Новая старая идеология

Посещение Путиным могил Деникина, Ильина и Шмелева на кладбище Донского монастыря и ряд его заявлений в этой связи вызвали (в какой уже раз!) недоуменные комментарии наблюдателей, искренне пытающихся разобраться с идеологическими предпочтениями нацлидера. Действительно, столь взаимоисключающая апология деятелей Белого движения и советского имперского могущества требует известной идейной и исторической гармонии. Я, как, впрочем, и многие компетентные авторы, далек от мысли, что Путин, с подачи того же отца Тихона (Шевкунова), более-менее ясно представляет себе «неуловимую» идеологическую разницу между Деникиным и Сталиным, Ильиным и Сурковым, Шмелевым и Михалковым-старшим. Нацлидеру доступен, вероятно, лишь подстрочник из цитат, прилежно составленный его идейными окормителями.

И все же, совершенно очевидно, мы имеем дело хоть и с примитивной, но идеологией - весьма вульгарным евразийством. Эта философская доктрина, родившаяся в эмиграции из отрицания коммунистической интернациональной идеи и ценностей западной цивилизации, не без оснований претендовала на роль целостного мировоззрения. Её культурное предназначение состояло в обосновании особого имперского пути России, исторически обусловленного азиатским присутствием в русской судьбе. С 1922 года евразийство на протяжении полутора десятилетий остается самой серьёзной идеологической альтернативой марксизму, утвердившемуся в Советской России. Князь Трубецкой, Алексеев, приват-доцент Савицкий, Г.Вернадский и ряд других создали в своих историософских работах зачатки того, что со временем превратилось в весьма солидное идеологическое учение. Суть их теоретических построений сводилась к следующим выводам: Россия не есть Европа и не есть Азия, она особая самобытная земля - Евразия. Киевская Русь была лишь одним из восточноевропейских славянских княжеств и потому единственным истоком русской государственности не являлась. Куда более решающим историческим событием в становлении будущей евразийской империи было монгольское завоевание. Главным наследством Орды стало возникновение Святой Московской Руси, единой и великой восточной империи. Её государственная машина полностью воспринята от монголов, передавших России святую хоругвь степной империи чингизидов, и нынешняя страна, по этой логике, и есть её прямая наследница. Петровский период в развитии России есть попытка ухода от евразийской миссии в «пародийное» по отношению к романо-германской цивилизации качество, гибельное для имперского традиционного существа России. Но «срыв» был преодолен великой революцией 1917-го, когда власть от европеизированной петербургской аристократии вернулась в народную толщу.

Особое место во всей этой конструкции занимает православная религия. Раскол вследствие никоновских реформ привел к глубокой пропасти между «Святой Русью», «Москвой как третьим Римом» и секуляризованной, синодальной Церковью, покончившей не только с патриаршеством, но и заменившей, в известном смысле, «византизм на протестантизм».

Одна из важнейших основ евразийской теории - исключительное место великороссов среди славянских племен. Именно они и являются центральным элементом имперского строительства.

К слову, евразийцам по праву принадлежит заслуга создания геополитической теории развития России, что особенно теперь приобрело такое значение и размах - «мыслить пространством».

Большевистская революция 17-го, по мнению евразийцев (и не только их, но и национал-большевиков Устрялова, младороссов Казем-Бека и многих др.), вернула имперскую, пусть и советскую по форме, ипостась русского государства. Народная стихия употребила коммунистическую идеологию в утилитарных целях - для осуществления программы «великого прорыва». Эмигрантские идеологи были заворожены успехами первых пятилеток в деле индустриализации аграрной России.

И тем не менее, евразийство в русской эмиграции уже к 40-м годам себя полностью политически дезавуировало. Со временем крен в сторону большевизма и принятие «завоеваний Октября» в среде евразийцев нарастали. Посредством созданной ГПУ подпольной террористической организации «Трест» участники евразийского и близких к ним объединений были втянуты в замысловатую игру с советской властью. Вплоть до того, что в июне 1926 года глава евразийцев П. Савицкий при помощи «Треста» тайно побывал на инсценированном под Москвой съезде внутрироссийских евразийцев. Разоблачение «Треста» привело не только к расколу и гибели организации евразийцев, но и к тяжелейшему удару по всей идеологии движения. В дальнейшем евразийство продолжило эволюцию в сторону большевизма, дав идеологическое обоснование для разного рода групп «возвращенцев». Откровенное сотрудничество евразийцев Святополк-Мирского, Арапова, Эфрона (мужа Цветаевой) и др. с ГПУ было использовано Сталиным для фактического подавления и расправы с сопротивлением как внутри России, так и в эмиграции.

Идеология евразийства, казалось бы, канувшая в небытие в 40-х, неожиданно возродилась в нынешней России и даже получила новый невиданный импульс от действующей власти. В частности, организация Дугина, одного из деятельных кремлевских пропагандистов, и разного рода отдельные влиятельные товарищи духовного звания и кинематографического цеха успешно внушают современным огэпэушникам забытые старые идеи, столь удачно использованные чекистами в послереволюционной эмиграции.

Мир XXI века усложнился настолько, что новаторские когда-то идеи евразийцев теперь не особенно перспективны. Самостоятельного существования Русской орды, без китайского протектората, как-то не очень получается. Это уже будет не Московская Русь, а скорее монгольская, когда князья ездили в Сарай (а позже в Каркорум) за ярлыками на княжение. Теперь и ездить не надо. ЦК КПК сам пришлет ответственного работника для управления «белой» колонией.

Разумеется, все это Путину неведомо. По ряду его беспомощных высказываний ясно, что глубокие историко-философские изыскания его не вдохновляют. Отталкивание от Запада ведет его к естественному принятию азиатской альтернативы. Разглагольствования о Белом движении, Иване Ильине или самоаттестация «как националиста, в хорошем смысле слова» - всего лишь предпочтение близкого и безопасного для него состояния «восточного комфорта», когда нет ненавистной демократии, прав человека, свободы прессы и публичных манифестаций, нет, в конечном итоге, угрозы потери власти, а это и есть главное в идеологии правящего класса. Именно поэтому идейный выбор падает на китайцев, евразийцев, суверенных демократов, а хоть бы и на зулусов, лишь бы без угрожающих модернизационных перемен.