Иран как напоминание

Большая часть Земли для рядового человека остается terra incognita, чем-то неведомым. Ну что, например, известно об Омане, Лаосе, Парагвае, Бирме или хоть о Марокко? Что там происходит? Вспомните, когда вы слышали последние новости из Румынии или Словакии? Даже большая и вполне солидная Канада редко обращает на себя внимание.

Но есть страны, названия которых не сходят с лент информационных агентств. Среди них одно из первых мест по праву занимает Иран. Оригинальный режим, агрессивная внешняя политика и атомная энергетика (только ли энергетика?) - вот главные визитные карточки, с помощью которых исламская республика прочно прописалась в мировых информационных потоках.

Но сегодня главная тема новостей из Ирана (да и чуть ли не главная проблема международной жизни) - это президентские выборы, состоявшиеся 12 июня, и те события, которые за ними последовали. Уличные беспорядки затмили набившие уже оскомину резолюции, санкции и даже угрозу войны, которая все время витает вокруг сказочной Персии.

Само по себе это, конечно, не удивительно: в Иране почти что революция. Режим качается, и, если верить экспертам, прежним больше уже никогда не будет. Казавшийся еще вчера незыблемым исламский политический порядок дал явную трещину. Это тем более впечатляет, что сегодня политический ислам выглядит наиболее \"пассионарной\" и \"молодой\" силой, способной оспорить господство мировой либеральной элиты с ее проектом глобального капитализма. И вот режим исламской революции демонстрирует на весь мир собственную неустойчивость и внутреннюю слабость. Как такому не подивиться!

Удивительно другое. Именно то, как на эти события реагирует внешний мир. Почти полное молчание западных столиц можно объяснить тем, что открытая поддержка оппозиции, пожалуй, лишь поможет иранским консерваторам свалить вину за произошедшее на происки заграницы. Но как реагирует экспертное сообщество и, шире, политически заинтересованная часть общества?

Иран кажущийся

Оценки событий, по преимуществу, варьируются в пределах весьма узкого диапазона. Не считая полутонов и эклектики, можно выделить две интерпретации событий. Ну, считая отечественную экзотику, три.

\"Нескорушимая свобода\". Наиболее примитивная версия западного обывателя (и российской либеральной оппозиции) основана на вере в энергию вечных ценностей \"свободы и демократии\" (по-американски), которой питаются все человеческие существа на Земле (если только они достойны этого имени). Эта священная энергия либерального сознания время от времени поднимает на защиту собственного достоинства и всего святого толпы жертв тоталитаризма в разных странах \"оси зла\". Короче, жаждущие западной демократии иранцы бросились на штурм тоталитаризма \"из лучших чувств\".

\"Оранжевая чума\". Вторая версия, в отличие от первой маргинальна в Европе, но популярна в нашем отечестве. Суть ее также проста. Место вечных ценностей занимают столь же вечные происки спецслужб (Запада/мировой закулисы, а учитывая иранский контекст, и сионизма). Получается примерно так: процветал себе Иран на путях самобытного развития, эдакой местной разновидности суверенной демократии, но политтехнологи и агенты влияния не дремали. Они организовали бардак и хаос в интересах своих американских (в тяжелых случаях израильских) хозяев, экспортируют в древнюю Персию либеральную заразу, наркоманию и порнографию. Для того все и задумано.

\"Столкновение цивилизаций\". Третье популярное объяснение иранских событий построено на эклектическом сочетании первых двух подходов. А его методологическая база (если так можно говорить, когда речь идет про галиматью) связана с традициями геополитики (некоторые пишут это слово исключительно с большой буквы) от Хаусхофера до Хантингтона и густо замешана на исламофобии. Получается примерно так: друг с другом борются два враждебных шайтана (исламский и западный), сражаются не для каких-нибудь сложных резонов, а потому что так самим богом у них на роду написано: враждовать друг с другом. Обычно они воюют в буквальном смысле слова, но сейчас, в порядке исключения, битва состоялась на территории одного из противников. Российские геополитики, что любопытно, несмотря на многолетнюю практику борьбы с \"западничеством\", в большинстве своем, становятся на сторону противников ислама.

Это все очень печально. Три описанные интерпретационные схемы, в рамках которых (в очень значительной степени) обсуждаются нынешние иранские события, отражают только глубокий инфантилизм и интеллектуальную незрелость пишущей братии. Люди не столько анализируют происходящее и его причины, сколько высказывают собственные представления о жизни и мировой политике. А Иран - лишь очередной повод высказаться на эту тему.

Иран как воспоминание

Мне довелось однажды писать об Иране по свежим впечатлениям от поездки в эту страну. Хотя заметка получилась политизированной, но то, что называется real politic, в ней почти не упоминалось. Я описывал разговоры с иранцами, общее настроение улицы, нравственную атмосферу, интеллектуальный и культурный климат, религиозные запреты и ту реакцию публики, которую они вызывают. Про религиозных и политических деятелей, партии и группировки, про выборы и демонстрации я не писал ничего.

По ту сторону всякой политической конкретики, Иран произвел на меня впечатление позднего СССР, \"золотой осени\" революционного режима (плюс/минус национальное своеобразие). Повсюду встречались признаки разложения теократического строя. Почти никто не верит в официальную риторику; большинство тяготится религиозными нормами, которые соблюдаются только формально; правящая каста изолирована от общества и стремительно теряет и его доверие, и его уважение. Место конструктивной политической альтернативы в сознании большинства занимают символы, в соответствии с формулой: \"демократия - это секс и выпивка\". Причем этим выражается только общее неприятие официального лицемерия, но не позитивные ценности и идеологические установки. Последние, несмотря на свою незрелость, могут существенно отличаться (от социалистических до монархических и от исламистских до либеральных), общим остается только недовольство существующим положением дел.

В общем, все как у нас двадцать лет назад.

В целом, напрашивался вывод о том, что в Иране грядут большие перемены. Что эти перемены необратимы не в силу внешнего давления (оно, вероятно, их сдерживает), и не из-за происков внутренних врагов, но в соответствии с объективными законами истории, которые сделали исламскую республику (во всяком случае, в ее нынешнем виде) обузой на пути развития иранского народа. Я не пытался рассуждать о том, в каких конкретных формах будет происходить эта \"перестройка\", и станет ли радикальная вестернизация ее главным лозунгом. Это, конечно, любопытно, но все же далеко не главное. Гораздо интереснее понять структуру подобных перемен, их логику, то есть именно то, что составляет главное содержание подобных процессов, по ту сторону национального декора и этнографического колорита.

Как известно, на многих интернет-ресурсах место прений по докладам занимает рубрика \"комментарии\". Так было и в тот раз. Мои путевые заметки вызвали умеренно-позитивную реакцию, многие оставили лестные отзывы. Но были и критики. Последние чаще путали публицистический прогноз с моей политической позицией и подвергали обструкции эту последнюю. Но получилось все равно любопытно.

Безотносительно симпатий и антипатий к автору, оценки большинства комментаторов свелись к знакомым трем схемам. Либералы кляли тоталитаризм и приветствовали демократические чаяния иранского народа. Патриоты писали, что Иран ценит свою самобытность и не за что не променяет ее на демократию-пьянство-извращения (в сознании патриотов это вещи неотделимы друг от друга). Геополитики рисовали стрелочки на карте, размышляя кого из шайтанов \"нам\" (кому нам - никогда не говорят) выгоднее поддержать в случае чего.

Иран и действительность

Я не то чтобы не понимаю природу всех этих инфантильных суждений. Очень даже понимаю. Но меня несколько озадачивает то, насколько эти схемы способны вытеснять реальность (какой бы она не была) за пределы высказывания. \"Патриотический дискурс\" в принципе исключает возможность социальных потрясений и перемен, а когда они происходят, рассматривает их как чистый обман, \"разводку политтехнологов\", вредительство агентов. \"Либеральный дискурс\" во всех явлениях видит борьбу добра со злом (прозападной демократии с проклятым тоталитаризмом) и признает в качестве настоящих только \"демократические\" перемены, а все что внешне на них не похоже третируется как ничтожное, ошибочное или невероятное. В лучшем положении геополитика: для нее вражда цивилизаций это аксиома и любые события интерпретируются как манифестация этого великого принципа.

Мысль о том, что внешние формы событий, лозунги и стили - это всего лишь обертка некоего процесса, неочевидного в своей истинной природе даже собственным участникам, - даже не приходит наблюдателям в голову. А ведь еще недавно, всего два-три десятилетия назад она казалась самоочевидной социологической истиной.

Проблема, мне кажется, заключается в том, что банальное, поверхностное сознание представляет историю вообще (и нынешние иранские события в частности) как столкновение абстракций, неких предвечных \"идей\": демократия и тоталитаризм; национальная самобытность и вестернизация; христианство и ислам. В действительности же социальный взрыв назревает вовсе не потому что люди неожиданно осознают недостаток либеральных ценностей и уж конечно не от провокационной деятельности шпионов и вредителей. Это вообще не столкновение \"хороших\" и \"плохих\" идей. Это борьба за социальные ресурсы и систему их производства и распределения. 30 лет назад иранцы вышли на улицу под лозунгами ислама и свергли либеральный и светский режим шаха Пехлеви, теперь в уличной толпе могут доминировать секулярные и либеральные лозунги (а могут и исламские, социалистические и т.д.). Но в обоих случаях социальной базой выступают одни и те же группы - интеллигенция (особенно студенчество) и базар. При диаметрально противоположных идеологических ориентациях обе революции решают одинаковые проблемы и задачи. Они направлены на ниспровержение коррумпированных режимов, монополизировавших политический суверенитет и экономическое могущество, тормозящие социальную мобильность. Если завтрашний иранский режим будет самым вестернизированным, но не изменит основ экономики и социальной структуры страны, его ждет та же участь, что и шаха, и сегодняшних аятолл - всеобщая ненависть.

Парадокс Исламской революции заключается в том, что она, при всех своих амбициях и пугающих декларациях (обещали ни много ни мало - исламский порядок в масштабах планеты) оказалась революцией этикеток. Она одела женщин в чадру и запретила торговлю вином, но оставила неизменным тот периферийный тип капитализма, который сложился в стране еще при шахе. И это стало залогом того, что происходит сегодня - вне зависимости от идеологической самопрезентации фронды. То же самое ожидает все режимы и всех реформаторов, которые думают, что реальность можно загипнотизировать с помощью операций с символами и ритуальных камланий - патриотических, религиозных, демократических и каких угодно еще. Единственное, что способно изменить порядок вещей - это преобразование материальной основы общества, его способа воспроизводить себя. И только те силы, которые готовы взять на себя ответственность за такие, не иллюзорные, перемены смогут вырваться из проклятого круга политической кабалистики.

То же самое можно сказать и про нашу пишущую братию. Пока собственные взгляды автора будут выдаваться за содержание исторического процесса, мы будем свидетелями разговора слепых с глухими. Единственный шанс превратить эту полифонию в конструктивную дискуссию, способную на адекватное социальное прогнозирование, это вернуться к научным традициям социальной истории, рассматривающей события как результат борьбы общественных сил, классов и интересов, а не как метафизическое сражение абстрактных идей, в котором люди играют лишь роль рабов сверхчувственных сущностей, будь это демократия или эгрегор национального бытия.