Россиян пора заставить быть человечнее

Да, это кощунственно звучит: «был обязан по закону иметь заботу». Но эта тема поднималась в нашей газете более чем за полгода до трагедии, случившейся на Пречистенке. Я говорила о том, что люди, которые оставляют в опасности других, — должны быть судимы («О злостном невмешательстве», «Новая» от 30.05.2008). Они могли, без всякого риска для себя, как минимум вызвать необходимые службы: милицию, «скорую помощь», МЧС. Попытаться спасти человека… «Они могли это сделать, но по закону не были обязаны «иметь о нем заботу», — объясняли юристы и ссылались на статью 125 УК РФ «Оставление в опасности».

Статья предусматривает разные меры наказания: от штрафа в 80 тысяч рублей до одного года лишения свободы, но только в том случае, если виновный «имел возможность оказать помощь» человеку в опасности и «был обязан иметь о нем заботу». То есть ответственность за преступное бездействие по нашим сегодняшним законам несут только юридически ответственные лица — учитель, к примеру, в учебное время или во время экскурсии «имеет заботу» о своих учениках. Но если тот же учитель видит лежащих на улице людей в крови — он не обязан «иметь заботу» и вызывать «скорую». И если он бездействует, то по закону он невиновен. «Если же люди перестали чувствовать такую обязанность, — говорила я в той своей публикации, — значит, пора обязывать…» Потому что уже на тот момент слишком много скопилось ошеломляющих фактов какого-то именно злостного невмешательства в ситуации, когда человека можно было просто влегкую спасти, а люди наблюдали за этим так, как будто «окна — галерка, улица — партер…».

— Но это — вопрос человеческих, этических, моральных, а не юридических норм, — говорили мне.

— Без юридической поддержки это все не работает в массовом порядке, существует, но почти уже не держится, — объясняла я. — А держится колоссальная степень отчужденности, изолированности и соблазна запечатлеть трагедию, которая развивается рядом с тобой. Или просто на нее насмотреться — завораживает…

Конечно, это была очень спорная публикация в стране немереного правового нигилизма и уже существующих, но не работающих законов — я и сама это понимала. После публикации было много размышлений на форумах — и на нашем «Открыто.ру», и на других, самых разных. Были и отповеди, которые сводились к тому, что принятие закона, обязывающего всех «иметь заботу» о людях в опасности, приведет к судебному беспределу. Но еще больше было напоминаний о том, что «благими намерениями дорога в ад вымощена»… И вот этой мудрой, известнейшей цитаты я сегодня уже слышать не могу, потому что у нас в подавляющем большинстве населения страны ВООБЩЕ НЕТ НИКАКИХ БЛАГИХ НАМЕРЕНИЙ. А без них и дороги-то не мостятся — нас как будто ультразвуковым каким-то эскалатором выносит в этот вот самый ад. Пора признать, что давно уже пройдена точка, после которой антропологический кризис достигает своей кульминации. А что другое можно еще признать, если вы перечитаете вот эти строки из письма родителей Насти Бабуровой, которое уже было опубликовано в «Новой»:

«…Если камеры видеонаблюдения в метро зафиксировали убийцу в 14.25, то убийство было совершено, наверное, в 14.22. «Скорую помощь» вызвали только в 15.05, когда в аптеку, напротив здания палат (Белые палаты на Пречистенке. — «Новая»), зашла пожилая женщина и сказала, что девушка (наша дочь) еще дышит. Это означает, что до вызова «скорой помощи» расстрелянные молодые люди лежали на снегу на тротуаре (можно сказать, под ногами у других людей) 40 минут, истекая кровью…».

То есть если оставить сейчас за скобками киллера (за решеткой бы его оставить) и заглянуть в лица очевидцев трагедии убийства — что с ними было? Что было с прохожими, которые могли не видеть самого этого страшного момента, но видели окровавленных людей? Ступор? Шок? Сколько времени такое состояние может длиться? Специалисты утверждают: 2-3 минуты, не более. А дальше? «Иногда, — говорили мне, — с мобильного телефона невозможно набрать 03». Я специально замерила время, понадобившееся для того, чтобы узнать, как связаться со «скорой» — набрала 611 (каждый абонент знает номер сервисной службы своей сети, я набрала свой, билайновский) и мне ответили: «Набирайте 003 — это «скорая» или звоните в единую службу спасения 001».

На выяснение ушло меньше минуты.

Возьмем по максимуму: пусть 5 минут шока и растерянности, пусть еще 5 — на выяснение и возможность дозвониться до «Скорой»… Это не сорок минут, о которых говорят родители Насти. Давайте прикинем: сколько в это время суток там прошло человек, которые потенциально могли бы изменить ситуацию, спасти человека? Сколько было машин, в багажниках которых, конечно же, есть аптечки со всевозможными жгутами и бинтами, для того чтобы остановить кровь? Не меньше сотни прохожих и проезжающих… Они все преступники? Я считаю — да.

Во Франции их бы судили — в уголовном кодексе этой страны нормы за оставление человека в опасности детально регламентируют ответственность каждого в подобной ситуации. Их бы судили во всех странах Западной Европы и в странах бывшего СССР.  Была такая статья и в России — до 1996 года. Она применялась крайне редко, но сам факт ее существования выражал отношение государства к преступному бездействию в чрезвычайных ситуациях… «Нормы права должны поддерживать, подпирать и закреплять моральные предписания, — говорили мне социальные психологи. — Без государственного принуждения, особенно сейчас, когда цена человеческой жизни резко опустилась, общество стремительно оносороживается… Люди закрывают окна, когда кто-то истошно кричит, проходят мимо упавшего в обморок человека, и таких примеров сколько угодно, каждый может вспомнить что-то подобное…» Мы в лесу живем, и этот лес надо закрывать на психологический карантин, надо вводить этот закон, который судит за неоказание помощи, за «оставление в опасности».

— Зря вы носитесь с этим законом — общество мертво. То, что есть какие-то движения, это как на мертвом теле — волосы, ногти все еще продолжают расти… Нет такой живой воды, и закон здесь ничего не воскресит, — говорил мне в отчаянии старый мой знакомый, философ Владимир Порус, прочитав письмо родителей Насти Бабуровой.

— Мне такая позиция не близка, и я считаю, что единственно правильная сейчас постановка вопроса — возвращение закона об ответственности каждого за оставление в опасности, когда человеку нужна немедленная помощь, — говорит социальный психолог Марина Егорова. — Понимаете, на Пречистенке же не могли собраться в тот день абсолютные злодеи — происходит перенос ответственности: «Вон сколько людей, кто-то позвонит, почему это я должен делать… Может быть, уже давно позвонили…». А закон, обязывающий каждого, введет такого человека в сознание о том, что он персонально ответственен, что его бездействие квалифицируется как преступление.

Известно, что пуля, попавшая в голову Анастасии Бабуровой, не задела жизненно важные участки мозга! «В медицинском заключении о причине смерти указано, что наша дочь умерла от шока, кровопотери и сердечной недостаточности…» — пишут родители журналистки…

Если бы действовал закон об уголовной ответственности за «оставление в опасности» не только для тех, кто «обязан иметь заботу», поступили бы звонки на «скорую» сразу после выстрелов? Поступило бы несколько звонков сразу через три-четыре минуты, я в этом уверена. Может быть, большая часть этой предполагаемой сотни прохожих укрылась бы, как киллер, шапками и высокими воротниками от камер и пронеслась бы мимо — я не знаю почему. У меня лично нет версий. Психологи говорят: чтобы не быть втянутыми в какие-то непонятные разборки, не оказаться в милиции, не пострадать самим… Это малоубедительно, потому что речь идет не о поимке убийцы, а о вызове экстренной помощи раненым. Но осталась бы часть людей, которым комфортнее жить полуосознанно, в ощущении утраты реальности, в преднамеренном неведении, вот их закон бы вынудил очнуться… Это уже не категории совести или морали, культуры, не надо об этом вообще говорить. Не работает! Я просто другого выхода не вижу: должно быть принуждение к человеческому поведению… Карантин. Нет?