Зачем Москве украинцы?

Выравнивая строй своих подданных, Москва стремится вернуть в него и тех, кто, как она считает, временно отбился по недоразумению. С призывным контингентом в обновлённой «империи зла» и вправду туго, а генералы каждый раз требуют всё больше солдат. Лишь частично эту проблему удаётся решить компенсационным ввозом рабов из центральной Азии. Тем временем в памяти остаются свежие воспоминания о бравых служаках-малороссах, без которых СССР не смог бы затоптать своими сапогами полмира.

В «московском процессе» Владимир Буковский рассказывает как, выйдя из психбольницы в 1965 году, он обнаружил, что все его бывшие друзья-шестидесятники «куда-то исчезли, как будто растворились». А те, с кем он пытался говорить, случайно столкнувшись на улице, непременно куда-то спешили: «прости, старик, - бормотали они на ходу, не поднимая глаз, - нужно вот диплом сначала защитить, диссертацию, кандидатскую получить». Или «вначале нужно детей воспитать». Буковский видит в их поведении не только гражданскую незрелость, но и фатальную близорукость. Ведь лет через двадцать «их детей погнали в Афганистан, чтобы убивать или быть убитыми». Возникает образ покорной толпы, которая (даже её интеллектуально продвинутая часть) обречённо плелась туда, куда направляют могущественные пастыри — в частности — на кровавые преступления и собственную гибель.

Здесь стоило бы кое-что припомнить. В середине 60-х большинство советских людей представляли себя соучастниками прошлой войны и победы в ней. Точнее, зная о военном времени не только по слухам, они, однако, ассоциировали себя с её лживой тоталитарной версией. По сути, это был сговор народа с правителями во вред исторической и человеческой правде, но на благо режиму и империи. На всё это успела наслоиться новая и вроде бы дальнейшая конфронтация – с коллективным Западом во времена Холодной войны. Советский человек даже в случае критического (в духе либерально-конформистской «оттепели») отношения к власти, считал себя если не активным бойцом, то, во всяком случае, резервистом или тружеником тыла в одной бесконечной битве. Соответственно, диссидентов по образцу Буковского воспринимали как предателей среди военного лагеря.

«Совлюди», в большинстве, вовсе не протестовали против интервенции в Венгрию, а затем в Чехословакию. Наоборот, преобладало мнение, что это делалось в ответ на агрессивные планы НАТО, что венгры и чехи предали военный союз с СССР и только прикрывали это разными там моделями социализма. Никаких особенных возражений не вызвало и вторжение в Афганистан. Там же американцы хотели разместить свои ракеты или что-то подобное… Страх ослушаться систему конечно тоже был. Но это был страх людей служивых, которые побаивались не выполнить приказ, потому что знали, что за непокорность установлено суровое наказание. Если копнуть ещё глубже, то можно обнаружить также страх и инстинкт сообщников, повязанных тяжёлой круговой порукой — негласной и неразрывной и пониманием, что выйти из банды живым и невредимым вряд ли удастся.

Известно, что народные массы обеспечили приход к власти большевиков не только потому, что те призывали дезертировать из царской армии и «грабить награбленное». Народу также пообещали мировой революционный пожар, то есть разбой международного масштаба. Раскрепощённые российские пролетарии охотно приняли такой «общественный договор», прекрасно зная, что «классовый враг» за такие преступления по головке не погладит. И поэтому стойко поддерживали своих ватажков, скрепляя «единство партии и народа». Такое понимание вещей (которое в России часто – на уровне невербального предположения) никуда не делось ни в 60-х, ни позже. И это был вопрос не для правозащиты, такой близкой Буковскому, а, так сказать, для правоприменения — для решительных контрмер со стороны «классового врага». Частично это произошло в виде контратаки Запада на мировой коммунизм под руководством Рональда Рейгана и его соратников.

Общенародная причастность к режиму и его войнам возникла не на пустом месте. Русские, советские, россияне испокон веков считают себя мобилизованными против внешнего мира. Глубже других эту тему раскрыл отец Яков Кротов в эссе «Военная Россия»: «Россию часто характеризовали как страну рабов и господ. К сожалению, реально — это страна генералов и солдат». Россия столетиями вела многочисленные войны, в большинстве случаев наступательные. Посмотрите на динамику конфигурации российской империи. Такой способ существования, когда страна фактически приравнивается к армии, пронизывал всю психологию и социальную сознательность русских. Хотя признавать свой закоренелый милитаризм они не склонны – военная тайна.
СССР был по всем показателям крайне милитаризованной страной. Внутренняя мобилизация и внешняя экспансия (которая не исключала отдельных поражений и временных отступлений) были главным делом практически до конца 80-х. Но не стоит забывать, что всё это имело чрезвычайно важное общественное измерение. Большинство населения вполне осознанно и даже с энтузиазмом (а интеллектуалы—- ещё и с творческой самоотдачей) работали на войну или, в замаскированном варианте, на «обороноспособность». На то, чтобы СССР десятилетиями держал смертоносный кулак над Европой, устраивал бунты и интервенции в разных странах, наполнял оружием ближний космос, владел самыми большими арсеналами всех видов оружия в мире.

Ради чего это всё делалось и чем, кстати говоря, обернулось в 1991 году? На что были растрачены неимоверные ресурсы, энергия и жизнь поколений? «В штабах знали, генералы приказали, враг был возле ворот, наше дело солдатское – исполнять».
Ещё проще и такое же лукавое оправдание — а куда было деться простому человеку? Но Владимир Буковский, Василий Стус и много других нашли же куда…

Российское общество-армия безбожно по натуре, чему атеист (по собственному признанию) Буковский, очевидно, не придавал решающего значения. Поэтому его морализаторство относительно «совлюдей» в «московском процессе» бьёт мимо цели, сбивается на риторику: «И нет в них ни тени раскаяния. Куда там! Виноват кто угодно, только не они». Но им и не должно раскаиваться — вся вина и ответственность делегировались вождям. Неизменная популярность Сталина — это отход россиян от христианской ответственности и личного раскаяния, от христианства как такого (Виктор Ерофеев: «Сталин – российский Бог»). На «вождя народов» сваливают даже анонимные доносы, которые потоком шли в парткомы и «органы».

Отец Яков в этом смысле точнее и радикальнее, чем диссидент Буковский: «Армейская душа подменяет сомнения разведкой, веру – молебнами перед боем, любовь – пожиранием начальства глазами, а ненависть – пожиранием врага зубами. Армейская печаль – это отступление, армейская радость – наступление». Главное – это не «национальность и вера, а желание завоевать и готовность исполнить приказ». Считать Россию страной христианской, очевидно, было и остаётся натяжкой.

Зато после сумятицы 90-х она быстро восстанавливается как военная машина и военное общество. Внешняя политика стала откровенно агрессивной. Внутренняя жизнь, что есть силы ремилитаризовалась: восстанавливаются советские институты типа ДОСААФ и военная муштра в школах, создаются новые – по образцу дружин легковооружённых «нашистов». Массовое убожество и культурная отсталость, которыми пытаются измерять российскую реальность, не имеют отношения к этому главному делу. Рейтинги Путина и Медведева вопреки кризису зашкаливают, подтверждая, что народ и партия опять едины (лучше сказать — заодно) и готовы к дальнейшим свершениям на горе внутренним и внешним врагам.

Выравнивая строй своих подданных, Москва стремится вернуть в него и тех, кто, как она считает, временно отбился по недоразумению. С призывным контингентом в обновлённой «империи зла» и вправду туго, а генералы каждый раз требуют всё больше солдат. Лишь частично эту проблему удаётся решить компенсационным ввозом рабов из центральной Азии. Тем временем в памяти остаются свежие воспоминания о бравых служаках-малороссах, без которых СССР не смог бы затоптать своими сапогами полмира.

Евгений Маланюк приравнял малороссийство, в противоположность собственно украинству, к национальной капитуляции. Это, похоже, так и есть, но этого недостаточно. С капитулировавшей стороной поступают по-разному, но в этом случае речь идёт о реинтеграции под общим флагом.

Идея «оккупации» Украины в том и состоит, что сделать это смогут только здешние русские и малороссы, и только лишь, если они снова начнут равняться на российский флаг. Ставка на общие «парады победы», политтехнологии от Павловского и лужковские подачки с позором провалилась. Как провалились и много домашних проектов в самой России — та же «национальная идея». Поэтому за дело взялись ассы манипуляции ещё сталинской закалки — штат РПЦ московского патриархата. Это ведомство в последнее время подгребает под себя не только политвоспитание всех категорий штатского населения, но и запудривание мозгов в армии. Церковный месседж максимально выразителен: православные (по версии МП) славяне против секулярного Запада и его эмиссаров. Наглядным пособием является широкоформатный «Тарас Бульба», мало связанный с гоголевским оригиналом, зато полностью соответствующий критериям ленинской премии (что характерно — украинского разлива): «мы вместе с малороссами против европейской нечисти, начиная с поляков».

Об этом общеславянском и общеправославном деле, о его предыстории (не всегда, как мы отмечали, славной, но зато «нашей общей») и перспективах и приезжал на Украину напомнить владыка Кирилл. Пора назад, в единый строй, а сначала — на полковой молебен, труба и колокола зовут. Владыка знает, что расколы в Украине глубоки, экономика в кризисе, верхи коррумпированы, национально-государственное ядро относительно мало и еле отбивается от нападений даже внутри страны. Что центральная власть слаба, и не исключена федерализация страны. Что Запад не в состоянии помочь Украине в достаточной степени, а её вступление в НАТО и ЕС по своей досягаемости похожи на мираж. Что все эти проблемы могут в ближайшие годы углубиться, к чему Москва, со своей стороны, приложит все усилия. Таким образом, РПЦ с Кремлём за спиной проведёт собирание своей «каноничной» паствы уверенно и последовательно.

Зачем? Сперва, понятно, ради воскресения империи православной и не только. А там... Мир, как известно, огромен.