Либерализм - смерть России

Сегодня на­ша страна стоит пе­ред странной и парадоксальной угрозой «второго издания» (хорошо еще, что не «третьего срока») либерализма образца начала девяностых. Все те же лица, все те же слова о «месте в международном разделении труда», «недостаточной рыночной эффективности», необходимости в «структурных реформах», выражающейся прежде всего в отказе от «чрезмерных социальных обязательств» и освобождении от «избыточного населения и избыточной территории».

Это воскрешение опереточного злодея из сказок ельцинской эпохи тем более парадоксально, что оно происходит на фоне общемирового системного кризиса той самой либеральной модели, апологетом которой выступает наш оживший покойник. Наглядная демонстрация неэффективности, опасности, попросту жульнического - в самом простом уголовном смысле этого слова - характера неолиберальной модели приводит в сегодняшней России к парадоксальному результату - предложениям занести к себе ту самую заразу, от которой вымирают жители соседней деревни и от которой мы вроде бы только что получили надежную прививку.

Конспирологические, миросистемные причины этого найти несложно. Америка твердо и внятно встала на путь социализма. Социализма в одной стране. Социализма, который точно в насмешку над утопическими чаяниями прошлого оставит капиталистам их прибыли, однако возложит на трудящихся издержки за поддержание дорогостоящей финансово-спекулятивной инфраструктуры. Платить будут, кстати, прежде всего не простые американцы, а простые индийцы, простые китайцы, простые арабы, простые корейцы и простые русские. Собственно, необходимостью убедить нас платить, необходимостью выбить наше согласие на роль страны-донора, на роль страны третьего мира и обусловлена приключившаяся среди зимы либеральная весна.

Лейтмотивы ее соловьев вполне очевидны - прежде всего это «чрезмерность». Чрезмерность взятых на себя властью в последние годы социальных обязательств и модернизационных планов, чрезмерность возложенного на себя после «пятидневной войны» курса на внешнеполитическое великодержавие, чрезмерность вообще самого существования России, слишком огромной и не по широтам густонаселенной. Избавиться от этой «чрезмерности», сократить «непрофильные активы», урезать расходы и консолидировать доходы и предлагают сегодня защитники неолиберального выбора.

Во имя чего предлагается консолидировать доходы? Конечно, вам никто не признается в том, что во имя сохранения сверхдоходов узкой прослойки обитающих по большей части даже не в России бизнесменов, во имя освобождения их от необходимости тратиться на эту страну и это население. Речь ведется о другом - о сохранении и укреплении в условиях спада «экономической эффективности». Нам предлагают пожертвовать всем во имя «здоровья экономики».

Что ж, в этом либеральный «пан­экономический» подход к миру и человеку по-своему честен. Либерализм можно определить как экономическую и социальную доктрину, проповедующую необходимость принесения здоровья общества в жертву здоровью экономики. Необходимость этой жертвы обосновывается тем, что только «здоровая экономика» способна вытянуть за собой все общество, которое является лишь надстройкой над экономическими процессами.

Аргумент совершенно лживый, поскольку под «здоровой экономикой» либералом подразумевается совсем не совокупность первичных аграрных, индустриальных и сервисных мощностей общества, необходимых для его самообеспечения, а система глобальных финансовых связей и соглашений, набор высокоуровневых финансовых инструментов, позволяющих опытным игрокам извлекать сверхприбыли. Именно о «здоровье» этой наднациональной и внесоциальной системы и говорится в первую очередь, именно эта экономика, не зависимая от своих реальных и конкретных агентов - живых людей, и является подлинным фетишем либерализма.

Сегодня, поскольку ресурс нефти и золота иссяк, этого молоха предлагается кормить человеческим мясом, дабы за счет сокращения «соцобязательств» сохранить значение России как инвестора для этой экономической системы. Все камлания представителей либеральной экспертной панели сводятся к этому. И они искренне стараются: ведь только навязываемый ими России «неолиберальный» выбор может ресурсно обеспечить «социальный» выбор обамовской Америки.

Что мы, русские консерваторы, можем противопоставить этим восставшим из ада? Только отказ от каких-либо риторических и идейных компромиссов, только последовательное исповедание доктрины, полностью противоположной либеральному экономоцентризму. Суть этой доктрины (назовите ее как хотите - консерватизмом, социализмом, социальным консерватизмом или как-то еще) состоит в том, что экономика рассматривается как институт живого общества, а не общество сводится к «надстройке» над экономикой. Базовые элементы общества - люди и их объединение - нация, их организация - гражданское общество и государство, занимаемые ими территории и освоенные ими ресурсы не могут быть принесены в жертву так называемому «экономическому здоровью».

Все мировые финансовые рынки не воскресили еще ни одного умершего человека. Два живых человека создадут сколь угодно сложную экономическую и финансовую систему когда и где угодно. Сегодня тем более нет никаких оснований (кроме, может быть, шкурных для отдельных лиц) для того, чтобы превращать Россию в участника спасательных работ на руинах мировой финансовой архитектуры и капиталистической мир-экономики.

Сегодня у России есть все основания заняться тем, что действительно важно и что по-настоящему опасно для долгосрочного выживания нас как страны и как нации. И во имя выживания общества (раз уж приходится выбирать), если надо, следует пожертвовать и экономикой.

Сегодня России необходимо не ослабление, а усиление внутренней социализации. Грядущие голые годы грозят нам социальным распадом, разрастанием социальной аномии, то есть уклонения людей от поддержания должного порядка в социальных связях. Аномия - это рост числа суицидов и смертей от алкогольных отравлений. Аномия - это новая волна преступности от насилия и грабежа до мошенничеств и хулиганства. Аномия - это падение национального и патриотического сознания, неготовность и нежелание защищать Родину перед лицом внешних и внутренних угроз.

Заглядывая за метафизический порог, аномия - это пришествие антихриста, ибо он воцарится среди «тайны беззакония» (по-гречески - «мистерия аномии»), и, по словам св. Иоанна Златоус­та, «после того, как водворится безначалие (анархия), он будет стремиться похитить всю - и человеческую и божест­венную власть».

Но даже не уходя в мистику, аномия - это смерть. В самом буквальном и непосредственном смысле смерть русских как нации, смерть российской популяции как этносферного феномена. В прошлом году вступило в активный репродуктивный возраст самое малочисленное и проблемное из наших поколений, поколение 90-х. И без того мизерное количественно, и без того слабо мотивированное на будущее - о чем еще год назад напомнил Всемирный Русский Народный Собор во главе с нынешним Святейшим Патриархом, оно рискует прожить важнейшую часть своей жизни в грядущие голые годы. Только серьезная социальная политика сможет заставить это поколение дать потомство хотя бы сам-1, то есть два ребенка на семью. «Экономически эффективный» сброс социальных обязательств приведет лишь к тому, что поколение 10-х XXI века попросту неспособно будет сохранить существование страны и народа, демографическая яма превратится в воронку.

Уже сегодня мы слышим о распространяющейся по стране со скоростью эпидемии волне абортов. И с каждым убитым сегодня ребенком убивается и наше будущее. Хорошее, плохое, лучшее, худшее. Любое будущее.

Любая нерешительность, любые колебания в отвержении либеральной догмы о том, что экономика выше общества и экономическая эффективность важнее социальной устойчивости, означают полное и окончательное закрытие истории России в течение первой половины XXI столетия. Дальше пустота. Ничто. Дальше неинтересно.

Что мы можем противопоставить этой идеологии суицида?

Только ясную и последовательную политику выживания нации, сбережения народа. Политику, подаваемую не как щедроты с барского плеча Роснефти, Газпрома, Лукойла и прочих, а как политику, являющуюся безусловным национальным и государственно закрепленным приоритетом. Вместо щедрого распихивания кредитов жуликам на покрытие их жульничеств необходимы внятные программы по купированию социальных метастаз кризисной экономической опухоли. Как и всякое циклическое явление кризис кончится, хотим мы этого или нет. А вот последствия его метастаз останутся и могут уничтожить организм.

Нам необходима программа купирования масштабной «великой депрессии» - не экономической, а психологической, самой страшной спутницы кризиса. Нам необходимы программы, которые переломят сопутствующие этой депрессии алкоголизацию, наркотизацию и абортизацию страны. Нам необходимы масштабные и жесткие вливания в систему здравоохранения и постановка задачи по увеличению продолжительности жизни, что становится в условиях кризисного спада критически важным. Нам необходимы серьезные вложения в доступность и качество образования, то есть создание у молодых позитивной программы будущего, формирование персональных целей, к которым люди будут стремиться.

Важной задачей является создание необходимой инфраструктуры для существования в режиме честной бедности. Что это значит? Это не система ночлежек, бесплатных супов и прочего нищебродства, понимаемого как образ бедности. Это формирование инфраструктуры нормальной и достойной жизни для человека, которому кризис не позволит иметь высокие доходы. Сегодня в России такой инфраструктуры нет. Напротив, почти каждый уверен в том, что если он не ездит на «феррари», не ходит в Боссе, не смотрит Петросяна на метровой плазме и не имеет денег на съем шлюх, то он неудачник и лузер. Сегодня стране нужны обширная система бесплатных библиотек и недорогих кинотеатров, потоки качественных фильмов и интересных и познавательных книг, просторные зеленые парки и чистые улицы, по которым можно гулять без чувства омерзения. Нужны красивые дома и журчащие фонтаны, нужны работающее без сбоев метро и нераздолбанные троллейбусы. Человек не должен перестать хотеть жить, оттого что закрылась его компания по девелопменту лизинга на аутсорсинге.

Только эта последовательно консервативная, последовательно антилиберальная социальная политика, категорически закрывающая путь даже в подсознании для мысли о том, что «тот, кто сдох c голоду, был неэффективен», допустима сегодня в России, если мы хотим сохранить хоть какой-то шанс на будущее.

России пора перестать строить чужие хоромы на костях своих детей и из обломков своего дома. Это касается и экономической, и внешней, и оборонной политики. Мы не можем и не должны поддаваться соблазну включиться в строительство американского миропорядка версии 2.0, даже если нас соблазняют статусом «привилегированного партнера». Мы должны раз и навсегда отказаться от широких жестов сверхдержавы, разбрасывающейся ради улыбки из Вашингтона союзниками и боеголовками.

Основой внешней политики России должна стать политика эффективной слабости. Время уклоняться от объятий нового «детанта». Мы должны разорвать пуповину советского раз­Воруженческого процесса. Мы должны признать, что Россия давно уже не сверхдержава, что наши возможности сегодня скромнее, чем возможности Китая или Индии. Мы имеем огромную территорию, ослабленную (и еще более ослабляемую реформами) армию и полуразрушенный ВПК. И именно потому, что мы слабы, мы не можем «разоружаться» и делать эффектные жесты миролюбия, не можем принимать на себя громкие обязательства и разыгрывать драму Большой Игры. Пусть Америка разводит на участие в этом спектакле Китай - с интересом посмотрим, что у нее получится. Мы же с удовольствием погрязнем в своих местечковых разборках с Грузией и Украиной, будем на равных брататься с Чавесом и Кастро (именно на равных, а не в качестве лукавого покровителя всемирного антиамериканизма). И собирать, копить, строить, сохранять точно по заветам Ивана Калиты, точнее, мифа о нем.

Пусть мир - экономика и мировая политика проживут без нас. Пусть кто-то другой строит закрытый акционерный рай, поднимает доллар и роняет биржи. Нам сегодня есть что терять - себя. Сохранив же себя, мы приобретем все три мира - верхний, средний и даже нижний. И все облигации этой вселенной не стоят слезы русского ребенка и боли русской старухи.