Кризис расколол провластную верхушку России

Когда падение рынков, девальвация рубля и банкротства предприятий не то чтобы закончились, но приостановились, настало время подумать о будущем.

Любопытно, что некоторое затишье в развертывании кризиса стало поводом к дискуссии между неожиданно проявившимися двумя группами внутри правительства и государственного аппарата в целом – между теми, кто считает, что опасность минула, и теми, кто верит, что опасность еще впереди. Этот спор, как и многие другие, скрывает за собой не только разницу экспертных оценок, но и расхождение интересов внутри российской элиты.

Дискуссия о «второй волне»

В последнее время представители политической и финансовой элиты выступали с противоречивыми заявлениями о «текущем моменте». Так, например, первый вице-премьер Игорь Шувалов предположил, что «мы уже внизу либо уже близки к нижней точке. У нас есть ощущение, что к концу года может быть и рост». Похожую точку зрения защищает первый заместитель председателя Центрального банка (ЦБ) Алексей Улюкаев, по мнению которого «острая фаза (кризиса) пройдена. Мы находимся в макроэкономическом балансе. Он нам может не очень нравиться, но это уже предсказуемая ситуация». Шеф Улюкаева, глава ЦБ РФ Сергей Игнатьев, выступая на съезде Ассоциации российских банков, сделал даже более оптимистичное заявление: «Я считаю, что наиболее острая фаза экономического кризиса позади. Думаю, что уже в ближайшие месяцы возобновится, пусть и медленный, но рост экономики». Основанием для этого Игнатьев считает стабилизацию мировых цен на нефть, превысивших прогноз Центрального банка.

С другой стороны, помощник президента РФ Аркадий Дворкович, комментируя высказывание зампреда ЦБ, заявил: «Я согласен с оценкой Улюкаева, что наиболее острая фаза кризиса достигнута, но это не значит, что достигнуто дно, это значит, что замедление будет носить более плавный характер».

По прогнозу Дворковича, экономика России достигнет настоящего дна к середине лета или к осени, и связано это будет с массовым невозвратом кредитов банкам. Аналогичной точки зрения придерживается глава РСПП («профсоюз олигархов») Александр Шохин. Весьма резко выразился в том же духе вице-премьер РФ Сергей Иванов: говоря о тех людях, которые заявляют о том, что дно кризиса достигнуто, он назвал их «шарлатанами». При этом он фактически оскорбил своего коллегу Игоря Шувалова, но это осталось тактично не замеченным.

Впрочем, лидером пессимистов был и остается министр финансов России Алексей Кудрин. Он регулярно выступает с заявлениями, смысл которых сводится к тому, что «худшее еще впереди»: даже если в экономике начинают прослеживаться позитивные тенденции, Кудрин неизменно комментирует: «Это временное улучшение... в ближайшее время будет новая коррекция и новое снижение... фондовых рынков... мы будем иметь снижение роста ВВП». Кудрин также видит основную проблему в пике неплатежей по банковским кредитам в конце лета – начале осени этого года. При этом министр финансов предпочитает говорить о «второй волне кризиса», словно игнорируя те угрожающие процессы, которые происходят в реальном секторе с начала марта.

На самом деле та волна, которую ожидают Кудрин и Дворкович, будет уже третьей. Второй она будет только для финансового рынка. На это можно было бы не обращать внимания – в конце концов, терминологическая разница не имеет принципиального значения, – если бы не удивительное равнодушие к судьбе реального сектора экономики, которое демонстрируют приверженцы монетаристской школы в российском правительстве.

Двухпартийное правительство

«В последние месяцы в рамках по-прежнему в целом единой государственной «управляющей компании» сформировались две партии – «короткого кризиса» и «длинного кризиса», – считает экономист Никита Кричевский. – К первой партии можно отнести Игоря Шувалова, Игоря Сечина, Сергея Чемезова и «примкнувшую к ним» Эльвиру Набиуллину. Ко второй партии относятся в первую очередь Алексей Кудрин и Аркадий Дворкович».

Кричевский, как и некоторые другие эксперты, полагает, что ключевым вопросом, по которому ведутся дискуссии между партиями «короткого кризиса» и «длинного кризиса», является перераспределение стратегических резервов России.

Легко догадаться, что «бухгалтер» Кудрин последовательно выступает против любых трат по копеечке накопленных им сбережений. Средства Стабилизационного и Резервного фондов можно размещать в американских ценных бумагах, кредитуя экономику США, можно вкладывать в облигации МВФ (о том, что Россия, вероятно, пойдет на этот шаг, заявил Аркадий Дворкович), можно давать в долг Киргизии, Армении и Монголии, делать многомиллиардные взносы в Антикризисный фонд ЕврАзЭС, однако нельзя вкладывать в российскую промышленность.

Некий резон в подобном подходе присутствует: долги с МВФ или стран СНГ есть надежда рано или поздно стребовать, а в отечественную экономику, сколько ни инвестируй, – «все равно разворуют». Промышленность неконкурентоспособна и вряд ли станет конкурентоспособной в ближайшие несколько месяцев; инновационные механизмы не разработаны, а значит, деньги уйдут в лучшем случае на то, чтобы залатать старые прорехи. Однако этот подход уже многие годы последовательно исключает даже возможность улучшения ситуации внутри страны. К тому же, как известно, средства, полученные от продажи нефти и газа и вложенные Минфином в американские ценные бумаги, все равно попадают в страну, только уже взятые под высокие проценты в виде частных или корпоративных займов российским бизнесом у американских же банков.

Вторая «партия» действительно включает в себя игроков, тесно связанных с промышленными кругами (Сечин, Чемезов), а также последовательных сторонников модернизации экономики в рамках «программы-2020» (Шувалов, Набиуллина).

Идеология этой части партии «короткого кризиса», которая сформировалась задолго до первой волны кризиса, заключается в том, что средства, накопленные в годы нефтегазового процветания, следует вкладывать в развитие производства, инновации и т.д. К сожалению, в условиях кризиса инновационные модели теряют значительную часть своей привлекательности.

Дело тут даже не в том, что выделенные на спасение промышленности средства обязательно «разворуют» – их, скорее, «проедят», пытаясь избежать социального взрыва.

«Оказание поддержки крупным предприятиям с большим числом занятых (работников. – К.Б.) – это тупик, – считает директор Института анализа предприятий и рынков ГУ-ВШЭ Андрей Яковлев. – Потому что они, скорее всего, будут просто «съедать» деньги, сохраняя рабочие места, но потом неизбежно потребуются новые деньги». При этом надо иметь в виду, что топ-менеджмент целого ряда крупных промышленных предприятий, пользовавшихся поддержкой государства в спокойные докризисные годы, проводил непродуманную, рискованную политику, занимая у банков «первой десятки» огромные суммы под сказочные проценты.

Теперь эти предприятия остро нуждаются в государственной поддержке, чтобы хоть как-то расплатиться по счетам. Примером может служить печальная судьба холдинга «Русские машины», входящего в империю Олега Дерипаски. Конфликт между Дерипаской и хозяином «Альфа-банка» Михаилом Фридманом, выставившим «Базэлу» счет на миллиард долларов, был вынужден урегулировать сам Дмитрий Медведев.

Сейчас мало кто сомневается в том, что главной проблемой 2009 года станет невозможность значительной части заемщиков в реальном секторе отдать взятые ранее кредиты банкам. По данным Института экономики переходного периода, уже сейчас только 60 процентов предпринимателей считают, что смогут расплатиться по долгам (банкиры настроены более оптимистично: по прогнозу главы ВТБ Андрея Костина, в целом просрочка по кредитам в российской банковской системе составит 10–15 процентов, для ВТБ не превысит 8 процентов).

Что делать с «токсичными активами»?

Особую актуальность приобретает дискуссия о будущем российской банковской системы, развернувшаяся в марте 2009 между представителями различных групп, в том числе «партий длинного и короткого кризиса». За создание единой государственной структуры, которая бы занималась сбором «токсичных активов» (так называемый «плохой банк»), выступали бывший глава Банка России, член совета директоров ВТБ Capital Сергей Дубинин, ряд руководителей РСПП (Александр Шохин, первый вице-президент РСПП Александр Мурычев) и некоторые другие эксперты.

Существует неподтвержденная официально информация, что за создание подобного «пула плохих активов» выступил в ходе обмена мнениями между Минфином и Центробанком первый зампред ЦБ Алексей Улюкаев. Следует отметить, что практически все сторонники «пула плохих активов» принадлежат к «партии короткого кризиса».

Исключение составляет Шохин, который, как и Кудрин, ожидает «второй волны» кризиса осенью этого года. Однако это то самое исключение, которое лишь подтверждает правило: Шохин завуалированно обвиняет Кудрина в том, что «вторая волна» будет создана Минфином искусственно. Он подчеркивает, что деньги, которыми государство «докапитализирует» банки, чересчур дорогие, к тому же их «недостаточно, либо схема докапитализации банков не совсем эффективна по сравнению с созданием фонда или института», скупающего «токсичные активы». Надо отметить, что именно по этому пути (создание bad bank) пошли Соединенные Штаты.

Сам Кудрин является последовательным противником создания пула по выкупу «токсичных активов». 25 марта 2009 года, выступая на банковской конференции в Москве, Кудрин заявил о том, что Центробанк и Минфин не видят необходимости в создании фонда «плохих» активов и готовы работать с каждым банком отдельно. В этом смысле министр финансов РФ склоняется к европейской модели, которая предполагает кропотливую индивидуальную работу с каждым проблемным банком. Однако надо иметь в виду, что российские «токсичные активы» серьезно отличаются от западных. Если в США и ЕС под «токсичными активами» понимаются в основном ценные бумаги проблемных компаний, то в России львиная доля «токсичных активов» приходится на выданные кредиты, качество которых оценить за короткий промежуток времени очень сложно.

«Если бы Россия пошла по пути создания пула под выкуп «токсичных активов», то я допускаю, что это привело бы к долголетней стагнации российской экономики (в мире была аналогия этому – Япония выкупила «токсичные активы» финансово-промышленных холдингов в начале 90-х годов прошлого века, что привело к пятнадцатилетней стагнации японской экономики», – считает Александр Баранов.

Разумеется, любая аналогия хромает. Однако представляется весьма вероятным, что, потратив огромные деньги на выкуп проблемных кредитов, государство не решит проблему неплатежей – ведь ее корни уходят гораздо глубже. Способ, который предлагают сторонники партии «короткого кризиса», поможет выжить средним и мелким банкам, однако вряд ли спасет реальный сектор экономики.

Тьма в конце туннеля

«Поверьте, что сотни банков исчезнут до конца года», – заявил в интервью Financial Times президент «Альфа-банка» Петр Авен. Он также прогнозирует кризис неплатежей в третьем квартале 2009 года и называет причину этого – высокую ставку рефинансирования, которую Центральный банк поддерживает на уровне 15–19 процентов. Банки, по словам Авена, просто вынуждены кредитовать заемщиков под 25 (реально 27–29. – К.Б.) процентов, что делает кредиты дорогими.

«Возможно, 20–30 крупнейших банков получат помощь государства», – считает Авен. По словам пожелавшего остаться анонимным банкира, на закрытой встрече с представителями финансового сектора Алексей Кудрин озвучил совсем уже апокалипсический прогноз: по итогам 2010–2011 годов в России может остаться тридцать коммерческих банков.

Сокращение числа коммерческих банков автоматически усиливает роль крупнейших государственных банков и банков, тесно связанных с государством (Сбербанк, ВТБ, ВЭБ).

Казалось бы, такой сценарий не должен устраивать сторонников партии «долгого кризиса». Но только если исходить из предположения, что «партия долгого кризиса» – это партия финансовых кругов, а «партия короткого кризиса» – партия промышленников. В действительности, вероятно, все обстоит гораздо сложнее. Ни одна из этих групп или партий не является однородной ни идеологически, ни политически.

В партии «долгого кризиса» присутствуют и либералы, близкие к ИНСОРу (Дворкович), и убежденные монетаристы (Кудрин), и государственники-силовики (Иванов). В партии «короткого кризиса» – все те же либералы (Улюкаев, Шувалов) и государственники-силовики (Сечин, Чемезов). Некоторые аналитики полагают, что речь идет не о двух, а о трех группах (выделяя в отдельную группу Шувалова), но это уже не структурные, а аппаратные различия. С определенными оговорками можно сказать, что раскол между либералами, присутствующими в обеих партиях, произошел по линии старой дискуссии между Минфином и МЭРТом относительно «стратегии-2020».

Итак, линия демаркации между тем проходит совсем не там, где ее чаще всего обнаруживают внешние наблюдатели. Либералы и силовики здесь неожиданным образом оказываются по одну сторону в разных партиях. А политические аргументы меняют все акценты в чисто экономических доводах.