Научит ли безысходность кризиса защищать нас свои права

2000-е, о которых сегодня вспоминают со злой ностальгией («было же, было, куда девалось?»), были временем не только роста цен - от цен на нефть до стоимости пачки масла - но и коротким периодом «закупоривания» общества в офисах.

Шнур, автор, всегда очень тонко чувствовавший конъюнктуру, в 2003 году («Для миллионов»), спел сразу ставший хитом «Менеджер». «Ты не такой, как все, / Ты работаешь в офисе...» - ленивый стеб над офисным планктоном, который и есть «такой, как все», обернулся гимном поколения. Романы Гришковца, читаемые по дороге на работу, социальные сети и сайты знакомств, эту работу заменяющие, и разной степени понтовости «ночная жизнь» - от полушкольных дискотек до клубов - остающаяся на «после работы» - все это не только в Москве, но и кое-где в провинции чуть-чуть и стало бы нормой.

Очевидно, что сейчас эта конструкция, так и не успевшая вырасти из фундамента в полноправное здание, стремительно ветшает. Суть проблемы связана не с тем, что массовые увольнения «белых» и «синих воротничков» спровоцировали кризис целого социального слоя, а с тем, что нет никакой альтернативной идеологии, которую могло бы принять оставшееся без потребления общество больших городов.

Потреблять в объемах 2000-х уже нельзя, а как вообще работают механизмы самоидентификации вне потребления совершенно непонятно. Теоретически этими механизмами могли бы стать политические предпочтения, но кризис не изменил равнодушия российского избирателя к власти и равнодушия партий к реальности: так, например, ключевым сюжетом нынешних выборов в Мосгордуму должна была стать «Москва после Лужкова» (рано или поздно Юрию Михайловичу придется уйти на пенсию), но ничего подобного даже не подразумевается. Лужков, видимо, по мнению участвующих в кампании политических сил, будет править вечно.

Итог один: придется возвращаться в частное.

Не в понтование друг перед другом автомобилями-поездками в Турцию-новыми ботинками, а мрачное сосредоточение безысходности, когда выживать еще не приходится, но и жить уже не очень получается.

Это межеумочное состояние будет визитной карточкой кризисных лет, и общество, не сговариваясь, примет эти правила игры, как принимало, впрочем, и все остальные. Но эти примет от безысходности.

Если бы сегодня в России появилась организация RAF, этого просто никто бы не заметил. Как никто не замечает, что майор Евсюков, оказывается, когда убивает людей, милиционером не является . Попробовал бы кто-нибудь подойти к милиционеру в том же магазине «Остров» и плюнуть в морду (практически русский Баадер был бы, честное слово), сразу же бы выяснилось, что милиционер при исполнении, должностное лицо и т.д.

И то, что суд играет на стороне Евсюкова, ну у кого не вызывает ни малейшего шевеления души: все знают, что в эти жернова лучше не попадаться, а если попался, то легче сразу заплатить (вопрос решается обычно через адвоката), чтобы отстали. А если ты жертва и у тебя не денег, смирись, гордый человек, и признай, что полковник, который сбил тебя на пешеходном переходе, ни в чем не виноват. Иначе друзья полковника (в мантиях ли, в погонах ли - не важно) тебя в этом быстро переубедят.

Менеджерский задор - как бы ни был он отвратителен, как бы ни фальшивила вся эта «корпоративная солидарность», как бы ни хлопали глазами «барышни на рецепшене» - давал хоть какую-то надежду на то, что через поколение все эти «воротнички» научатся хотя бы защищать свои права, сумеют хотя бы говорить о них. Они напьются текилы, нанюхаются кокса, напонтуются брендами - и захотят сначала «духовки», а потом и справедливости, чем черт не шутит.

Городская слобода, которая сегодня становится системообразующим классом, не хочет ничего. Она смотрит в себя и видит в себе пустоту.

Если террор против граждан (а случай Евсюкова - это именно что террор) не вызывает у граждан никакого возмущения, а виновник террора под ухмылки своих коллег готов чуть ли не из зала суда домой отправиться, то нехватка RAF чувствуется крайне остро.