Ускользающий август-91

Несчастный август девяносто первого года стоит сиротой, почти забытый, почти ненужный. Равно оставлен и теми, кто провел ночи и дни на баррикадах, и теми, кто был в кабинетах, и теми, кто переживал, но остался по домам. Четыреста, пятьсот, шестьсот верных его хранителей собираются на годовщину, чтобы почтить память павших, вспомнить о свободе прошлой и поговорить о необходимости свободы нынешней.

Для одних август превратился в Ельцина. Вначале обожаемого, потом спорного, потом неприемлемого, вплоть до желания импичмента, потом все же извинившегося, но оставившего преемника-Путина. Для других август стал 1993 годом, и они не могут простить того факта, что в 1991 году по Белому дому не стали стрелять, а в 1993 – стали. Август превратился в экономические реформы, с высокой ценой, не всеми принятой. Он стал и бюрократами, расплодившимися и заменившими партократов. И уродливой вертикалью. На него, как на безответного деревенского дурачка, повесили все, что было плохим за все эти годы. Отчего-то не отдав ему и того хорошего, что случилось.

Это нечестно, несправедливо.

Хорошо помню день, когда услышал по радио обращение ГКЧП. Я был на студенческой практике в Подмосковье, зашли с товарищем в продуктовый магазин, и тут по радио такое. Переглянулись, забежали в общежитие. По нему из комнаты в комнату бегали преподаватели, строго настрого запрещавшие ехать в Москву и требовавшие отправляться на работы (один из путчистов был выходцем из сельхозакадемии, где я учился). Естественно, мы уехали в Москву. В районе Тверской впервые увидели солдат, оцепление. Люди подходили к солдатам, испуганным немного и смущавшимся, дарили им цветы, давали что-то покушать. Потом услышали про Белый дом, увидели дирижабль над ним, дошли туда, на следующий день с утра записались на баррикады и там уже были до победы.

Путчисты, вопреки легендам их нынешних защитников, не могли предложить стране ничего. Их посулами в предыдущие годы народ становился все беднее. И люди просто не хотели, чтобы эти несколько человек что-то решали за них. Улица была к тому времени голосом граждан, эдаким постоянно действующим референдумом. Митинги собирали тысячи, десятки тысяч участников. Во всех нас просыпался интерес к размышлению о том, каким путем надо двигаться. Газеты раскупались, телевизор смотрели, радио слушали – мнения бурлили. И вдруг какая-то кучка людей будет что-то за нас решать?

В августовские дни девяносто первого года страна сбросила с себя все, что ей мешало жить и развиваться дальше, всю эту партократию, всю эту нерешительность, всех этих геронтофилов, сидевших у нас на горбу – у всех, от солдата и крестьянина до рабочего и интеллигента. Москвичи сделали выбор.

А потом по какой-то странной причине народ стал отдавать власть (прописанную, кстати, позже в Конституции России).

Мы ушли из политики, ушли с улиц. Мы позволили всякому называться демократом и при этом не слушать нас. Те, кто боролись с привилегиями, уже сами отодвигали граждан на обочины дорог и проносились мимо с барским миганием. И все меньше понимали нас.

И август все больше сиротел. Мы называли себя наивными, посчитали, что политики нас обманули, что это не то, за что мы стояли. Мы думали, что для свободы и демократии будет достаточно трех дней. Нам почему-то в голову не приходило, что свобода живет ровно столько, сколько мы готовы выходить за нее на улицу. Нашлись свои дела. Свободой пусть занимаются политики и правозащитники, пусть журналисты пишут о ней, это их работа – почему-то решили мы.

В результате ГКЧП, словно зомби, объявился вокруг. Политзаключенные стали реальностью. Политические убийства стали реальностью. Цензура – уже не самое страшное из того, что происходит в стране.

Август-91 – наша молодость, первая наша любовь к свободе. Дела, сомнение, расчет совратили нас. Заставили не верить в то, что народ умеет принимать решения. Заставили сомневаться в том, что мы умеем выбирать. Подобно старым ворчунам мы перечисляем сотни причин, почему не стоит вступать в политику, что это наивно и нереально. И свобода стоит одна, без нас, и достается лишь тем, кто верит и не сдается.

Трудно быть одновременно и расчетливым, и идеалистом. Но трезвый расчет показывает, что без возврата к идеалам путинизм невозможно победить. Это злосчастное ГКЧП будет возрождаться всякий раз, когда народ будет позволять, чтобы власть лгала, отбирала права, жирела, наглела. Ценность живого кольца вновь высока. И пока первые смельчаки не станут барьером на пути коррупции, цензуры, политического насилия, пока граждане не будут вновь выходить на митинги, на акции мирного протеста – ничего не изменится.

«Если мы выйдем опять, не используют ли нас политики?» – это честный вопрос. И можно дать на него честный ответ. Да, возможно используют, если мы уйдем с улиц, если появимся на них только на три дня.

Не стоит оставлять август девяносто первого года сиротой. Не надо уходить из политики, народ. Ведь это и есть демократия. Это и есть свобода, когда власть исполняет решения тех, кто ее выбрал. А если забывается – народ щелкает ее по носу импичментом и отставкой. И да, демократия подразумевает не только право выбирать. Это еще и возможность снять любого, кто перестал слушать своих избирателей.

В субботу 22 августа в 11.00 в Москве у метро Краснопресненская будут собираться участники митинга в защиту свободы. Акция организована участниками Живого кольца и движением «Солидарность». Приходите. Это день победы народа. И это не стоит забывать.