Неуловимое очарование стиля Дмитрия Медведева

Медведев выбрал себе новый стиль. Он затеял диалог с малыми группами, с политическими меньшинствами - зачем? Формируется мобильная конкурентная сцена. Она сама начинает задавать правила игры, от чего Путин был свободен. Начинается стилистическая революция.

Русские споры часто маскируют родство спорщиков. Оппоненты невольно рисуют один портрет: не просто успешного человека, но и чертовски изобретательной власти, преуспевшей увертываться от экономически и исторически неминуемого. Откашляемся от полемической пыли, и видим – многолетнюю работу изобретательной политической системы, вокруг которой собрались корпорация занятых в ней и колоссальное большинство в ней заинтересованных.

У нас всегда так: хотели обсудить одно – обсуждаем другое, а предмет спора скрыт за оберткой. В Нулевые пытались обсуждать внутреннюю политику – да сложно – и стали обсуждать «Путин: за и против». Бесконечно: Путин, Путину, о Путине… С годами эти споры перешли в истеричное «Уйди-уйди!». А теперь, когда надо обсуждать повестку Десятых, тут бы и обсудить фактор Путина – вместо этого обсуждают ИНСОР. Распределяются «за» и «против» этой виртуальной корпорации. Итак, в прессе представлены аж два либеральных стиля – а) стиль «Уйди-уйди Путин!» и б) стиль «ИНСОР-ИНСОР!». Отличаются ли они политически?

Да. Первый стиль простукивает систему в поисках каверны или уязвимого звена. Политсистеме советуют отключить себя от питания и остановиться. А там поглядим, мол… Второй тип хочет систему получить на руки по акту, уверяя, что справится лучше нас. Бичующая критика Путина выступает здесь проекцией вожделений его к системе.

Моя гипотеза в том, что стиль Путина принадлежит столь же прошлому, сколь и завтрашнему дню, надолго став осью любой нашей политики. Он давно выпал из поколенческого ряда. И борьба с ним маятника смены мод приведет к новым, неожиданно актуальным ремейкам.

Триумфальная закрытость

Стиль Путина – это стиль человека, добившегося триумфа. Невероятного, немыслимого успеха. Успех приносили отчаянные импровизации, которыми он всегда опережал конкурентов. Пока Путин шел в авангарде, а путинское большинство его одобряло, прочие брюзжали в глубоком тылу.

Закрытость как путинский стиль едва ли может быть поставлена в вину ему лично. Закрытости требовала демократия согласований, политика нулевых чтений, когда решение «опубличивается» не ранее, чем оно согласовано и состоялось. Президент с общего согласия стал ослепительным истоком инициатив – принятых отдельно, кем-то, где-то... (Часто поминаемая либералами идиллия – «программа Грефа» была, собственно, спецоперацией – секретной главой секретного проекта «Преемник», разрабатываясь в комфортной герметичности предвыборного штаба). Победа присуждалась Путину за неявкой противника, пока тот глупо блуждал в поисках арены. Противник еще подбирал контраргументы, когда его опережали следующими экспромтами.

Да, этот стиль предполагал систему дисциплинирующих исключений. Чтобы разбить старые кланы и пресечь формирование полупубличных команд, которые снова поведут войну за штурвал, правящий класс должен знать, где та двойная разметка, которую пересекать нельзя. Кто ездит не по правилам, выбывает. Независимо от своей договороспособности, он – человек, который однажды повернул «не туда». И с момента, как он это сделал, он потерял возможность участвовать в согласованиях на уровне нулевых чтений.

Путин отказался от того, что Наоми Кляйн называет «вуду-политикой» – разворота фронта наутро после выборов, вероломных ударов по доверию и собственности избирателей. Путин не стал ни мстителем за ельцинизм, чего ждали большинство голосующих, ни суперприватизатором, ни охранником пиратских банков, чего ждали другие. Первым делом он пошел к нему – к злому, никому не верящему избирателю – договариваться с ним о его условиях доверия к власти.

О национальном лидере

Нелепы упреки Путину в «национальном лидерстве». Два президента в Кремле до него – Михаил Горбачев и Борис Ельцин – строили модель безальтернативного лидерства в обход институтов. Путин получил ее на руки в готовом виде. (Кто забыл демократические речитативы «Горбачеву нет альтернативы!» и «Ельцину нет альтернативы», пусть учит матчасть). Президент в Кремле мог исполнять полномочия, пока оставался бесспорным лидером. Теряя лидерство, он превращался в мятую тряпичную куклу, как Горбачев 1989–1991 и Ельцин 1997–1999 годах.

Путин и это переломил. Он сделал вопрос доверия к себе как президенту – центральным, постоянным вопросом внутренней политики, и неоднократно выносил его на голосование. Режим, который он создавал, должен был стать режимом доверия государству, конституционным магистратурам, а не лицу. Если хотите, можете назвать это общественным договором о существовании, безопасности и единстве страны.

Политика Путина затормозила вновь раскрученное «красное колесо», и превратила команду – умную команду власти – в смышленую массовую властвующую среду. Та сумела разгадать и переиграть зверские комбинации Басаева и Удугова, извращенных террористичных интеллектуалов.

А победив, она сумела – впервые в русской истории без опоры на революцию провести власть в низы и укоренить в обывательской толще. (Между прочим, на этой политической задачке слетели большинство умных голов России за двести последних лет.)

Лидерская модель сохраняется и в форме тандема. Она сложно соотносится с общественными институтами, вступает в странные симбиозы. Однако, работающая альтернатива ей не просматривается, даже теоретически. И убежденность участников тандема в лидерской новизне и освободительном пафосе своей программы (я бы сказал даже – национально-освободительном пафосе) упрочивает их внутреннюю правоту. Это стоит понимать.

«Отдать все». Кому и что?

Путин несет в себе освобождающее начало, но в такой мощной, бесспорной и безоговорочной оболочке, что оно, это начало, само стало стилистически порабощать. Команда Путина и мне самому иногда казалась командой невольников. Слово «бремя» тут очень уместно; легко вспомнить гегелевскую «тяжелую недобровольную работу, совершаемую против совести». Нисхождение в тандем стало кульминацией путинского самоуничижения, и, если б не грянул кризис, из тандема могло ничего не выйти. Так не пришла ли пора уходить?

Команда никогда не считала Кремль своей добычей. По уговору, в Кремль возвращалась, закрепляясь в нем навеки – власть, а не люди. Путинская команда мыслила себя как временная конституционная диктатура; она объявила цели публично, по каждой из них получив поддержки большинства нации. Надо было нормализовать обстоятельства, устранить предельные угрозы и унифицировать взбаламученное, раздираемое на куски государство. После чего команда отходит в сторону, и наступает мирное время политических чередований.

Вопрос всегда стоял так – кому будет передана власть, ее результат и воля? Когда говорят: «мне и моим коллегам» (Гонтмахер), непременно возникает вопрос – почему? Дебатировать можно что угодно, но нужно и не терять из виду реальность. Реальность такова, что сложилась не просто команда у власти, сколько правящая государственная среда, распростирающаяся далеко за стены Кремля.

Не стоит лицемерить, говоря о «незаменимости» Путина: незаменим не человек, а эта вот среда общенационального уровня. Передавать полномочия обязаны любые магистратуры – но правящая среда полномочий не сдаст, пока нет сравнимой с ней программной среды. Впрочем, среда эластична и емка. Она вбирает, адаптирует и продолжит вбирать новичков-соискателей. Среди них, возможно, и таких соискателей, которые вовсе не новички.

Однако, есть и другая сторона правды. Триумф сгубил не одного триумфатора. Решив большую задачу, политик ломится под гнетом побед. Проблемой режима стала трудность в определении своей цели, а, значит, и своего положения в пространстве. Победа завоевана чрезмерно высокой ценой. Часть цены – полное отстранение конкурентов от влияния на политику. Неконкурентная политика монетизировала себя, став опухолью на экономике. Все согласны с тем, что победа достигнута. Согласны и с тем, что состояние страны до унизительного недостойно победы. Верно и то, и другое.

Последней победоносной импровизацией Путина стал тандем с Медведевым – дуумвират власти. Однако, этот тандем расколдовал теневой мир согласований, ведь сам он публичен.

Тандем и смена стиля

Создание правящего союза прошлого и будущего президентов – в просторечии тандема – вскрыло поле обсуждения всего и вся. Путина на фоне Медведева. Медведева в свете Путина. Прошлой политики в контексте будущей… Эта сцена – звучная, конкурентная – публичная. Выходящие на нее конкурируют между собой, и каждый старается затянуть в конфликт на своей стороне одного из «дуумвиров».

Плюрализм союза обеспечивает якорный механизм смены ведущего ведомым внутри диархии. То первая, то вторая персона дуумвирата берет роль головной, а другая подыгрывает, оппонируя ей. Но конкурентное пространство возникло и быстро заселяется. Сам же Путин ввел неслыханную новеллу – политический кабинет с дебатируемым курсом политики, на которую отчасти влияют и дебаты извне.

Перед нами весьма креативный механизм. Он доказал, что способен создавать новые политические реальности, что безумно ценно в современной мировой игре. Не всегда этот механизм правильно программируется, об этом говорят наши авторы. Лидерски программируемая политика – меритократический комплекс, правление именем знания. Те, кто им руководят, часто колеблются: куда дальше? Но именно этот комплекс-механизм является стратегическим преимуществом команды, источником питания правящей среды и – предметом вожделений для оппозиции.

Однако стиль импровизаций впредь не будет стилем тандема. Медведев выбрал себе другой, новый стиль. Он затеял диалог с малыми группами, с политическими меньшинствами – зачем? Встречи с ними определяют новых лидеров сообществ, наращивая потенциал мобильности. Медведев заселяет политическое пространство. Формируется мобильная конкурентная сцена. Она сама начинает задавать правила игры, от чего Путин был свободен.

Начинается стилистическая революция.