Вторая чеченская кампания: ответный удар

30 сентября 1999 года российские армейские подразделения и части внутренних войск перешли административную границу Чечни со стороны Дагестана и Ставропольского края. Началась вторая чеченская кампания. Философия военно-политического менеджмента 10 лет назад стала во многом определять умонастроения российского служилого класса.

Десять лет назад, в сентябре 1999 года, в России началась вторая чеченская кампания. 23 сентября 1999 года президент РФ Борис Ельцин издал указ «О мерах по повышению эффективности контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации», предусматривающий создание объединённой группировки войск (сил). Через четыре дня, 27 сентября 1999 года, российское политическое руководство в лице главы федерального правительства Владимира Путина делает принципиальное политическое заявление, что не видит смысла в ведении переговоров с президентом Чеченской Республики Ичкерия Асланом Масхадовым. «Никаких встреч ради того, чтобы дать боевикам зализать раны, не будет», - жёстко резюмировал тогда Путин. Ещё через три дня, 30 сентября 1999 года, российские армейские подразделения и части внутренних войск перешли административную границу Чечни со стороны Дагестана и Ставропольского края. Началась вторая чеченская кампания.

До этого события Россия уже более месяца вела боевые действия против отрядов боевиков, вторгнувшихся 7 августа 1999 года в Дагестан. За полтора месяца боёв в Дагестане погибло более полутора тысяч боевиков, 280 российских военнослужащих (около тысячи было ранено). После непосредственного отражения басаевского рейда, российские армейские части и подразделения внутренних войск (поддержанные дагестанскими ополченцами) уничтожили инфраструктуру так называемой Отдельной исламской территории (созданной летом 1998 года дагестанскими исламистами в трёх сёлах Буйнакского района республики), а также ликвидировали прорыв боевиков в Новолакский район Дагестана (5 сентября 1999 года). Решив к 15 сентября эти проблемы, российское государство перешло к более масштабной задаче - сокрушению инфраструктуры Чеченской Республики Ичкерия.

Однако события десятилетней давности по своему значению вышли далеко за пределы Чечни и Дагестана. Жёсткая и бескомпромиссная позиция по отношению к боевикам Владимира Путина, ставшего 9 августа 1999 года премьер-министром и официальным преемником Бориса Ельцина, открыла ему путь на российский политический олимп. Эта жёсткость легитимировала факт передачи политической власти по наследству. Практически легитимность всего первого срока Путина была обеспечена Северным Кавказом. Это не могло не сказаться на внутриполитической динамике в России в целом. Философия военно-политического менеджмента 10 лет назад стала во многом определять умонастроения российского служилого класса. Будучи вынужденным с первого же дня своей работы действовать в режиме чёрно-белых оценок (оправданных в случае басаевского рейда), Владимир Путин впоследствии не смог до конца преодолеть эту стилистику даже там, где она была неуместной. В этом смысле мы можем говорить о негативном влиянии атаки боевиков на российский внутриполитический процесс в целом. Автоматический перенос силовой методики на другие сферы (взаимоотношения власти и бизнеса, Кремля и оппозиции, государства и гражданского общества, выстраивание политики в других субъектах Северного Кавказа и региональной политики вообще, взаимоотношения исполнительной власти и парламента) отбросил Россию назад.

Допустимые в совершенно конкретных условиях авторитарные методы не были свёрнуты после того, как победа в Дагестане была одержана, а Чечня стала возвращаться под российскую юрисдикцию. Именно здесь надо искать причины последующей отмены выборов регионального управленческого корпуса, формирования ручных палат Федерального собрания, популизма как главного ресурса для доказательства собственной правоты, а также маркирования любых оппонентов (даже выступающих с патриотических позиций) как оппонентов не власти, но едва ли не врагов страны в целом.

В то же самое время сегодня, спустя 10 лет, надо отдавать себе отчёт в том, что вторая чеченская была предопределена задолго до сентября 1999 года. После капитуляции России 31 августа 1996 года в Хасавюрте Чечня получила «отложенный статус». Таким образом, на Северном Кавказе РФ явила принципиально отличный подход от тех, которые демонстрировали Баку, Тбилиси, Кишинёв. Ни одно де-факто государство, возникшее в результате распада Союза ССР, не получало даже теоретической возможности на реализацию своего национально-государственного проекта. Москва же сама дала Чечне де-факто независимость сроком на пять лет. Такая идея (не говоря уже о практике) привела бы к незамедлительной отставке любого чиновника в структурах грузинской или азербайджанской власти.

И не вина Москвы (по крайней мере это не прямая вина), что государственное строительство в Ичкерии провалилось. Вот как оценивал эту ситуацию известный британский эксперт по евразийской проблематике Анатоль Ливен: «После предоставления Чечне фактической независимости в 1996 году тамошнее правительство оказалось не в силах удерживать ситуацию под контролем. По республике и по Северному Кавказу в целом прокатилась волна похищений и других преступлений в отношении российских граждан, в Чечне укрепили позиции силы, публично выступавшие за развязывание религиозной войны против России и за дальнейшее расчленение российской территории. Даже если оставить в стороне спорное утверждение о том, что Чечня является оплотом терроризма, факт остаётся фактом: в августе 1999 года эти силы спровоцировали широкомасштабное вооружённое вторжение из Чечни в Дагестан, которое стоило жизни 270 российским солдатам и сотням дагестанских милиционеров и мирных жителей.

В этой ситуации Россия, несомненно, имела законное право нанести ответный удар». Тем паче что получившие де-факто независимость ичкерийцы буквально с первых дней завоёванного «отложенного статуса» стали систематически нарушать Хасавюртовские соглашения, предопределяя республиканский статус в одностороннем порядке до 2001 года. 6 сентября 1996 года в газете «Ичкерия» был опубликован Уголовный кодекс ичкерийского де-факто государства, являющийся копией суданского кодекса. Он фактически ликвидировал светское судопроизводство внутри Чечни. Но самое главное - это то, что в Ичкерии не была сформирована (в отличие от Нагорного Карабаха, Абхазии или Приднестровья) дееспособная власть.

Не был преодолён режим федерации полевых командиров, который способствовал ведению войны всех против всех. В этой ситуации у Аслана Масхадова, победившего на президентских выборах в январе 1997 года, была незавидная роль. Он выступал в качестве медиатора между исламистами и националистами, криминалом и политически мотивированными сторонниками независимости, террористами и противниками столь радикальных методов. Не сумев обеспечить элементарную управляемость внутри Чечни, Масхадов объективно подыграл тем боевикам, которые поставили своей задачей приумножить свой хасавюртовский успех. Десять лет назад начался закат чеченского националистического сепаратистского проекта в его ичкерийской версии. О себе заявил в полный голос радикальный исламизм.

Однако и сегодня, спустя 10 лет, политическая турбулентность на Северном Кавказе не преодолена. Каждый день мы получаем информацию об убийствах, терактах, диверсиях, столкновениях боевиков и российских силовиков. В Чечне после отмены КТО только официально зафиксировано 160 смертей от этих эксцессов (не исключено, что после сдачи статьи этот мартиролог пополнился новыми жертвами). В этой связи неизбежен вопрос: насколько адекватными и оправданными были действия всей российской государственной машины на Кавказе 10 лет назад?

Отбросим с ходу конспирологические теории о хитром заговоре Кремля для получения дополнительных голосов на президентских выборах преемника Бориса Ельцина. Российская бюрократия не склонна к таким неоправданным рискам. Кто мог просчитать реакцию местного дагестанского и чеченского населения, предсказать поведение российских граждан (занявших в период первой чеченской кампании отстранённую позицию)? Остановимся на системных предпосылках «горячего августа» десятилетней давности.

Чеченский вопрос (так же, как и другие этнополитические конфликты на постсоветском пространстве) стал следствием обвального распада СССР и формирования на его основе новых наций-государств. В этой связи искренне верить, что такой распад пройдёт по границам союзных республик (нарисованным не общественным мнением, а волей партийных чиновников), мог только неисправимый оптимист. «Бунт автономий», начавшийся в конце 1980-х годов, привёл после распада Союза ССР к разным результатам. С одной стороны здесь были Карабах, Чечня и Абхазия, Горный Бадахшан, а с другой - Татарстан, Башкирия, Крым или Аджария. В начале 1990-х годов в Чечне к власти пришли сторонники светского этнического национализма, создания независимого от РФ национального государства. Реализация этого проекта не увенчалась успехом, поскольку спровоцировала внутреннюю нестабильность и гражданские конфликты. Более того, войдя в жёсткое противостояние с российским государством, де-факто Чеченская Республика Ичкерия обрекла себя на кровопролитную войну. Её завершение в августе (снова август) 1996 года дало этому проекту новый шанс.

Однако уступки Москвы были восприняты в Грозном как поражение «империи». Как справедливо полагает политолог Тимур Музаев, «чеченская сторона стала толковать подписание принципов определения основ взаимоотношений как признание независимости Чечни». Со всеми вытекающими последствиями. Таким образом, сентябрь 1999 года был предопределён августом-1996. Наверное, если бы у чеченской национальной элиты хватило сил и ресурсов, для того чтобы консолидировать власть и общество, побороть диктат полевых командиров, сегодня геополитическая ситуация на Большом Кавказе была бы иной. Но эта цель оказалась недостижимой.

В августе - сентябре 1999 года у элиты РФ хватило сил и воли, для того чтобы не только удержать Дагестан, но и вернуть под свой контроль утраченную в 1990-е годы Чечню, остановить расползание сепаратистской угрозы. Однако, как говорил в своё время Фома Аквинский, «средства ведения войны должны быть адекватны её конечной цели». С этим у Москвы и тогда, и сейчас серьёзные проблемы. Во-первых, 10 лет назад была ликвидирована вооружённая опасность для единства РФ. Но никакие системные уроки из этих событий не были извлечены. Власть и силовики посчитали, что все угрозы, исходящие с Северного Кавказа, могут быть решены исключительно в рамках силовой парадигмы. Непонятыми остались предпосылки популярности радикального исламизма в обществе. Вне системного анализа оказались провалы и просчёты федеральной и региональной власти (клановое управление, невмешательство центра в политические процессы, приватизация не только собственности, но и власти). Каков результат? Сопротивление российской власти не только в восточной части Кавказа, но в западной стало более активным. Российское государство утратило ту легитимность, которой оно, бесспорно, обладало в 1999 году. Вспомним хотя бы массовую поддержку России дагестанским населением (простыми людьми из сёл, записывавшимися в ополченцы и рисковавшими своими жизнями, не думая о социальных благах и гарантиях Кремля), а также жителями Чечни. В составе российских сил было немало этнических чеченцев (от Гантамирова и Алханова до Какиева). Тогда же начался активный переход вчерашних сепаратистов на сторону России (Кадыров, братья Ямадаевы). Спустя 10 лет такая поддержка у России ещё осталась, но нельзя не заметить и активного омоложения тех, кто ищет свою реализацию в джамаатах и эмиратах.

Более того, как мы уже писали выше, ликвидация последствий «горячего августа» - 1999 создала представление у высшей власти, что жёсткий антикризисный менеджмент является самым лучшим способом общественно-политического проектирования. Посчитав, что причиной экстремистской деятельности является излишняя свобода и демократия, федеральная власть начала закручивание гаек, которое в свою очередь отдалило власть от общества, а значит, и чиновника от социальной действительности. Между тем причины тогдашней и нынешней политической турбулентности на Северном Кавказе кроются не столько в излишней свободе, сколько в отсутствии адекватного представления о происходящих в регионе процессах. Обеспечить же такое представление в закрытом режиме крайне сложно. Таким образом, и сегодня, спустя 10 лет после начала второй чеченской кампании, перед властью и обществом России стоит задача перехода от запоздалого реагирования к системной кавказской политике. Такой переход стал бы лучшим памятником тем, кто 10 лет назад защитил единство страны.