Об оттепели говорить преждевременно

Выносить ли Ленина из Мавзолея? — Закончилась ли контртеррористическая операция? — Слышит ли Медведев общество? — Становится ли свободной судебная система? — Общественному контролю настал конец?

Накануне дня рождения Ленина мне позвонили из Интерфакса и спросили, как я отношусь к идее вынести Ленина надо из Мавзолея? Мой ответ неоднократно цитировался, но слишком кратко, и главное, мне кажется, он прозвучал недостаточно внятно. Так вот. Вопрос о выносе тела Ленина из Мавзолея и его захоронении я считаю второстепенным, и дело совсем в другом. Наш народ очень склонен к мифотворчеству, и один из самых устойчивых мифов — это миф о Ленине. О Сталине даже его сторонники в основной массе не говорят, что он был хороший человек — они его превозносят за то, что считают его заслугами, например, за победу в войне, но почти никто не отрицает репрессий и его крайней жестокости, могут только говорить о целесообразности этой жестокости. А про Ленина большинство людей продолжает быть уверенными, что он был хороший человек и что репрессии и террор — это характеристика сталинского режима, не ленинского. Таким образом, вокруг Сталина мнения поляризованы, и эта поляризация происходит вокруг оценки результатов его деятельности, а не того, что он совершал преступления. Вокруг Ленина такой поляризации мнений нет. Однако существует множество фактов, которые говорят о том, что Ленин совершал преступления, массовый террор, задолго до Сталина — например, массовое уничтожение священников, главных идеологических противников большевистского режима, в 1921 г. и многое другое. Т.е., именно он был родоначальником террора и не меньшим преступником, чем Сталин. Все эти факты широко доступны, но в массовое сознание не вошли, и миф о «хорошем Ленине» продолжает существовать.

С мифами воевать силовыми методами невозможно, их нельзя запретить. Здесь, мне кажется, есть только один метод — необходимо провести открытый судебный, по возможности международный, процесс над практикой реализации коммунистической идеи в СССР и странах Восточной Европы. Подчёркиваю — над практикой реализации идеи, а не над самой идеей — идеи, особенно такие привлекательные, как коммунизм, судить невозможно. Если удастся организовать суд над практикой реализации коммунистической идеологии, то можно будет доказать и убедить общество в том, что Ленин и Сталин были преступниками. Для того чтобы решения суда были легитимными, он должен быть инициирован и проведён государством, или, лучше, группой государств. Это должен быть процесс, подобный Нюрнбергскому, который бы создал правовую основу для того, чтобы любые официальные высказывания о «хорошем Ленине», появление в государственных школьных учебниках положительной оценки Сталина и т.п., стало бы юридически невозможным, противоречило бы закону. Вот тогда, и только тогда, пребывание мемориала преступника, официально таковым объявленного, на главной площади страны, стало бы однозначно невозможным и вопрос решился бы автоматически. Без этого решение убрать Ленина из Мавзолея будет даже если и правильным, то идеологическим, а не правовым.

Но как относиться к тем людям, которые сейчас поклоняются Ленину или, например, отрицают террор? Есть призывы к их уголовному преследованию. Я категорически против — за взгляды, за веру в те или иные мифы преследовать нельзя никого, этим только добьешься противоположного результата. Это в равной мере относится и к законопроекту, внесённому в Думу по инициативе Шойгу — о преследовании тех, кто отрицает победу СССР во Второй мировой войне. Человек может жить в плену своих идеологических представлений, каковы бы они ни были, и преследовать за это нельзя. Так можно открыть ящик Пандоры. Сегодня будем судить за одну идеологию, потом за другую — и в результате скатимся в тоталитаризм, когда вообще рот открыть будет нельзя.

К сожалению, такой процесс было бы легко провести в начале 1990-х, сейчас гораздо сложнее, если вообще возможно. Мы упустили время, и в этом, признаюсь, есть и моя вина.

Событие последней недели, о котором много говорили — это отмена режима контртеррористической операции в Чечне с 16 апреля. Это событие по преимуществу оценивается всеми положительно, как давно назревшее и перезревшее. В принципе, с точки зрения правозащитника, я должен был бы также это решение только приветствовать — ведь присутствие в регионе федеральных войск, наделённых особыми полномочиями, приводило к постоянным грубейшим нарушениям прав человека. Да и реальная ситуация в Чечне сейчас даже спокойнее, чем в ряде соседних республик, например, в Дагестане. Однако здесь есть одно важное «но» — характер режима Рамзана Кадырова. С боевиками он справится самостоятельно, но его собственные вооружённые формирования повинны в нарушениях прав человека в Чечне никак не меньше, чем федеральные. При этом известно, что кадыровские службы неоднократно помогали выявить различные нарушения, совершаемые федералами, но зато федералы осуществляли хоть какой-то контроль за кадыровцами. Теперь взаимного контроля не будет, и это может обернуться полным всевластием кадыровских боевиков и усилением авторитарности кадыровского режима, которая и так уже зашкаливает.

За последнее время президент Медведев совершил несколько действий, которые либеральной общественностью рассматриваются как знаки того, что он начинает курс на некоторые послабления. Правда ли это? По-моему, путают сам факт произошедших событий с содержанием событий. А вот содержание этих событий, сами шаги президента выглядят убого. Впечатление такое, что нашему исстрадавшемуся либерально-демократическому сообществу наконец-то кинули кость. Но она голая — мяса на ней не оказалось, даже поглодать нечего!

Во-первых, в качестве такого шага рассматривают его интервью «Новой газете». Но ведь реально президент прямо не ответил ни на один вопрос! Например, был задан вопрос о снятии кандидатуры на пост мэра Сочи А. Лебедева, совладельца газеты. И каков ответ? «…Для демократии такие яркие кампании — это хорошо». И в таком духе все ответы. Я не вижу, чтобы это было каким-то положительным сигналом.

Во-вторых, и на эту тему в «ЕЖ» было много комментариев, таким сигналом от президента казалась его встреча с правозащитниками из комиссии Эллы Памфиловой. То, что мои коллеги подготовили и остро поставили многие вопросы, нельзя назвать негативным явлением, и уж называть их за это шутами — совершенно несправедливо и просто нехорошо.

Они сделали, что могли и что должны были сделать. Не все вопросы рассматривались, но этого, наверное, и нельзя требовать. Я считаю, что Эллу Памфилову надо поблагодарить за то, что она такую встречу так хорошо организовала. Но вот президентского ответа я опять не услышал. Он практически ничего не сказал. Опять же нулевой сигнал обществу. Может, единственное, о чём он внятно сказал — это то, что законодательство об общественных организациях надо исправлять. То есть что-то он услышал и на что-то отреагировал! Но ведь Общественная палата уже высказывалась на эту тему, почему же раньше никакой реакции не было?

Наконец, как положительный сигнал, исходящий от власти, многие восприняли освобождение Светланы Бахминой по УДО. Учитываю ту мощную и долгую общественную кампанию, которая этому предшествовала, и упрямое нежелание её освободить, которое ясно демонстрировалось, это действительно можно было бы расценить как положительный сигнал. Достаточно вспомнить эпизод о том, как она на седьмом месяце беременности написала прошение о помиловании (очень лояльное, с признанием вины), а потом была вынуждена его забрать… Это значит, на неё очень сильно давили! Отказаться от прошения о помилования она могла, только беспокоясь за судьбу будущего ребёнка. Так что это, конечно, можно было бы рассматривать, как победу общественности и ослабление давления власти. Но… я пишу эти строки, когда прошло уже более двух суток с момента, когда суд принял решение, а она всё ещё в заключении, хотя обычно, если прокуратура не возражает против решения суда, по УДО освобождают прямо в зале суда… Так что никакого сигнала о начале либерализации здесь тоже не видно, скорее, суд повёл себя чуть-чуть более независимо или на него перестали оказывать в этом отношении давление.

Кроме того, когда судья зачитывал свое решение, он сказал, что Светлана Бахмина признала свою вину. Какие последствия может иметь этот факт? Что имеется в виду? Какую роль в процессе Ходорковского сыграет сама Бахмина? Дай бог, чтобы ее больше не пытались использовать!

С решением суда по Бахминой я хочу увязать приговор суда Алексею Олесинову. В обвинительном заключении прокуратуры две трети текста касались того, что он лидер «Антифа», антифашистского движения, и это выглядит особенно сильно в стране, победившей фашизм — прокуратура не скрывала, что человека судят за то, что он лидер антифашистского движения. В такого рода процессах всегда штампуют обвинения прокуратуры — а прокуратура требовала 5 лет! И то, что ему дали один год, — я считаю реальным успехом гражданского общества, результатом многочисленных акций протеста, писем в прокуратуру. С другой стороны, ему дали год, а могли бы дать приговор, зачитывающий предварительное заключение, и освободить сразу. Т.е. здесь суд опять-таки проявил «половинчатую независимость».

Приговор Олесинову и особенно УДО Бахминой, дают возможность по-новому строить прогнозы по делу Ходорковского и Лебедева. Может быть, так специально рассчитано, чтобы оттенить события, которые будут происходить и происходят на процессе Ходорковского, и власти хотят некоего равновесия — событий со знаком «плюс» и со знаком «минус». 

Процесс идёт. Открытый процесс — это соревнование обвинения и защиты. И пока что мы видим, что защита выигрывает. В чём это проявляется? В том, что обвинение не сумело внятно объяснить, в чём их обвиняют, в чём состояло хищение. Пока что внятно было сказано только, что именно похищалось — нефть. Но ни у кого крали (кто потерпевший), ни где это происходило, ни каким образом, ни кому и как сбывалось краденое, обвинение объяснить не смогло. Сам Ходорковский так резюмировал содержание обвинительного заключения: «В неизвестном месте, в неизвестное время, неизвестными людьми или Ходорковским совершено неизвестное действие, которое неизвестным способом привело к неизвестным последствиям, которые мы оцениваем (мы, прокуратура) как изъятие нефти, при этом нефть никуда не делась…» Судья Данилкин ведёт себя вполне толерантно, даёт всем высказаться, но при этом ни одно из ходатайств защиты не удовлетворено — а это плохой признак. Так что как повернётся процесс, пока не ясно, есть и положительные признаки, и отрицательные. Однако я теперь оцениваю перспективы всё же не настолько пессимистично, как месяц назад.

Наконец, последний сигнал, показывающий, что об оттепели говорить преждевременно. Это приказ министра внутренних дел № 196 от 6 марта, опубликованный 24 апреля, — «О порядке посещения мест принудительного содержания органов внутренних дел Российской Федерации членами общественных наблюдательных комиссий». Да, мы давно ждали появления закона об общественном контроле, и он стал знаковым прорывом в области контроля над соблюдением прав человека в местах лишения свободы. Однако этот закон имеет ряд недостатков, которые могут свести на нет все его значение. Так, он отдал на откуп самим проверяемым ведомствам разработку правил их проверки. Если регламент посещения колоний, установленный Минюстом, более-менее терпим, то правила, разработанные МВД, лишают саму идею контроля всякого смысла, превращают его в чистую формальность. Во-первых, посещать места принудительного содержания — изоляторы, «обезьянники» — могут только утверждённые Общественной палатой члены комиссий — а их в каждом регионе всего несколько человек. Теперь никакие другие общественники проникнуть в отделения милиции и увидеть, что там происходит с задержанными и арестованными, не могут. Во-вторых, их посещение возможно только после предварительного согласования с начальником данного подразделения МВД. То есть никакие внезапные проверки невозможны — а это ведь самое главное! Предварительное предупреждение о визите позволяет начальнику срочно перевести задержанного, которого избили в данном отделении, в другое — и концов не найдёшь! В любом случае, подготовиться и скрыть следы злоупотреблений начальник всегда успеет. Кроме того, посещения отныне ограничены дневным временем — официальными рабочими часами начальника. Между тем, злоупотребления возможны и ночью, именно ночью там могут находиться незаконно задержанные… Так что от внезапных и ночных проверок МВД себя избавило. Ну а плановые проверки — это им не страшно, к ним всегда можно подготовиться. Такая вот «либерализация»!