В День победы об одном аспекте \"власовской мифологии\"

Недавняя инициатива министра Шойгу и генерального прокурора Чайки о введении уголовной ответственности за отрицание итогов Второй мировой войны, кажется, постепенно приобретает черты инициативы законодательной. Дискуссия вокруг этой инициативы – хороший повод разобраться, наконец, с коричневой (если угодно либерально-коричневой) мифологией, занимающей, к большому сожалению, значительное место в общественном сознании современной России. Мифология эта многообразна. Среди ее основ почетное место занимает миф о «нечастных» власовцах, полицаях и карателях, зверски замученных НКВД после войны.

Лейтмотив выступлений и публикаций на тему \"власовцев\" отечественных гитлерофилов почти доходит до шаблонности: \"В те скорбные дни 1945 года жертвами сталинских палачей и их посредников — британских офицеров стали десятки тысяч русских людей\". В пронацистских изданиях и мемуарах это именуется не иначе как «предательством» со стороны союзников, хотя как раз казаки в Нормандии и Италии весьма активно воевали именно с англо-американцами, продолжая сопротивляться даже после капитуляции немецких частей.

В первые постперестроечные годы в СССР появилась книга Никиты Толстого \"Жертвы Ялты\", ставшая культовой для наших поклонников пресловутого «Русского освободительного движения». Она содержала леденящие душу сцены выдачи английской армией казаков, служивших у немцев в городе Линц (Австрия). Их всех, писал автор, \"кровавые палачи из контрразведки СМЕРШ\" расстреляли вместе с женами и малыми детьми буквально на глазах у союзников.

Во многих источниках содержатся рассказы про то, как боялись казаки возвращения – совершали массовые самоубийства, убивая членов семей, устраивали коллективные самосожжения в бараках. Доходило до того, что матери убивали своих детей. (Видимо, все эти люди боялись, что с ними поступят так же, как они поступали с мирными жителями Белоруссии, Украины, и Югославии).

Вся эта жуткая история, мягко говоря, не соответствует действительности – и это подтверждено даже в судебном порядке. Ибо все, кто пропагандировал у нас «Жертвы Ялты» как истину в последней инстанции, обычно забывали упомянуть, что вскоре после выхода «Жертв Ялты» престарелый генерал Тобиас Лоу, лорд Олдингтон, заместитель командующего британскими войсками в Австрии, подал на автора в суд. И британский суд признал информацию, содержащуюся в книге, ложной и позорящей честь и достоинство британской армии, обязав Толстого выплатить компенсацию морального вреда и штраф в размере полутора миллионов фунтов стерлингов.

Так как же все было на самом деле?

Цифры, факты

После окончания Великой Отечественной войны в руках властей СССР оказалось большое количество советских граждан, активно сотрудничавших с оккупантами. Эмигрантские источники называют совершенно абсурдные цифры – полтора или даже два миллиона наших сограждан, перешедших на сторону Германии с оружием в руках.

Более правдоподобные цифры, содержащиеся в трудах немецких ученых, составляют порядка 800 тысяч человек в течение всей войны и единовременно – не более 300 тысяч (данные историка Мюллера-Гиллебрандта, бывшего генерал-майора генштаба вермахта). Но в любом случае в руках советской власти оказались тысячи и тысячи заведомых врагов существующего строя.

Казалось бы, в СССР, где к огромным срокам приговаривали за куда меньшие преступления, на этих людей должна была обрушиться вся тяжесть закона. Главный зарубежный «популяризатор» Власова, Йоахим Хофман, заявлял, что около 30% власовцев и военнослужащих «восточных батальонов» были расстреляны, остальные получили по 25 лет лагерей, а беженцы «чаще всего 10 лет».

Но сталинская Фемида во многих случаях отнеслась к изменникам с удивительным гуманизмом, фактически – с пониманием. Процессы военных преступников были не столь многочисленны, как этого можно было ожидать. Самый известный из них – процесс Власова и его окружения – был закрытым, и никаких материалов о нем в советской прессе не было кроме краткого сообщения о смертном приговоре. Почему, не совсем ясно. Ведь ничего, что могло бы повредить советской власти в пропагандистском смысле, на этом процессе не прозвучало. Наоборот, все участники его выглядели достаточно жалко.

Бывшие советские генералы практически полностью признали свою вину и не пытались защитить идеи, за которые они будто бы боролись совместно с нацистами. Сам Власов несколько раз упоминал об обиде, нанесенной ему перед войной советской властью: пограничники, якобы, незаконно конфисковали у него два чемодана с китайскими трофеями. А генерал Краснов вообще вместо объяснений своей позиции вел со следователями и судьями долгие и бессодержательные беседы на отвлеченные темы.

Хотя \"органы\" и старались усиленно на основе архивов, свидетельских допросов и очных ставок отыскивать и предавать суду бывших старост, полицейских и полицаев, фельджандармов, сотрудников гестапо и оккупационных управ, добровольно записавшихся в зондеркоманды, а также тех, кто служил в охране нацистских концлагерей, дальнейшая судьба выявленных далеко не всегда была такой уж страшной.

Смертную казнь, как правило, применяли только к офицерам, и еще к тем солдатам русских частей вермахта, о которых было достоверно известно, что они совершили преступления против мирных жителей. Рядовые власовцы и полицаи в абсолютном большинстве отделывались куда более легким наказанием, причем вовсе не обязательно они попадали в лагерь.

Заметное число тех советских граждан, что служили в вермахте и были в строю до самого конца третьего рейха – например, солдаты казачьего корпуса фон Паннвитца – вообще были освобождены от уголовной ответственности(!), получив лишь по шесть лет спецпоселений, что являлось на тот момент административной мерой наказания. Именно такое сравнительно мягкое наказание для власовцев предусматривалось постановлением ГКО от 18 августа 1945 года.

Немалая часть бывших немецких пособников вообще не подверглась никакому наказанию. В иных случаях достаточно было заявления обвиняемого, что он поступил на службу к оккупантам с целью борьбы с ними, и уголовное преследование прекращалось.

Что до массы гражданских служащих нацистской администрации, то большая их часть была помилована автоматически. Причем не только рядовые писари или старосты, но и весьма высокопоставленные – например, бургомистр Смоленска, профессор Базилевский, преподававший после войны в том же пединституте, что и до 1941 года.

Тюрьма и воля

Для осужденных за службу нацистам не создавалось никаких специальных лагерей с особо суровым режимом. Они содержались в местах лишения свободы на общих основаниях, зачастую занимая выгодные должности бригадиров, нарядчиков, дневальных – никаких запретов тут не существовало. Случалось, в \"зонах\" власовцы объединялись в самые настоящие банды, пытавшиеся терроризировать заключенных. Иногда администрации приходилось применять к таким бандам карательные меры, вплоть до бессудных расстрелов. Или же сами заключенные устраивали над ними массовые расправы, пытаясь своими силами прекратить беспредел, творимый \"фашистами\". Немало таких случаев имело место, когда спустя несколько лет после войны в лагеря пошел большой поток уголовников-фронтовиков.

К примеру, многие прибалты, служившие в вермахте и СС, а ныне марширующие в колоннах ветеранов разнообразных «легионов» по балтийским столицам, были вообще освобождены от всякой ответственности и отпущены по домам. Некоторые из них даже закончили службу в рядах Красной Армии.

Причем основаниями для столь удивительного по тем временам гуманизма были… собственные утверждения прибалтов о том, что их мобилизовали насильственно и при первом удобном случае они дезертировали. (Справедливости ради отметим – весьма большой процент латышей и эстонцев действительно попал в СС и вермахт против своей воли).

К тем же, кто все-таки попал в лагерь, тюремщики отнеслись удивительно доброжелательно. Все очевидцы сообщают, что они беспрепятственно получали богатые посылки от родственников, и лагерный персонал не пытался им в этом препятствовать. Одним словом, никаких особых издевательств и страданий (во всяком случае, в сравнении с другими категориями заключенных) эти люди не испытывали. Косвенно об этом свидетельствует например то, что в нынешней Латвии проживает немалое число бывших военнослужащих частей СС.

Как ни странно, тех, кто все же попал в заключение, начали выпускать довольно быстро – за примерное поведение и \"ударный труд\". В этом смысле подход советской Фемиды к предателям был куда ближе к аналогичной практике в Западной Европе, нежели к традиционной сталинской карательной политике. (К примеру, во Франции судами высших инстанций было отменено порядка 80% смертных приговоров коллаборационистам.)

Ко второй половине 50-х годов большая часть уцелевших изменников и военных преступников вышла на свободу. Абсолютное большинство из них было освобождено в 1955 году. По иронии судьбы – это была амнистия в связи с десятой годовщиной победы над Германией. Данные факты можно было бы списать на хрущевский «волюнтаризм», однако есть достаточно достоверная информация о том, что проект амнистии военным преступникам начал готовиться еще в 1952 году, то есть еще при жизни Сталина. Кстати, на момент его смерти в лагерях содержалось приблизительно 500 – 600 тыс. преступников, осужденных за службу в оккупационных войсках и террор против мирных жителей.

Вот один только эпизод: начальник полиции из Белоруссии, известный крайней жестокостью, был после войны случайно обнаружен под чужой фамилией в колымском лагере, где отбывал пятнадцатилетний срок за хищение пятнадцати ящиков шампанского. За измену родине и участие в массовых убийствах ему дали... 10 лет. Пролитая им кровь соотечественников была оценена куда дешевле игристого напитка.

Случались полуанекдотические истории, описанные в литературе 60 – 70 гг., когда годами прятавшиеся у родных и близких по подвалам и чердакам бывшие полицаи и изменники, не выдержав, являлись с повинной, и узнавали, что они уже давным-давно не подлежат уголовной ответственности в связи с очередной амнистией.

К 60 – 70-м годам поиск бывших военных преступников мало-помалу ушел далеко на периферию деятельности органов госбезопасности. Процессы над вновь выявленными карателями были редкостью и сравнительно мало освещались в прессе.

Бывшие полицаи отсидевшие сроки, случалось, выходили в большие начальники и даже вступали в КПСС (опять-таки – невероятно, но факт).

Откуда гуманизм?

С чем же был связан такой странный гуманизм в отношении вполне реальных и очевидных изменников? Разобраться в этом почти никто никогда не пытался – поиск истины пусть и по разным причинам не выгоден ни неосталинистам, ни нынешним «неовласовцам». Чаще всего высказывается мнение, что связано это было с высокой потребностью восстанавливаемой экономики СССР в рабочей силе, потому, мол, и было решено сохранить жизнь даже заведомым врагам. Но объяснение подобному явлению следует искать не в экономической, а в духовно-нравственной сфере.

Рядовые солдаты могли расстреливать пленных власовцев на месте, рискуя попасть под трибунал, а югославские и итальянские партизаны – закапывать казаков Краснова в землю живьем, мстя за родных и близких. Но для тогдашних властителей Советского Союза соображения справедливости и подлинного правосудия были не на первом, и даже не на десятом месте. Решение судьбы военных преступников для них было не более чем еще одним бюрократическим вопросом.

Кроме того, вряд ли стоило ждать обостренного чувства справедливости от людей, бросавших в тюрьмы тысячи заведомо невиновных сограждан, у которых они, не гнушаясь пытками, вырывали признания в совершенно немыслимых грехах. Так что людям, возмущающимся торжественными шествиями бывших эсэсовцев в Прибалтике и на Львовщине, следует помнить, что этим неприятным зрелищем они обязаны не только временам Ельцина и Горбачева, но так же и эпохе Сталина. Впрочем, это уже совсем другая тема.