К теме войны опять тянутся мародеры

На фоне кризиса, отбрасывающего все больше россиян за черту бедности, нетопленых школ без учебных пособий, районных больниц без лекарств, удушающей коррупции, с которой не в силах справиться ни один высокопоставленный чиновник по той простой причине, что и сам он зависим от взяток сильнее, чем наркоман от героина — на фоне всего этого беспросветного разорения и разрушения прошел у нас в минувшие праздники помпезный парад победы на Красной площади.

А чуть раньше в Москве случилось происшествие с майором Евсюковым. И не очень-то удивило оно людей, потому что законопослушные граждане давно уже не знают, кого им больше бояться: уголовников или милиции. Ни для кого не секрет, что в органах дознания у нас пытают, в тюрьмах и лагерях избивают дубинками и содержат в таких условиях, что выживает далеко не каждый, судебные процессы нередко походят на фарсы, а количество политзаключенных превышает нормы приличия для страны — члена ЕС. Что же касается состояния Вооруженных сил, то и самая патриотичная дама будет судорожно искать ходы и выходы, дабы отмазать сыночка от армии, потерявшей счет смертям солдат-срочников в мирное время от так называемых неуставных отношений и прочих неурядиц... В таких-то условиях состоялся в столице Парад победы: шагали по Красной площади нарядные, как с иголочки, солдатики одинакового роста и стройной выправки, звучала бравурная музыка, громыхала тяжелая бронетехника. Захватывающее зрелище, широта размаха, забытая со времен Советского Союза, восторженные голоса репортеров, вещающих с места событий... Безудержная эйфория. Тупое и безрассудное повторение грехов и ошибок прошлого.

...Детство моего поколения прошло под бесконечные разговоры о войне. Нас заставляли слушать и разучивать песни о войне, читать пропагандистские стихи о войне, высиживать занудные лекции партийцев-ветеранов, когда хотелось бежать после уроков из школы... Военно-патриотическая тема навязла в зубах, превратилась во что-то надоевшее, как и вся казенная советская пропаганда. Тема войны становилась предметом мародерства, рифмоплеты, не пережившие войну ни физически, ни душевно, сочиняли пустые строки о ней за хорошие гонорары. Память о трагедии затенялась занудным пустословием. Сам тон, которым вещали нам о войне, был кощунственным и недопустимым. Советские пропагандисты за лакомый партийный паек занимались преступной профанацией этой темы.

Между тем практически не было семьи, которую бы глубоко не ранила война. Родители помнили о голодном детстве, деды — о пережитом на фронте, мало похожем на то, что изображалось в советских фильмах, которые штамповались в массовом количестве. Вместо подлинной памяти о войне нам подсовывали пропаганду, от которой некуда было деться. Вместо правды о войне нам навязывали полуправду — казенную, агрессивную, не приемлющую человечные ноты. Когда Александр Галич спел песню «Ошибка» со сцены Дома ученых в новосибирском Академгородке, в газете «Вечерний Новосибирск» появилась статья какого-то пропагандиста-ветерана, клеймящая поэта за «очернительство». Александра Солженицына, открывшего иную правду о войне в таких произведениях, как «Прусские ночи» и «Пир победителей», клеймили «литературным власовцем». Не жаловал советский эфир песни о войне Булата Окуджавы (пережившего войну), Владимира Высоцкого (точно уловившего дух эпохи) — они расходились в магнитофонных записях. Терялись в залежах наспех испеченных повестей и романов настоящие свидетельства о войне, такие, как «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. Лишь редкие произведения, не затронутые фальшью, звучали в эфире: песни Марка Бернеса, отдельные кинофильмы и стихи, отмеченные высокой грустью и человечностью, даже отдельные перлы чисто советских писателей, как «Землянка» Алексея Суркова, «Жди меня» Константина Симонова... Все, что не запылила пропаганда помпезная и фальшивая, отличалось иным тоном, иным стилем, несовместимым с экстазом военных парадов, эстетикой маршей. Но все это терялось в потоке навязчивой пропаганды, в дурмане языческих действ в виде торжественных линеек, патриотических парадов, бравурной музыки, заполнявшей в дни победы не только эфир, но и каждую улицу.

Советская пропаганда культивировала стадное чувство вкупе с неадекватным ощущением национальной или советско-общественной обособленности, исключительности, она возбуждала агрессивную неприязнь ко всем, кто не с нами, не в ногу, ко всем, кто не разделяет амбициозных чувств победителей. Полуправда о войне становилась отравой, дурманящей страну и общество, уводящей от подлинного самосознания, влекущей в безликое небытие. Она безнадежно затеняла подлинные свидетельства о глубокой трагедии века, без осмысления которой не понять было столетия, не прозреть страны и эпохи.

Сегодняшний возврат к стилю и духу советской пропаганды — это бессильная попытка уйти от реальности — разрушенной экономики, разложения общества, потери управления над хищной и ненасытной бюрократией, вымирания населения.

Это и невозможная попытка вернуть то прошлое, по которому так ностальгируют бывшие чекисты и пережившие свой век партийные функционеры. Но прошлого не вернуть, от реальности не уйти, а вот усугубить, утяжелить все беды и болезни подобными методами — можно. Так бегство от неразрешенных проблем к наркотику или водке усугубляет безысходность жизни.

Никакой бравадой не смыть сегодня того жгучего факта, что были Афганистан и Чечня, что под российскими снарядами и бомбами в Грозном гибли ветераны Отечественной войны — и чеченцы, и русские, и представители других национальностей бывшего Союза, которыми полон был этот многонациональный город. Не изжито горе, не высохли слезы, не произнесены слова извинений, покаяния, не осуждены с высоких трибун военные преступления совсем уж недавнего прошлого. Город Грозный был дважды подвергнут тотальному разрушению с помощью тяжелых авиаударов. Как можно после этого демонстрировать военную авиацию в небе над Москвой в день победы над фашизмом? Бомбардировщики СУ вызывают у нас теперь иные ассоциации, отнюдь не связанные с памятью о Великой Отечественной войне.

День 9 мая — это день памяти о массовой гибели населения Европы, о неизмеримой трагедии населения Белоруссии, России и Украины, о том «поколении обреченных», которое, возвращаясь обугленным и израненным с фронтов войны, попадало в ненасытные лапы сталинского СМЕРШа и шло на расстрелы, в тюрьмы и лагеря. Это день памяти об удушенных в газовых камерах и заморенных голодом в концлагерях, обо всех павших на полях сражений, и о тех, чьей массовой гибели не предотвращало вопреки такой возможности безучастное к человеческим жизням советско-партийное руководство. Это и день памяти о трагедии малых народов, преступно выселенных в ходе войны из своих автономных областей и республик на верную смерть от голода и лишений, это день памяти о десятках и сотнях миллионов жертв этой безумной войны. Телевизионным каналам приличнее было бы показывать в этот день не Путина с Медведевым на Красной площади, а тех мальчиков, о которых пел Булат Окуджава, которые уходили «за солдатом солдат» и не возвращались, тех девочек, которые приписывали себе года, уходя добровольцами. В этот день впору посидеть в тишине, зажечь свечи рядом с фотографиями погибших родственников и друзей семьи, помолиться об упокоении душ усопших дома или в храме, послушать музыку глубокую и тихую, озвучить свидетельства чистые и правдивые. Это нормально, когда у человека наворачиваются слезы при упоминании о смертности в блокадном Ленинграде. Это нормально, когда горло сжимают спазмы при звуках песни о Сережке с Малой Бронной и Витьки с Моховой. Но это не нормально, когда в день памяти об этой войне граждан в массовом порядке охватывает экстаз при звуках победной музыки, когда, уткнувшись в телевизоры, они радуются стадному действу, сродному практике языческих действ, тоталитарной шагистике, не имеющей ни малейшего отношения ни к историческому прошлому, ни к национальному возрождению, ни к культуре, ни к духовности, ни к интеллекту. А участвовать душой в подобных торжествах на фоне имущественных контрастов и тотальной нищеты населения — это уже массовое раздвоение личности, тяжелая болезнь страны и общества. Вместо того чтобы радоваться цветущим садам и голубому небу, молодой зелени, любви, надеждам и памяти о том, что в эти дни кончилась Вторая мировая война, принеся вздох облегчения всему человечеству — вместо этого полстраны, прильнув к экранам, ловит кайф от прохода пыльной, уродливой бронетехники, от вида тяжелого вооружения, предназначенного нести разрушение, горе, кровь, слезы и массовую гибель.

И в довершении ко всему порадовали нас вершители судеб сообщением о том, что за выражение собственного мнения об исходе Второй мировой войны у нас будут теперь сажать. Разве не так? Ведь как это понимать — «за отрицание победы»? Ее никто не отрицает, подписанная капитуляция и взятие Берлина — это исторический факт. Так с чем же предстоит бороться готовящемуся закону? Не иначе как с изложением сути событий, не совпадающим с официальной концепцией. Этот закон грозит пополнить количество политзаключенных в российских тюрьмах, поразить общество страхом и ложью, парализовать волю добросовестных исследователей и ученых, докапывающихся до суровой исторической правды. Одно дело — отмечать День победы искренне, по собственной воле. И совсем другое — по принуждению, с осознанием того, что любые сомнения твои, высказанные вслух, уголовно наказуемы. Нас возвращают назад — к безликому официозу тоталитарного прошлого.

Но правды не заглушить, времени вспять не повернуть. Наша история — не цепь торжеств и побед, наша история горька и трагична. И не избежать нам новых крушений и бед, если мы позволим казенной пропаганде заглушить в себе память, если не найдем места глубокому осмыслению прошлого и прозрению настоящего в свете человечности, совести и покаяния.