе России и в некоторых странах СНГ. В некоторых странах СНГ мы можем. И мы являемся очень популярным каналом. Я имею в виду Украину, в первую очередь, Прибалтику, Грузию, очень многие в Белоруссии нас смотрят. На Россию надо получить лицензию. Меня спрашивают про Рен-ТВ. Мне говорят: «Не забудьте про историю Рен-ТВ с Санкт-Петербургским ТВ». Ну, смотрите, пока у нас, собственно, только какая информация — только то, что было напечатано в газете. В газете было напечатано, что Рен-ТВ и «Пятый канал» перестанут с 1-го января производить свои новости, а новости им будет делать сторонняя организация Russia Today, которая сейчас специализируется на новостях на английском языке, арабском, испанском — на внешний контр, то есть продвигает имидж России. Собственно, с этого и было создано. Я должен сказать, что если это так, то это очень плохо. Мне кажется, что это вообще странная история. Потому что сторонний производитель новостей государственной корпорации для частных каналов... Мне кажется, что это не очень профессионально. Может быть, с точки зрения экономики — это очень профессионально. Естественно, на этом экономится. Потому что самое дорогое, что существует, — это новостная служба. Может быть, здесь что-то не так. Может быть, здесь неполная информация. Ну, представьте себе, что, скажем, мы производим этот эфир весь, а новости заказываем, скажем, у радио «Шансон». Там же тоже есть новости. Я очень люблю радио «Шансон», поэтому и сказал. У «Пятого канала» очень хорошие новости. У Рен-ТВ очень хорошие новости. Но, видимо, очень дорогие. Я как потребитель — против. Дальше. Что мне тут пишут — а потом снова телефон — про башню. Елмос пишет: «Уже третий человек на «Эхе» защищает башню». Простите меня, пожалуйста, я не защищаю башню, я говорю о том, что мне не нравится, где она стоит. Слушайте ушами. Я всегда говорил, что у вас, очень многих, восприятие странное. Я не защищаю башню. Я не собираюсь ее защищать. Я говорю, что это дело петербуржцев. Это не дело калининградцев. Это не дело москвичей. Это не дело владивостокцев. Это дело — петербуржцев. Мне не нравится, как она вписывается, по макету. Вот и все.

Вот мне пишут: «RTVi смотрят в Молдове. Спасибо». Пожалуйста. Тут мне говорят: «Смените редакционную политику». Делайте свое радио, и меняйте редакционную политику. В Москве 54 радиостанции. 54 радиостанции! Ну, выберите, наконец, ту радиостанцию, где вам нравятся новости, и слушайте ее. Что у нас тут дальше... Проблемы «нефтяной иглы». Тут есть масса людей — приходят на «Эхо», которые гораздо подробнее и лучше меня расскажут вам про проблемы «нефтяной иглы». Позиция «Яблока» на выборах. Послушайте, значит, политическая партия выбирает свою линию поведения так, как она выбирает, с ее проколами, ошибками, умением и не умением. В Москве, по опросам вполне такого лояльного Кремлю фонда ВЦИОМ, либеральный электорат — жесткий, твердый, ядро — составляет 15%. И поскольку иных либеральных партий, кроме «Яблока», на выборах не было, казалось бы, если они не добрали — это их ошибки в провидении кампании, помимо тех историй, о которых я вам уже рассказывал. Я напомню, что на «Эхе Москвы» — у нас не могут работать журналисты, члены любой партии. И я не буду давать им советы, как вести предвыборную кампанию. Но мне кажется, что ресурсов было больше и возможностей было больше. Я, собственно, это говорил в непубличном режиме лидерам партий, и готов повторить сейчас. Ну, давайте еще телефоны, потому что у нас осталось не очень много времени, а я так давно не разговаривал. 363–3659 — это телефон прямого эфира. Алло! Здравствуйте! Вы в прямом эфире. Как Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте! Меня зовут Андрей, из города Энгельса Саратовской области.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, Андрей. Говорите, Вы в эфире.

СЛУШАТЕЛЬ: Я Вам кратко расскажу. У нас, в Энгельсе, с месяц назад пьяный помощник прокурора сбил беременную женщину насмерть. Ему за это ничего не было. Как Вы можете прокомментировать? Спасибо.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я очень легко могу это прокомментировать. У нас избирательное право. У нас реально избирательное право. У нас к людям судебной системы относятся выборочно. И, когда я говорил вам о законах в начале с дырками, это не только избирательное законодательство. По ДТП — совсем недавно мы встречались, главные редактора, с руководителем ГИБДД господином Кирьяновым. Ему задавали вопросы такие, как Вы. Мы задавали вопросы: почему, как только правительственная машина попадает в ДТП, шофер выходит и снимает номера от машины? Есть такая инструкция? — «Нет, такой инструкции», — сказал Кирьянов. Хозяин сидит в машине — по номеру понятно, кто сидит в машине. Соответственно, он дает команду водителю, своему подчиненному — тот выходит, и снимает номер. Или еще история. Вы знаете, выезд на «встречку». Ему задали прямой вопрос: выезд на «встречку» возможен по закону или нет? И знаете, что он ответил? Что написано в законе — в законе написано... или в правилах, не важно (какая разница, закон — это тоже правила), в правилах написано, что машины со спецсигналами могут отклоняться, быть исключением от правил дорожного движения. То есть, значит, можно выходить на «встречку». Потому что не написано, как отклоняться. Не написано, кому отклоняться. Потому что у нас и скорая помощь, и пожарная, и МЧС — это одно, и машина со спецсигналом — это то же самое. То есть можно через двойную сплошную выйти на «встречку». Вот вся история. Мне представляется, что то, что Вы рассказали, меня, к сожалению, не удивляет.

«Прокомментируйте турецко-армянские соглашения». Это очень интересно — турецко-армянские соглашения. Это, конечно, историческое событие. Я не знаю, как оно развернется, и понимаю, что существует еще проблема Азербайджана и Нагорного Карабаха, и оккупированных азербайджанских районов, но важно движение. Важно двигаться. Вот то, что делает шаг назад от военного конфликта, с учетом перенасыщенности оружия в этом мире и в этом регионе, я считаю позитивным. Что у меня тут дальше. «Какая аудитория у «Эха»? Растет ли она?». У «Эха» не растет аудитория. У «Эха» в Москве по-прежнему 9% в среднем за год. Сентябрь — 9.1%. Это 850 тысяч человек каждый день. Это приблизительно 5 позиция из 54 — 5–6 позиция из 54, включая и «кнопочные». На самом деле я всегда говорил, — мы с Сергеем Корзуном тут говорили, — я считал всегда, что наша аудитория — сложная. У нас сложные эфиры. У нас грузящий эфир. Поэтому наш «потолок» — это 7%. Я всегда это говорил. И то, что у нас 9% — это очень хорошо. Вопрос: «Знаете ли вы высказывание Явлинского по поводу ситуации?». Нет, Вадим. Мы пытались получить комментарий у Григория Алексеевича Явлинского, но комментарий он ни нам не дал, и не дал никому. Просто я этого комментария не видел ни в каких средствах массовой информации. Ну что, еще один телефонный звонок. 363–3659. И на этом закончим, наверное. Потому что время у нас истекает. Алло! Добрый вечер! Вы в прямом эфире. Алло!

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер! Меня зовут Александр. Из Москвы.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, Александр.

СЛУШАТЕЛЬ: Может быть, несколько слов. Дней 10 назад встречались писатели с Путиным. И по этому поводу многие комментировали, кто относился к отказу, кто к согласию. Может быть, Вы тоже скажите свое мнение?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, конечно, я скажу. Я считаю, что писатели должны встречаться и наблюдать людей, которые принимают решения, чтобы потом их описывать под псевдонимами, возможно, а, может быть, и нет. Да кто еще может описать потом и оставить для потомства облик наших руководителей? Конечно, можно смотреть только по телевизору. Но вы же понимаете, что история совсем другая. Понятно, что любой руководитель, и Владимир Путин, встречаясь с писателями, пытается их вербовать на свою сторону, пытается их очаровать, если угодно. И это его работа как политика. Понятно, что внимательный писатель, а среди тех людей, которые там были, внимательный писатель Александр Кабаков, Александр Архангельский, они наблюдают, и, возможно, затем когда-нибудь в каком-нибудь романе появится человек, приближенно напоминающий нашего премьер-министра. Я не считаю зазорным. Меня смущает, что это было в день рождения. Это правда. Но позвали же не на день рождения. Позвали же не с подарками приходить на выпивку. Позвали на разговор. И мне в данном случае интересно было бы послушать и мнение Дмитрия Быкова, который не пошел на встречу с Владимиром Путиным, как он его видит теперь, как он его понимает. Я же тоже встречаюсь. Я же вижу, как меняется Путин, как он за 9 лет изменился. Мне было бы интересно посмотреть и на мнение Захара Прилепина. Очень интересно. Я как читатель поддерживаю то, что писатели внимательным образом изучают явление под именем Владимир Путин. До свидания!