Чечня: условный мир лучше необъявленной войны

Режим контртеррористической операции (КТО) отменен 16 апреля 2009 года. Но не прошло и недели, как вблизи административной границы между Чечней и Ингушетией, на окраине селения Бамут, в результате обстрела погибло трое российских военных.

Однако после преодоления неизбежных в таких случаях эмоций можно прийти к выводу: никакой сенсации здесь нет. Отмена режима КТО в первую очередь была пиаровским шагом, имеющим, прямо скажем, опосредованное отношение к действительности. Этот шаг был одним из серии тех, которые уже не раз предпринимались российской властью на чеченском направлении. В этом же ряду и заявление о возможности завершения КТО в течение двух месяцев (сделанное в 1999 году), и тезисы о наступлении торжества законности после конституционного референдума в марте 2003 года, и слова президента о завершении операции в 2006 году без подписания формального указа. К этому же перечню можно отнести и отождествление террористической деятельности с банальным бандитизмом и криминальной активностью, что формирует у населения не вполне адекватные представления о том, в чем же заключаются действительные цели и задачи организаторов взрывов и захватов людей.

Между тем сегодня гораздо более важно понять, означает ли это столкновение (а также другие более мелкие стычки, нападения, диверсии) конец пресловутой «стабилизации» в Чечне? И если да, то в какие сроки это может произойти? А если нет, то по каким причинам рейды боевиков можно считать делом обреченным? Можно ли говорить о своеобразном втором дыхании сепаратистов в Чечне, или же это предсмертная агония? А если не агония, то под какими идеологическими знаменами будет консолидировано чеченское «сопротивление»?

Пока же «война после окончания войны» лишь продемонстрировала один вполне очевидный факт. Недовольные республиканской и федеральной властью, их политикой в Чечне - существуют. Никакие рейтинги и эффектная пропагандистская кампания не ликвидируют недовольство властью, поскольку предпосылки для неприятия властной политики всегда найдутся. Было бы верхом легкомыслия считать, что политика кадыровизации власти снимет все острые социально-политические противоречия в республике. Всё, что удалось сделать Рамзану Кадырову, как на посту президента Чечни, так и в период его фактического руководства республикой, - это запустить проект «национального возрождения». Компонентами этого проекта стали привлечение вчерашних боевиков и даже сепаратистских лидеров в органы власти и управления, милицейские ряды, большая (по сравнению с другими регионами) политическая самостоятельность, подчеркнутое фрондирование, претензии на общекавказскую гегемонию. На фоне того эмпирического опыта, который был у чеченцев весь постсоветский период (а это Ичкерия в двух вариантах или военные антисепаратистские кампании, выбор невелик), кадыровский проект национального возрождения имел серьезные перспективы и шансы на успех. Собственно говоря, боевые столкновения через неделю после отмены режима КТО эти шансы не сделали существенно более низкими.

Государственный эксперимент «Ичкерия» - не отвлеченная реальность. Есть эмпирический опыт государственного строительства (две модели госстроительства). В 1991-1994 годах был реализован светский националистический проект, в 1996-1999 годах независимая де-факто Чечня строилась с опорой на исламские традиции (шариатские суды, шариатская безопасность, Уголовный кодекс, скопированный с суданского УК). И обе попытки не были удачными ни с социально-экономической точки зрения, ни с точки зрения политической стабильности. Оба раза само чеченское общество раскололось в поиске лучшей модели государственного устройства и защиты собственной идентичности. И здесь еще один миф. «Чеченский кризис» постсоветского периода - это не перманентная борьба русских и чеченцев, Чечни и России. Это также противостояние Дудаева и городского совета Грозного, Дудаева и Автурханова, Завгаева и сепаратистов, сторонников суфийского ислама и так называемых ваххабитов.

Свои внутричеченские разломы также объективно работали против сепаратистской идеи. В отличие от Абхазии или Нагорного Карабаха, чеченские лидеры не смогли консолидировать народ вокруг идеи самостоятельного государства. Отсюда и массовый отъезд чеченцев из Чечни, то есть из собственного «национального очага», в Россию. Которая, кстати сказать, в течение 1990-х годов не перестала восприниматься как своя страна. Ичкерия в двух своих изданиях не предоставила своим непризнанным гражданам ни возможностей для карьерного роста, ни понятных правил игры, ни внутриполитической стабильности. Таким образом, важнейшей предпосылкой того, что национал-сепаратизм в Чечне в ближайшее время не будет востребован, является неудача государственного строительства по-ичкерийски. И эта причина гораздо более важна, чем брутальная политика федерального центра.

Нынешняя элита Чечни, выросшая и возмужавшая в условиях поиска собственной идентичности после распада СССР (отягченного войнами и конфликтами), сделала выбор в пользу альтернативного открытой сецессии «нациестроительства».

Однако нет сомнения в том, что это именно проект «национального государства». Во-первых, республиканская элита Чечни во главе с Рамзаном Кадыровым апеллирует к «национальному возрождению», претендует на особую роль и особое место в РФ. Во-вторых, фактически Грозный проводит свою внутреннюю и даже внешнюю политику, не всегда согласованную с Москвой или не всегда вписывающуюся в планы российской власти. В-третьих, идеология современной чеченской элиты обращена на поиск внутринационального консенсуса зачастую в ущерб общероссийским интересам (здесь от всепрощенчества по отношению к вчерашним боевикам до самостоятельной интерпретации событий 1990-х годов). Этот курс имеет свой ресурс популярности. Именно он обеспечил Чечне особую роль внутри России, а для жителей республики дал определенные правила игры и карьерные возможности. После двух военных кампаний и внутричеченских конфликтов нынешняя ситуация воспринимается если не как абсолютное благо, то как меньшее из зол. Сегодня можно выбирать между карьерой в кабинете и карьерой по-басаевски. Для общества, уставшего от войны, романтика гор не всегда привлекательна.

Однако это всего лишь одна сторона чеченской медали. Вторая сторона заключается в том, что модель кадыровизации является уязвимой в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Во-первых, это модель власти, которая сконцентрирована в одних руках. В отличие от ичкерийских времен власть в современной Чечне моноцентрична. А значит, она не позволяет существовать оппозиции в принципе. Тем более глава Чечни - жесткий политик, не склонный к сентиментальности. Во-вторых, власть Рамзана Кадырова связана пуповиной с Кремлем. От президента Чечни во многом зависит и стабильность нынешней вертикали власти. Таким образом, потенциальные оппозиционеры не смогут найти управу на кремлевского любимца в Москве. В этой схеме, которая была предложена и реализована прежде всего федеральной властью, нет клапанов для выброса оппозиционной энергии. Более того, эту энергию невозможно отслеживать и цивилизованно контролировать. Подавлять - да, но не контролировать! До Москвы далеко, а победить Кадырова внутри Чечни с опорой на собственные силы не удастся (тем паче что у президента Чечни есть свой ресурс поддержки). Но даже если о победе речь не вести, а думать, например, о конкуренции, то и здесь шансов немного. А значит, рано или поздно моноцентричная власть замкнется и будет работать на воспроизводство самой себя. Таким образом, для внутренних оппозиционеров, недовольных кадыровизацией, потенциально не остается других путей, кроме как идти в горы (для кого-то - возвращаться в места прежней дислокации). А ведь недовольными могут быть не только чиновники, провинившиеся перед шефом, но и обыватели, которые не смогут найти эффективной защиты от произвола уже своих силовиков, а не временно дислоцированных вэвэшников. Более того, свое недовольство Кадыровым они будут неизбежно связывать с недовольством Россией в целом. Еще один вызов заключается в том, что на Востоке зачастую провал националистического сепаратистского проекта делает актуальным исламский радикализм. Не зря ведь так называемый президент Ичкерии Доку Умаров педалирует тему именно «исламской солидарности», а не независимой государственности. В этом смысле Чечня становится одним из центров общекавказского джихада.

Таким образом, Москве следует преодолеть эйфорию, которая сложилась в высших коридорах власти по поводу Чечни. Кадыровизация Чечни - это метод, с помощью которого можно решить тактические задачи по замирению республики. Такие задачи, как инкорпорирование чеченцев в общероссийские структуры (не только и не столько власти, сколько повседневности), не решаются. Не решается и задача (которую когда-то в 1994 году Москва заявила как приоритетную) установления правового порядка в республике. Неформальные и закулисные связи решают намного больше, чем формально-правовые. Закрытость республики, а также нежелание Москвы формировать в Чечне новую, постконфликтную элиту откладывают возможность полноценной социальной реабилитации Чечни. В свою очередь без этой реабилитации любое недовольство в республике (как и любая оппозиция) будет иметь не самую цивилизованную форму. А значит, ситуации «войны после войны» будет периодически повторяться.

Силовики, несмотря на отмену режима контртеррористической операции в Чечне, продолжают \"точечно\" проводить ее на территории горных районов республики. На сегодняшний день контртеррористическая операция проводится уже в четырех районах Чечни и, по данным источника ИТАР-ТАСС в оперативном штабе по ЧР, \"это еще не предел\".

Как сообщил ИТАР-ТАСС руководитель Объединенного пресс-центра оперативного штаба по ЧР Владимир Патрин, с 23 апреля КТО введена на территории горной части Шалинского района, включая населенные пункты Чири- Юрт, Новые Атаги, Сержень-Юрт, и на всей территории Шатойского и Веденского районов.