Россия после Путина

10 лет назад Россия взвалила себе на плечи подполковника КГБ, «крошку Цахеса», для одних ставшего национальным лидером, для других — живым воплощением всех властных пороков. Юбилей путинского режима отмечался в традиционных декорациях этого десятилетия: бодрый пиар правящего тандема, агрессивная риторика и бесстыжая пропаганда на фоне повсеместной коррупции и безответственности, убийств журналистов и правозащитников, затхлой атмосферы серости, холуйства и цинизма.

Конференция именно под таким названием прошла 5 июля в Москве. На ней, по замыслу организаторов, представители различных оппозиционных групп и движений получили возможность высказать в режиме сочинения на вольную тему свои соображения о наиболее перспективных, с их точки зрения, путях развития постпутинской России. Ведь сегодня сложилась уникальная ситуация, когда в оппозиции к власти находятся представители самых разных идеологических течений: от националистов и патриотов до левых и либералов (чего не было во времена Ельцина). И в идеальном варианте можно было бы рассчитывать, что, несмотря на очевидную разницу в политических установках выступающих, удастся зафиксировать какие-то точки будущего консенсуса.

Почему я считаю диалог в элитах и в обществе на эту тему столь важным?

Прежде всего, я не разделяю достаточно авантюрных представлений некоторых своих коллег, что проект будущего нам вовсе не нужен. Наполеоновский принцип «ввяжемся в сражение, а там разберемся» уже не раз ставил нашу страну на край пропасти.

Не согласен я и с активно насаждаемым в последнее время тезисом псевдолиберальных политологов, что народ наш не готов к переменам, что путинский режим (с этим термином мы разберемся чуть ниже) — это наша неизбежная судьба и России уготовано только медленное гниение.

Однако всем более-менее объективным наблюдателям, даже соблюдающим лояльность режиму, ясно, что сохранить статус-кво в России уже практически невозможно. Как ни грустно, но приходится согласиться с Джозефом Байденом: Россия безнадежно проигрывает в глобальной конкуренции — и с каждым годом это отставание только усиливается. В таких условиях у нашей страны нет другого выбора, как либо измениться, либо исчезнуть с карты мира.

Но граждане нашей страны не проявляют достаточной социальной активности для того, чтобы выбрать прогрессивную дорогу обновления вместо зависания в топкой болотине путинизма. Почему?

Прежде чем клеить ярлыки инертности и безволия на народ стоит вспомнить, что наш народ — тот же самый, что сотнями тысяч выходил на улицу в конце 80-х, выбирая свободу и перемены. За эти 20 лет наши граждане не стали глупее — они просто стали разборчивее: нынешний потребитель привередливо смотрит не только на прилавок магазина, но и на политическую витрину. Сегодня, чтобы выбирать перемены, людям необходимо ясно понимать, что они получат вместо того, с чем они уже худо-бедно сжились.

Так что дело не столько в народе, сколько в элитах, в образованной и продвинутой части общества, которой необходимо взять на себя ответственность за создание плана будущего. И что важно — такого плана, который мог бы консолидировать общество, а значит, учесть интересы большинства социальных групп россиян.

Очевидно, что в этом контексте не имеет никакого смысла говорить ни о путинской элите, ни о системной оппозиции, которая давно уже стала плотью от плоти правящего режима: всем им перемены не нужны, так как любые перемены для них означают как минимум резкое понижение их нынешнего статуса. И очевидно, какой бы «патриотичной» ни была их риторика, судьба страны их нисколько не волнует.

Говорить тут стоит только о гражданском обществе и несистемной оппозиции. Однако в ее рядах до сих пор не удалось создать внутренне непротиворечивый и приемлемый для консолидированного принятия обществом документ, описывающий альтернативную путинскому режиму организацию жизни в стране.

К сожалению, на июльской конференции содержательного разговора о новых формах государственного устройства России не получилось — часть приглашенных просто побоялась принять участие в обсуждении столь вызывающей темы без санкции начальства, а большинство выступавших предпочло говорить о проблемах сегодняшнего дня. Еще раз просмотрев большинство выступлений, я счел необходимым подробно изложить свое видение ситуации.

В первой из трех статей под общим заголовком «Россия после Путина» речь пойдет об истоках и сущности нынешнего политического строя, без тщательного анализа и понимания которых невозможно полноценное решение поставленной задачи. Во второй будет дан обзор различных предложений по «перезагрузке» российского государства, а в третьей я выскажу свои соображения на эту тему.

1. Триумф второго эшелона номенклатуры

Оглянувшись в конец прошлого века, зададимся вопросом: почему в России, казалось бы, выбравшей в начале 90-х свободу, вновь господствует авторитарный режим? Привычно называя его «путинским», мы тем самым игнорируем, что все основополагающие характеристики «путинского режима» определились уже во времена Ельцина. И сам Путин возник не на пустом месте, а пришел в политику благодаря своему предшественнику на президентском посту и многим из тех, кто олицетворял собой эпоху для кого-то «лихих», а для кого-то свободных 90-х.

Именно Ельцин и его окружение де-факто ликвидировали в России реальное разделение властей, разогнав в октябре 93-го «реакционный», но законно избранный парламент (кстати, в 1990 году именно этот парламент 29 мая избрал Ельцина своим председателем, а 12 июня принял Декларацию о государственном суверенитете Российской Федерации). С тех пор выборы в Госдуму всё больше и больше контролировались исполнительной властью, законодательная ветвь становилась всё более зависимой от нее, и в конце концов российский парламент перестал быть местом для дискуссий, оставшись лишь в качестве помпезной ширмы.

Именно при Ельцине в политической жизни страны стала доминировать концепция, согласно которой народ не сможет сделать правильный выбор. Руководствуясь ей, можно оправдать любые фальсификации в ходе голосования. Переступив эту грань на президентских выборах 1996 года, власть шаг за шагом теряла навыки честной игры, пока уже практически не скрываемые приписки, подлоги и обман не стали сутью той хлопотной процедуры, которую по инерции всё еще называют выборами.

Именно при Ельцине коррупция стала частью режима, обыденным явлением, и сегодня поразить может только ее масштаб, но не сам факт существования. Достаточно вспомнить залоговые аукционы ельцинской поры, чтобы понять, откуда растут ноги у «байкалфинансгрупп», «гунворов» и прочих «легендарных героев» экономики по-путински.

Еще одной приметой путинского правления считается слияние бизнеса и власти. И это явление восходит к ельцинским временам: недаром именно тогда в российской политике возникло понятие «олигарх». Различие, собственно, одно: если в 90-е годы богатые люди были властью, имея своих лоббистов во всех номенклатурных коридорах, то теперь сами госчиновники напрямую владеют бизнесом. В России создан эрзац госэкономики, которая контролируется «группой физических лиц».

Преемственность столь же очевидна, когда изучаешь динамику ситуации с правами человека, с малым бизнесом, с армией. Да и первая война в Чечне тоже началась не при Путине… Конечно, в ельцинские времена еще существовали политическая конкуренция и свобода слова, приводившие к определенной самостоятельности регионов и относительной честности выборов. Однако эти остаточные явления должны были неизбежно исчезнуть в процессе окончательного формирования системы.

Практически вся действующая номенклатурная обойма сформировалась и пришла во власть в 90-е годы. Правда, многие из нынешних первых лиц пребывали тогда в тени — так сказать, во втором эшелоне. Но есть немало и тех, кто продержался всё это время наверху: Лужков, Шаймиев, Рахимов, Илюмжинов (список можно продолжить). В управляемых ими регионах были созданы надежные номенклатурные группировки быстро бронзовеющего режима.

Укрепление позиций не так давно избранного патриарха Московского и Всея Руси Кирилла также произошло при Ельцине, когда РПЦ была одним из крупнейших торговцев беспошлинным алкоголем и табаком…

В те годы высокопоставленным чиновникам еще позволялось публично критиковать друг друга. И яростный спор о методах приватизации между «крепким хозяйственником» Лужковым и «убежденным монетаристом» Чубайсом, представлявшийся нам тогда столкновением разных идеологий, был на самом деле всего лишь межклановым номенклатурным спором о наиболее эффективных методах дележа советской госсобственности. Несмотря на внутривидовую борьбу, Лужков с Чубайсом вполне уживались внутри единой системы. Так же, как сегодня взаимодействуют между собой, к примеру, Кудрин и Сечин.

Еще одним идеологизированным мифом оказалась на поверку аппаратная война на уничтожение, которая велась в первой половине 1996 года между тем же Чубайсом и ныне почти забытым Александром Коржаковым, всемогущим начальником ельцинской охраны. Хотя по сути стороны преследовали одну и ту же цель — любой ценой сохранить Ельцина у власти. Коржаков, бывший неформальным лидером тогдашних кремлевских силовиков, по законам аппаратного жанра, естественно, предлагал топорное решение, резко усиливающее позиции его номенклатурной группы: выборы отменить, компартию запретить.

Но в итоге, как известно, возобладал иезуитский подход Чубайса — демократические процедуры де-юре сохранить, но при этом выхолостить по максимуму. Главными технологиями при таком раскладе становятся виртуальные пиар-кампании, сопровождающие массовые фальсификации в процессе голосования. Всплывшие после первого тура президентских выборов 1996 года приснопамятные коробки из-под ксерокса ликующая демократическая общественность, включая, увы, и автора этих строк, автоматически занесла в графу неизбежных производственных издержек.

Цена этих «издержек» оказалась чересчур высокой, а захвативший сознание прогрессивной общественности броский лозунг «Бабло побеждает зло» неизбежно превращал деньги, причем нажитые любым способом, в имманентную категорию добра.

Несостоятельными оказались предсказания доморощенных либералов, что все язвы эпохи первичного накопления капитала в России зарубцуются с выходом на авансцену нового поколения бизнесменов и зарождающегося среднего класса. Якобы рост экономической мощи бизнеса и повышение благосостояния среднего класса неизбежно вызовут к жизни требования больших политических свобод. На самом деле те, кто добился коммерческого успеха благодаря правильно раздаваемым взяткам, оказались совершенно не заинтересованы в установлении одинаковых для всех правил честной конкуренции. А выросший на нефтяных дрожжах средний класс только и мечтает о сохранении статус-кво, ассоциирующееся у него с гарантированной халявой.

Тактические разногласия между «либеральными» и «силовыми» номенклатурными кланами никогда не мешали им осознавать общность стратегических целей и сплачивать ряды перед лицом общей угрозы. Такой угрозой, судя по всему, оказалось стремительное возвышение компании ЮКОС, к 2003 году — безусловного флагмана российской нефтяной индустрии. Попытка создать транснациональную корпорацию с прозрачной отчетностью дорого обошлась Ходорковскому и его коллегам. Тут явно были задеты интересы правящей верхушки — и «либералы» во власти приняли далеко не последнее участие в разгроме ЮКОСа. Без министра финансов и председателя Центрального банка осуществить мгновенную проводку около 10 миллиардов долларов для пресловутой «Байкалфинансгрупп» было бы невозможно. А обвинительное заключение на первом процессе Ходорковского – Лебедева, содержащее весьма подробные описания схем оптимизации налогов, применявшихся тогда российскими нефтяными компаниями, явно несло на себе следы работы куда более искушенных в этом деле профессионалов, нежели подручные генпрокурора Устинова.

Связка правящих «либералов» 1990-х годов с силовиками 2000-х была неизбежной (причем Путину, конечно, пригодился опыт такого взаимодействия в собчаковской мэрии). О роли видных российских «либеральных экономистов» в построении нынешней жестко авторитарной модели управления я уже писал полтора года назад в статье «Российский либерализм как повивальная бабка чекистской диктатуры». Режим был бы не прочь отказаться от услуг «либералов» в правительстве, но прагматизм перевешивает. Без них никуда: они необходимы и для собственных «больших дел», и для поддержания хотя бы видимости экономического благополучия страны.

Таким образом, существующий в России режим по праву можно назвать «ельцинско-путинским». Но если при Ельцине модель системы, условно, соорудили из гипса, то при Путине ее уже отлили из бронзы, окончательно утвердив принцип верховенства исполнительной власти, власти президента и его приближенных над всеми остальными ветвями власти и над обществом. Принцип, основы которого, к сожалению, были заложены в ельцинской конституции 1993 года.

Главное, что с конца 1993 года вектор развития политической системы не менялся. Это ключ к пониманию нынешней ситуации. После разгрома парламента Россия уверенно двинулась по пути выстраивания жесткой авторитарной модели. Правда, при Ельцине оставалось гораздо больше свободы. Ельцин был обязан своей властью «улице», и он это хорошо понимал. А режиму 2000-х прямая народная поддержка была уже не нужна. Правящая бюрократия отбросила гражданские права и свободы, породив, по словам Пионтковского, «путинизм как высшую стадию бандитского капитализма».

С появлением на вершине власти Дмитрия Медведева возникла новая модификация ельцинско-путинской системы. После года пребывания в должности нового президента выяснилось, что его функция вовсе не в реальной либерализации российской жизни, на что некоторые питали надежды, а лишь в юридической лакировке абсолютно бесправной российской действительности. Юрист Медведев выполняет важную задачу легализации всего «освоенного» за минувшее время номенклатурой. Он как бы выписывает сертификат вертикали власти, впаянной в постамент российской государственности: «Произведение искусства! Руками не трогать!».

Все виртуальные «намеки» на либерализацию утонули в путинизме реальных действий: война в Грузии, нагнетание напряженности в отношениях с Украиной, создание центра «Э» для борьбы с инакомыслием, растущее число политзаключенных, окончательное подчинение Конституционного суда исполнительной власти и т.д. Ожидание медведевской оттепели оказалось всего лишь «полезным идиотизмом», активно используемым властью.

У этого режима нет определенной идеологической базы, он мозаичен. Для него установки «мочить в сортире» и «свобода лучше несвободы» совершенно не противоречат друг другу (это как Сталин и Хрущев в одном флаконе). Такой невиданной идеологической гибкости требуют интересы правящего клана: принципиально только сохранение в своих руках собственности и полный контроль над финансовыми потоками. Тут повсюду царит круговая порука — этакая возведенная в абсолют номенклатурная омерта. И превыше деловых качеств ценится лояльность — по этому принципу ведется подбор руководящих кадров на всех уровнях.

Режим разнолик — в нем при желании можно найти элементы авторитарных и тоталитарных конструкций разных эпох. Это и напрашивающееся сходство с латиноамериканской хунтой. И признаки феодальных отношений (сеньоры и вассалы) — в ряде регионов России люди не знают иной жизни. Налицо и черты корпоративного государства Муссолини. Вспоминается Умберто Эко с его списком четырнадцати «типических характеристик Вечного Фашизма (ур-фашизма)». По Эко, «достаточно наличия даже одной из них, чтобы начала конденсироваться фашистская туманность». Если так, то над Россией уже сгустились черные тучи.

Безусловно, «конек» режима — неустанная идеологическая обработка населения. Пропагандистская машина работает на всю мощь, отличаясь маневренностью и гибкостью. В отличие от топорной советской пропаганды (одно и то же меню для всех) нынешняя пропаганда старается охватить разные части общества. Для каждой аудитории у власти есть свои «знаковые» пропагандисты. Для одной Шевченко, для другой Проханов, для третьей, самой привередливой, — Сванидзе и Радзиховский. Но по всем направлениям денно и нощно обществу внушается мысль, что, даже если всё плохо, достойной альтернативы правящему режиму нет. Эти «рулевые» дают людям ту минимальную дозу комфорта, которая стимулирует социальную пассивность. Режим, словно сказочная избушка, всё время поворачивается «передом» то к одной, то к другой части населения, и все находят для себя что-нибудь утешительное.

Пропаганда сегодня поистине всеядна. Она сочетает, к примеру, совершенно оголтелый антиамериканизм с повсеместным внедрением вторичных продуктов американской поп-культуры. Из разнообразных идеологических наполнителей создается весьма действенный одурманивающий коктейль. Скажем, на Рогозина, с его агрессивной «военной» риторикой, всегда найдется Дворкович, с успокаивающими «либеральными» заявлениями. Манипулируя «группами влияния» (заметим, еще с ельцинских времен), режим стремится еще и натравить своих идеологических критиков друг на друга. Зачастую выходит, что вполне здравомыслящие люди обвиняют систему во взаимоисключающих грехах.

При этом три символа — а точнее, три муляжа — российского политического ландшафта все эти годы оставались неизменными: Зюганов («левые»), Чубайс («либералы») и Жириновский («националисты»). Жизнь показала, что они далеки от заявленных направлений политической мысли; при Путине их роль стала обретать всё более гротескный характер.

Итак, для нынешнего режима идеология не имеет никакого значения и весь его изначальный смысл в обеспечении триумфа второго эшелона номенклатуры — тех, кто поднимался к вершине власти с 90-х годов. Их «идеология» примитивна — звериная хватка, помноженная на полную лояльность. Режим научился работать с неоднородным обществом и силен именно «сегментарной» пропагандой. При этом, не имея жесткой привязки в идеологической системе координат, он успешно отражает идеологические нападки.

Режим прагматичен и легко отбрасывает всё ненужное, нарушающее его благоденствие, легко идет на частичные уступки, если это не бьет по его жизненным интересам. Поэтому столь неэффективна критика отдельных представителей власти. Назначенные «левые», не жалея сил, ругают одних членов правительства, «националисты» — других, «либералы» — третьих, но сути дела это не меняет. Поиски «плохих бояр» и критика многочисленных частных недостатков лишь препятствуют созданию полноценной, внятной общей концепции борьбы против режима в целом.

Против режима, чья неадекватность историческим вызовам, стоящим перед Россией, с каждым днем становится всё более очевидной. Режима, неспособного справиться с коллапсом социальной и промышленной инфраструктуры, не обновлявшейся с советских времен. Режима, безучастно наблюдающего за крахом военной реформы и бытовыми трагедиями основной части офицерского корпуса, но при этом постоянно укрепляющего силовые структуры подавления гражданского протеста и создающего частные корпоративные армии. Режима, при котором проблема чеченского сепаратизма плавно переросла в новую кавказскую войну всех против всех. Режима, который рассматривает аллергию на кровь, как рудимент лузерской психологии.

Посмотрим теперь, какие решения по преодолению тяжелейшего кризиса российской государственности предлагаются по всему идеологическому спектру радикальной оппозиции.Продолжение следует...