Российская наука покончила с евреями

Заунывный плач о кризисе (крахе) российской науки и бодрые прокашливания руководителей Российской АН (РАН) – «все выправляется, молодежь… г-хм… да, приходит молодежь, а по ряду позиций мы и сегодня... г-хм… на передовых рубежах» объединяет одно – полная неконкретность. Это довольно странно, если речь идет о науке, т. е. о чем-то, по определению, достаточно объективном, проверяемом.

Поговорим о проблеме «великого исхода» ученых из СССР- России. Понесла ли наука России невосполнимые потери? По каким критериям можно судить о состоянии науки в России?

Известно, что, несмотря на модную ныне ностальгию о «высочайшем уровне» советской науки, на самом деле все было далеко не так. Если взять в качестве показателя высшие международные оценки, то по биологии СССР не получил ни одной Нобелевской премии, по химии – одну (Семенов, за работу 1920-х годов). Правда, в СССР-России было 9 физиков – нобелевских лауреатов. Всего нобелевские премии по физике за 1901–2003 гг. получил 171 ученый, в том числе – 79 из США, 20 из Германии, 19 из Англии, 11 из Франции. Это неплохой результат (последняя из «великих физических держав»), хотя довольно слабый, если учесть, что по расходам на развитие физики и по числу ученых-физиков СССР стоял на втором месте после США.

Но вот область, в которой наша страна была действительно конкурентоспособна, – это математика. Математические школы в Москве и Ленинграде считались сильнейшими в мире. Высшей международной наградой в области математики, авторитет которой так же неоспорим, как авторитет Нобелевских премий, является Филдсовская медаль, присуждаемая на Всемирных математических конгрессах. Всего в мире ее были удостоены 44 ученых: 20 из США, 9 из Франции, по 6 из Англии и СССР, по одной – из Швеции, Италии, Японии. Ни в какой другой области советская наука не поднималась до таких высот – 15 % лауреатов высшей премии, 3–4 место в мире, поделенное с Англией. Все наши Филдсовские лауреаты живы, это активные ученые. Четверо из них работают в США – Маргулис, Дринфельд, Зельманов, Воеводский, один во Франции – Концевич. И лишь один, академик Сергей Новиков работает не только в США, но и в России…

Сильно ли обогатили западную науку наши ученые? Опять же, возьмем формальный критерий – ученых высшего уровня. Среди 83 членов АН Израиля два эмигранта из России, оба математики – Иосиф Бернштейн, который также является членом Национальной академии наук (НАН) США и Илья Пятецкий-Шапиро. Впрочем, надо иметь в виду, что раздел между израильской и американской наукой весьма условен, – так, названные ученые работают и в Израиле, и в США. Такая малая процентная норма «русских» в израильской АН (чуть больше 3 % – почти как евреев при приеме на мехмат МГУ в 1970-е годы), раз в 5–6 меньше, чем процент «русских», с их высоким уровнем образования среди всего населения Израиля, объясняется все же, как я думаю, не «дискриминацией», и даже не жесткой внутриеврейской конкуренцией «аборигенов» против «лимитчиков», а просто нормальной инертностью любой серьезной Академии. Не забудем и того, что большинство членов АН Израиля были избраны еще в 1960–1980 годы, когда массовой алии «русских» там еще не было.

Совершенно противоположная картина в США – среди примерно 2000 членов НАН США, живущих и работающих в США, я обнаружил 15 выходцев из России – чуть меньше 1 %. По официальным данным, в США не более 300 тыс. эмигрантов из России – около 0,1 % населения – следовательно, процент русских эмигрантов в научной элите в 10 раз выше, чем в основном населении.

Мне кажется, что объяснение этого факта в том, что в США – в отличие от Израиля – попадала все же отборная часть российской научной эмиграции. Об этом говорят сами имена: академики РАН Абрикосов (лауреат Нобелевской премии), Гельфанд, Синай, Сагдеев, названные выше лауреаты Филдсовской премии Маргулис, Зельманов, иностранный член Лондонского королевского общества Баренблат – вот кто избран в НАН.

Как всегда, больше всего «русских» среди математиков. В отделении математики НАН среди 120 членов – восемь «русских», постоянно работающих в США (Бернштейн, Дынкин, Элиашберг, Гельфанд, Каждан, Маргулис, Синай, Зельманов), и еще четверо работающих в других странах (Новиков – в США и России, Громов – во Франции, Арнольд – во Франции и России, Фадеев – в России). Специальности остальных «русских» членов НАН: прикладная математика – Баренблат, Рохлин, физика – Абрикосов, Сагдеев, Альтшулер, химия – Клибанов, молекулярная биология – Варшавский.

О последнем стоит сказать особо. Известно, что советская биология, в отличие от математики и физики, была слабо конкурентоспособна на Западе. Формальные показатели – у наших ученых не было высших международных премий (не говоря уж о Нобелевской, которую из русских биологов получили Павлов в 1904-м и Мечников в 1908-м), их не избирали в самые престижные академии – ту же НАН, Лондонское королевское общество, Французскую АН и т. д. В связи с этим весьма поучительна судьба Александра Яковлевича Варшавского. Сын известного московского биохимика, А. Варшавский делал в СССР самую блестящую карьеру, какая только возможна: закончив биофак МГУ, был любимым учеником академика Георгиева в самом престижном институте – Институте молекулярной биологии – и в 1973 году, в 27 лет (!) защитил докторскую диссертацию – случай просто беспрецедентный. Когда в 1977 он стал «невозвращенцем», это вызвало грандиозный скандал.

Многие злорадствовали: «Да, тут-то он был “первым парнем на деревне”, а вот каково-то ему придется “в большом городе”». Теперь можно сказать, каково ему пришлось: член двух самых престижных американских академий, профессор знаменитого Калифорнийского технологического института, лауреат 14 (!) международных премий, считается (со своим израильским соавтором) одним из самых вероятных кандидатов на Нобелевскую премию и, в любом случае, бесспорно входит в высший слой мировой «молекулярно-биологической» элиты, до которой, увы, не дотягивает ни один российский ученый, хотя кто-то из них, вполне возможно, по своим талантам не уступает Варшавскому…

Среди членов российской научной элиты, постоянно живущих на Западе, можно назвать еще несколько имен. Члены АН Франции: физик Поляков (работает в США, Принстон), математики Громов, Клайнерман (США, Принстон), Концевич; член четырех АН, лауреат многих премий Манин (ФРГ, директор Института математики общества Макса Планка), академик РАН Ларкин, лауреат трех международных физических премий (США, ун-т Миннесоты), член НАН, академик РАН Сюняев (Мюнхен, ин-т астрофизики), член Шведской АН и Эдинбургского королевского общества математик Мазья (Швеция).

Таким образом, по чисто формальным критериям (члены ведущих академий, лауреаты самых престижных премий) я смог отобрать очень небольшое число российских ученых, эмигрировавших на Запад, – всего 26 человек. Из них 17 математиков, 6 физиков, 1 механик, 1 химик, 1 биолог.

Но чтобы оценить значение этих цифр, надо иметь в виду следующее. Если брать такие же критерии (членство в тех же академиях, аналогичные премии и т. д.), то этим критериям отвечают лишь 14 ученых, постоянно живущих в России, из которых 8 старше 80 лет. А среди 26 перечисленных выше ученых, уехавших из России, 20 моложе 70 лет, т. е. еще вполне активно работают…

Но, понятно, дело не только в мировых знаменитостях, уже удостоенных премий и званий. За тремя десятками знаменитостей просматриваются 300–500 «мастеров», тех, кто реально делает науку, – профессоров ведущих университетов, руководителей лабораторий в главных мировых научных центрах. Этим людям от 30-ти до 50-ти лет – самый плодотворный возраст. А еще ниже – тысячи лучших молодых ученых, вчерашних выпускников МГУ, МФТИ, СПбГУ и т. д. И вот такая потеря (а она, увы, произошла) для российской науки, как мне кажется, действительно невосполнима – и тактически, в плане сегодняшней работы, и стратегически (распад научных школ).

Впрочем, точнее было бы сказать не «распад», а «пересадка» научных школ, поскольку российские ученые поддерживают тесные контакты друг с другом, образуя во многих университетах США «русскую мафию». О степени их консолидированной активности в научных и организационных вопросах может косвенно говорить хотя бы такой случай: когда в 2002 г. ряд левых профессоров призвал, в знак осуждения политики Израиля, к бойкоту израильских ученых (кстати, соответствующее обращение подписали, судя по фамилиям, немало евреев!), другая, куда большая группа ученых, выступила с резким протестом против этого, призвала к «бойкоту бойкота». Это обращение подписали ученые разных стран (всего около 5 тыс.), но доминировали, естественно, американцы. Интересно, что максимальную активность в этом деле проявили именно эмигранты из СССР: обращение подписали свыше 500 российских эмигрантов – преимущественно математики и физики.

Разумеется, российские эмигранты не составляют 10 % от общего числа американских профессоров, но по своей организованности и напору они представляют большую силу, что и понятно: любые «мигранты», «лимитчики» всегда активнее, агрессивнее аборигенов. Остро-правые политические симпатии вчерашних советских людей, их низкая (по стандартам гарвардской профессуры) политкорректность, но зато высокая степень нетерпимости к любым формам антисемитизма, вполне очевидны. Но, думается, дело не только в этом, еще и в нерастраченном пока что «чувстве локтя», чувстве корпоративной солидарности, которое несут в себе эти члены «школы Гельфанда» или «школы Ландау». Конечно, они теперь работают в разных университетах, но по-прежнему тесно связаны друг с другом, образуют свою «сеть в сети».

Каковы бы ни были перспективы науки в России, роль евреев в ней будет и дальше уменьшаться – «еврейское подмножество» российской науки перешло на Запад. В составе РАН свыше 1000 членов (академики плюс члены-корреспонденты). Из них евреев (и полуевреев) около 120 человек – 12 % (в НАН США, для сравнения, – около 30 %). Но из них только 13 человек (включая членкора, г-на Березовского) моложе 60 лет. Всего 11 человек из числа Евреев,? ученых академического уровня, живущих и работающих в России, моложе 60 лет, а 16– старше 80 (в том числе 7 – старше 90 лет). Все это похоже на ситуацию после войны – только роль войны сыграла эмиграция…

Итак,сильнейшие ученые-евреи, которые должны были сегодня определять интеллектуальную атмосферу в Москве, как в 1950-60-70-е годы ее определяли их учителя – Ландау, Гельфанд, Гинзбург, Зельдович, эти сегодня 50–60-летние «звезды» стали американскими академиками. В Принстоне, Чикаго, Йеле, Массачусетском и Калифорнийском технологических работают их школы, их ученики – русско-еврейские эмигранты, американцы, китайцы…

Да, похоже, что с еврейским «ферментом» в русской математике, физике «и прочей науке» покончено.