К истории нашей демократии.

На модерации Отложенный Этой весной я случайно услышал по "Эху Петербурга" интервью с известным фотохудожником Юрием Ростом о событиях в Тбилиси 9 апреля 1989 года.С этими событиями у меня связана одна малоприятная история, в которой был замешан наш тогдашний кумир - крупный демократ А.А Собчак, которому я тогда, чем мог, помогал.
Так вот. В начале 70-х годов мой давний друг - хороший грузинский поэт Миха Квливидзе, ныне уже покойный, познакомил меня с Тенгизом Абуладзе, чей фильм «Мольба», в котором Миха читал закадровый текст, я до сих пор считаю одной из вершин киноискусства, и мы с ним подружились. Я познакомил Тенгиза Евгеньевича с ещё незнакомой ему тогда поэзией Бродского, он же приглашал меня на премьеру «Древа желания» в к/т «Балтика» и в Тбилиси осенью 85-го на премьеру «Покаяния», которая должна была состояться, но так и не состоялась (говорили, потому что Шеварнадзе увёз единственную копию в Москву показывать Горбачёву). Тогда я жил у Тенгиза Евгеньевича и узнал, что он был членом Тбилисского горкома партии (этот факт сыграет важную роль в нашей истории), чего очень стеснялся (по крайней мере, в общении со мной). Когда стало известно, что Абуладзе избрали депутатом Верховного Совета СССР, я подробно рассказал о нём Собчаку. Он никак не отреагировал, но, видимо, запомнил. Когда его избрали председателем комиссии по расследованию событий в Тбилиси, он попросил меня поговорить с Т.Е. (который, кстати, успешно манкировал своими депутатскими обязанностями и редко бывал на заседаниях в Москве) о том, чтобы тот помог Анатолию Александровичу в этом расследовании. Что я, ничтоже сумняшеся, и сделал. Тенгиз, с которым мы к тому времени были знакомы, почитай, лет около двадцати, естественно, пообещал всяческое содействие и действительно оказал его. А.А. провёл в Тбилиси довольно много времени, получил нужную информацию и был очень доволен. Он мне с некоторым удивлением рассказывал, что его даже свозили на встречу с бывшим Генеральным секретарём ЦК Компартии Грузии Патиашвили в его родовое село где-то в горах.
Однако по окончании доклада, который делал А.А.Собчак в ВС, грузинская делегация в полном составе покинула зал заседаний. А поздно ночью мне позвонил Тенгиз и устроил серьёзную головомойку по поводу моей неосмотрительности в раздаче рекомендаций. Меня этот выговор сильно огорчил, потому что я знал Т.Е. как человека необычайно мягкого и толерантного - настоящего интеллигента, который, казалось, и слова громкого сказать не может. Я связался с Анатолием Александровичем и потребовал объяснений. В первый же его приезд в Л-д мы встретились, и А.А. долго рассказывал мне политическую подоплёку его доклада.
Суть его объяснений была такова: приказ командующему ЗакВО генералу Родионову о разгоне митинга в Тбилиси любыми (вплоть до самых жёстких) средствами отдал лично министр обороны маршал Язов. Однако, если бы Собчак сообщил об этом в своём докладе, то Верховный Совет безусловно отстранил бы немедленно Язова от должности (А.А. якобы кулуарно «вентилировал» мнение депутатов и пришёл к такому выводу однозначно).
- Как Вы думаете, кто тогда стал бы министром обороны? - спросил меня А.А.
- Думаю, что Начальник Генштаба.
- Правильно. А Вы знаете, кто это у нас?
- Моисеев, - сказал я, недоумевая. - А в чём, собственно, дело?
- Но Вы, наверное, не знаете, что генерал армии Моисеев - зять Лигачёва! - и, после паузы: - «Надеюсь, Вы понимаете политические последствия такого развития событий? И понимаете, что я никоим образом не хочу этого. Потому я был вынужден не сообщать в отчёте комиссии этих сведений, полученных, и вправду, при огромной поддержке Ваших друзей в Тбилиси. Я им безмерно благодарен, но я - человек государственный и не совсем волен в своих действиях».
Мы все тогда понимали, к каким последствиям могло привести такое развитие событий. Такую карту крыть было нечем, и я был сильно обескуражен этой информацией, но всё равно попытался объяснить А.А., что в любом случае он был просто обязан поставить об этом в известность Тенгиза Евгеньевича, хотя бы потому, что, не сообщив это ему, он (Собчак) тем самым грубо подставил меня. Однако, было очевидно, что А.А. не разделяет моего мнения, и мы расстались взаимно неудовлетворёнными. Я был очень расстроен случившимся, и почти год после этого мы с ним не общались.
Сейчас я отдаю себе отчёт в том, что всё сообщённое мне тогда вполне может быть ловко придуманной отговоркой (А.А. и в этом был большой мастер), но тогда у меня не было и тени сомнения в правдивости его слов. Несколько лет спустя, уже после смерти А.А., я рассказал об этом Людмиле Борисовне Нарусовой, но эта придворная ныне дама никак не отреагировала на мой рассказ.
С А.А.Собчаком у меня была связана ещё одна также малоприятная история, но о ней я расскажу в следующий раз.