Диагноз России - слабоумие

Через три дня Государственная дума РФ имеет все шансы официально зафиксировать трагический диагноз заболевания, которым, судя по всему, страдает наша страна, - \"имбецильность\", предположительно в терминальной стадии.

Оно и не мудрено: столько лет подряд непрерывно вставать с колен, никогда так окончательно и не встав, - такая поза ухайдакает кого угодно.

11 сентября (милая дата) нижняя палата нашего парламента собирается рассматривать законопроект, рекомендованный думским комитетом по конституционному законодательству и госстроительству к принятию в первом чтении. Законопроект, внесенный в Думу правительством, предполагает введение новых ограничений в отношении работы иностранных преподавателей в России.

Почему следует принять такой законопроект? А потому, что российским правительством \"периодически фиксируются случаи распространения иностранными преподавателями экстремистской идеологии, разжигания национальной и религиозной вражды в студенческой среде и другие действия, противоречащие интересам национальной безопасности\". А также, согласно мнению редактора проекта постановления, члена Мосгордумы Татьяны Потяевой, естественным образом принадлежащей к фракции «Единая Россия», некоторые из иностранных преподавателей, которых дама называет не иначе как «эти граждане», не имеют соответствующих письменных рекомендаций, характеристик и других документов, подтверждающих их компетентность и уровень квалификации. Г-жа Потяева утверждает, что целью законопроекта является недопущение подобных случаев и привлечение для работы в российских образовательных учреждениях лишь высококвалифицированных иностранных преподавателей.

Вот так.

А теперь для непосвященных, если вдруг таковые есть.

В России нет ни одного университета, соответствующего международному стандарту и имеющего право называться университетом, за исключением разве что Российской экономической школы под руководством Сергея Гуриева. Потому что под словом «университет» в развитом мире понимается учебное заведение, которое не просто обучает студентов, но в обязательном порядке производит на свет новое оригинальное знание, называемое обычно научным или фундаментальным исследованием. Научное же исследование, в свою очередь, никак невозможно без полной содержательной и инструментальной включенности университета в международный научный процесс. Потому что наука, как ни странно, - не менее, а даже более транснациональное предприятие, чем торговля оружием или наркотиками, чем банковское дело или высокая мода. С одной лишь разницей: страна, не развивающая эту самую науку, обречена.

От университета включенность в мировой научный процесс требует многого - возможности свободного обмена научными и преподавательскими кадрами, развитого студенческого обмена, налаживания транспарентной и совместимой с международными стандартами системы воспроизводства и оценки знаний. Но главное - проведения этих самых фундаментальных исследований на международном исследовательском языке (в смысле лингвистическом - увы - английском) с последующей обязательной публикацией результатов исследований в так называемых peer journals, то есть в специализированных научных журналах, факт публикации в которых, собственно, и является сертификатом признания оригинальности и качества исследования. С этим всем будет университет, без этого - вуз.

В нашей стране, по счастью, есть несколько вузов, которые хотят стать настоящими университетами и понимают, что от них для этого требуется. На пути у них стоит масса препятствий разного уровня и толка.

Простейшие - недообразованность, элементарное незнание языка и международных научных реалий.
Интеллектуальные - надо ведь еще понять, кто именно и зачем нужен твоему университету, что требует колоссальных усилий на ниве стратегического планирования, видения будущего и вообще мировоззренческого подхода.

Культурные - полная неосведомленность о том, по каким расписаниям живет остальной научный мир (так, например, ангажировать профессора среднего американского университета для прочтения в Москве курса лекций следует минимум за полтора-два года до предполагаемого срока, иначе полный провал).

Финансовые - даже самые выдающиеся зарплаты и гонорары в России несопоставимы с оными на Западе, хотя западная профессура по определению не принадлежит к высокооплачиваемым слоям общества.

Бюрократические - поверьте: легче выучить китайский, чем удовлетворить требованиям бесконечных законных, подзаконных и, кажется, вполне беззаконных актов, непрерывно производимых разными законодательными органами и \"органичками\" нашей страны, которые регулируют правила проживания и работы иностранных специалистов в России.

Мой муж - американский гражданин, экономист, профессор - уже четыре года работает в одном из лучших российских вузов. Безусловно, в самом инновационном и открытом всему разумному. Главная его рабочая задача - попытаться создать международный исследовательский центр в означенном вузе. За это время он успел встретиться со всеми препятствиями, включая неожиданный дополнительный бонус в виде неполного консенсуса среди местной профессуры относительно необходимости пресловутых международных исследований. Рекрутировать кого бы то ни было качественного для работы в этом продвинутом российском вузе почти невозможно в силу вышеупомянутых факторов. Во всяком случае настолько трудно, что содержательные вопросы каждый день оттесняются на далекую обочину.

Сам рекрутер, муж мой, проводит вот уже третий год в непрерывной битве за получение вида на жительство в любимой им России. До сентября 2007 года, когда РФ приняла нормы обращения с иностранными специалистами, принятые Европейским союзом, но сделала это со специфическим российским акцентом, любой иностранный преподаватель мог относительно свободно приезжать и уезжать по соответствующей визе. Два года назад все изменилось: были введены квоты и еще Бог знает что. Мой-то не особо пострадал, поскольку имеет естественное преимущество в виде жены-россиянки. Зато остальным - уже работающим и еще только привлекаемым - пришлось хлебнуть. Затем мой подал на этот самый вид на жительство. Пока мы не преуспели. Большой победой стало получение три месяца назад разрешения на временное проживание. Что отнюдь не означает, что мой муж может пренебрегать непрерывным возобновлением многократной российской визы, необходимым после каждого пересечения границы.

Но зато означает, что теперь у него в паспорте есть такой же штамп с пропиской, как и у меня. А также означает, что он реально на очереди за получением вида на жительство.

Двухлетняя борьба, которую муж вел отнюдь не в одиночку, а при полномасштабной поддержке специального юридического департамента его вуза, сопровождалась бесконечными драмами, анекдотами и бесславной тратой бумаги и живого человеческого времени. К примеру, когда соответствующее отделение ФМС решало, что призванные доказать отсутствие криминального прошлого отпечатки пальцев профессора, снятые в его родном штате, не годятся, потому что центральному офису ФБР доверия в Москве все-таки больше, уже безнадежно устаревали его анализы крови на СПИД, сифилис и еще что-то. Когда по почте наконец отсылались отпечатки в Нью-Йорк, то выяснялось, что полностью изменились требования к заполняемым для ФМС бумагам. Когда были заполнены новые бумаги для ФМС, ФБР неожиданно сообщило, что снятые в посольстве США в Москве отпечатки оказались недостаточно четкими. За новыми пришлось слетать в Нью-Йорк. По прибытии с отпечатками профессор обнаруживал, что уже просрочены медицинские справки. Пока он вновь обегал окулиста-невропатолога-лора (таких же, как для гаишников, но в других местах), в очередной раз менялось миграционное законодательство в сфере ограничений деятельности иностранных специалистов в России. Пока вуз выбивал профессору квоту в соответствии с новыми порядками, трагически протухали, во-первых, отпечатки, а во-вторых, опять анализы. Я помню, однажды за месяц муж трижды сдал анализы крови из вены и дважды обошел одних и тех же приписанных к МИДу докторов. Было уже здорово смешно, поскольку стадия гнева и отчаяния давно миновала.

Это у него теперь уже такой марафон принципа. Или хобби. Говорит, буду стоически держаться до конца. Ему легко. У него есть я, наши российские дети, его супервуз и мировая известность. Не знаю, как другие обходятся.

Абсолютно при этом представляю себе, как именно будут развиваться события в свете нового законопроекта, согласно которому отныне уникальность, незаменимость иностранного кандидата отечественными аналогами и вообще истинную нужность варяга тем высшим учебным заведениям, которые испытывают нужду в иностранных преподавателях, придется доказывать не кому-то там, а представителям ФМС (за разоблачение потенциальной политической вредоносности будет отвечать ФСБ). Если бы можно было про это снимать кино, года жизни не пожалела бы, ей-богу. Потому что уверена: это кино могло бы претендовать на призы ведущих мировых фестивалей, ведь отнюдь не все представители ФМС на местах умеют читать книжки без картинок, поверьте.

По-моему, это просто потрясающе, что именно сегодня российское правительство ощутило острую потребность прибавить к описанным выше бюрократическим, финансовым, культурным, интеллектуальным препятствиям к работе иностранных ученых в России (строго говоря, местами сравнимыми с американской, например, волокитой) принципиально новое измерение - политическое. На мой лично вкус, это по-настоящему сильный ход. Как минимум потому, что он совершенно необъясним утилитарными соображениями. Но если речь не идет о пользе, она, должно быть, идет о чем-то грандиозно более важном, не так ли? Лично я заинтригована.

Признаться, новейшая законодательная инициатива российского правительства не заинтриговала моего мужа, а повергла профессора в состояния истерической икоты. Так он смеялся. Недобро, конечно, и невесело. Спрашивал меня, как я понимаю такой поворот событий. Я посоветовала ему уволиться, дабы не тратить зря ни своего, ни чужого времени, ни своей, ни чужой репутации, ни, наконец, денег вуза. Ведь, как показывает 70-летний российский эксперимент, нельзя никого сделать счастливым насильно. И умным тоже.

Про науку и ее развитие (регресс, стагнацию - нужное подчеркнуть) в России в последнее время написано много и интересно. И слава Богу: шум означает как минимум интерес к предмету. Однако общественный интерес у нас пока еще редко встречается с общественной же волей. Крайне негативная реакция на законопроект всех ведущих отечественных интеллектуалов, профессоров и ученых осталась висеть в пространстве одинокой нотой астматичной флейты, СМИ, как всегда, бодро отстрелялись, не разбив ни одной тарелочки.

Некто Александр Москалец, первый зампред, между прочим, того самого комитета Госдумы по конституционному законодательству и госстроительству, уже заявил, что официальных отрицательных отзывов на проект в комитете не получали: \"Все регионы с предложением правительства согласились. Тем более что закон направлен лишь на повышение контроля за преподавателями из-за рубежа, приезжающими в Россию не всегда с понятными целями\".

У России, застрявшей в неудобной позе встающего с колен, сегодня, очевидно, есть специфические приоритеты, не имеющие ни малейшего отношения к установлению международных стандартов в образовании или развитию передовой научной мысли. У нее пока и по-прежнему явно свой особый путь - путь испуганного имбецила.

Что ж, пусть идет им. А мы будем смотреть и пить водку. А в свободное от мазохистского созерцания и пития время мы будем учиться, учиться и еще раз учиться, как давно завещал нам наш великий Ленин. А что еще нам делать?

P. S. Имбецильность (от лат. imbecillus - слабый, немощный) - средняя степень олигофрении, слабоумия, интеллектуального недоразвития, обусловленная задержкой развития мозга плода или ребенка в первые годы жизни. Имбецилы понимают речь окружающих, сами могут произносить короткие фразы. Речь бедна и неправильна, но более или менее связна. Мышление конкретно и примитивно, но последовательно, отвлечения недоступны, запас сведений крайне узок, резкое недоразвитие внимания, памяти, воли. Страдающим имбецильностью удается привить элементарные трудовые навыки, обучить чтению, письму, счету. Некоторые имбецилы способны производить элементарные счетные операции, усваивать простейшие трудовые навыки и навыки самообслуживания. Эмоции имбецилов более дифференцированы, чем у идиотов, они привязаны к родным, адекватно реагируют на похвалу или порицание. Имбецилы лишены инициативы, инертны, внушаемы, легко теряются при изменении обстановки, нуждаются в постоянном надзоре и уходе, при неблагоприятном окружении поведение может быть асоциальным.