Современное кино - это атмосфера медиа-психоза

Режиссер Тимур Бекмамбетов собирается оживить во второй части блокбастера «Особо опасен» героиню актрисы Анджелины Джоли, которая погибает в конце первого фильма. Знак чего эта тенденция – оживлять убитых прежде героев?

Это казалось смешно – еще лет 10 назад. Теперь это – реальность. Зритель хочет, чтобы в кино реализовались все его тайные, заветные мечты. Чтобы любимые герои опять были живы. Зритель нынешний, как ребенок избалованный, он привык, что все его желания массовым искусством исполняются и даже угадываются заранее. И он плюхается со своим пивным брюшком в кресло и повторяет свою коронную фразу: «Я же плачу сваи деньги, я хачу за ето палучить то, что я хачу, патамуша я плачу сваи деньги». Кино, как никогда, – заложник зрителя, и поэтому оно готово оживить всех.

С другой стороны, и режиссер уже не может обойтись без оживления.

Сегодня режиссер крупнобюджетного фильма теперь первым делом продумывает, КТО будет главной заманухой в фильме, – об этом он думает прежде и сценария, и сюжета – и понимает, что без условной Анджелины никак. Так устроен мир. Не стоит село без праведника, не живет Голливуд без Анджелины Джоли. Потому что большинство людей, воспитанных Голливудом, идут не на фильм, а на «актеров». Одна девушка на вопрос «О чем фильм «Широко закрытыми глазами»?» отвечала гениально, и я не устану воспроизводить эту фразу: «Это фильм про Николь Кидман и Тома Круза». Они и идут – не кино смотреть, а «на Анджелину», «на Кидман» и «на Круза».

Голливудское и вообще массовое кино может существовать сегодня только как финансовая пирамида – на гипотетической уверенности в том, что 10, 20, 30 миллионов зрителей, купив билет, минимум вернут производителям ту гигантскую сумму, которая УЖЕ потрачена на съемки фильма. Как можно быть уверенным в том, что на фильм придут не десять человек, и даже не десять тысяч, а 30 миллионов? В принципе, если отвлеченно посмотреть на это дело, такая уверенность сродни безумию. Это риск неимоверный, и единственной гарантией, что зрители придут, – помимо обещанных спецэффектов – является наличие в фильме тех самых «звезд кино». Некоего сообщества людей, которых почему-то все хотят, все любят, все мечтают только о них.

Почему это так сложилось, толком уже никто объяснить не может – потому что критерии качества в Голливуде крайне размыты: там понятие «большая грудь» приравнено к понятию «большой талант», но речь не об этом. Сама же бешеная популярность голливудских актеров поддерживается благодаря уникальной атмосфере медиа-психоза (и это – самое главное в финансовой пирамиде по имени Голливуд). Как говорил кинокритик Даниил Дондурей, никогда еще такого не было, чтобы миллионы девочек во всем мире вставали с постели, и первой мыслью их было: «Как там у Николь Кидман с Томом Крузом? Неужто разводятся? Бедняжечки!»

Сегодня эта система, можно сказать, вышла из под контроля создателей, как это и полагается по законам голливудских антиутопий, но это создателям только на руку: я имею в виду устройство современного Интернета, при котором любая информация любого характера сопровождается иконками и ссылками типа «смотреть на голую Анджелину Джоли». (При этом ссылка может привести вас на статью «Правительство решило увеличить займы работникам сельского хозяйства», но Анджелина Джоли все равно в выигрыше: искали то ее, голую).

Словом, создана такая атмосфера, что жить и не знать, что «там» у Николь Кидман с Томом Крузом или, предположим, у Анджелины Джоли, равносильно тому, чтобы не существовать. Как пел Высоцкий, «значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем» – если ты не знаешь, что «там» у Николь Кидман с Томом Крузом.

Таким образом, условный персонаж по имени Том Круз или Анджелина Джоли интересует миллионы людей больше, чем сам фильм, сюжет, сценарий, повороты и даже спецэффекты.

И тот же Бекмамбетов понимает, что без Анджелины Джоли второй фильм не поднять никак. И в результате таких вот нехитрых расчетов приходится оживить героиню Джоли.

Эта ситуация катастрофична для режиссеров, в первую очередь, и для кино как искусства: режиссер становится заложником не только зрителя, но и известного актера, потому что подлинным режиссером фильма становится условная Анджелина Джоли. Она может вмешиваться и в сценарий, и в сюжет, поскольку знает, что на самом деле от нее зависит, придут зрители в кино или нет.

Известные актеры фактически уже сами снимают кино о себе с собой в главных ролях – используя режиссера фильма, а также сценариста, осветителя и еще 2500 человек съемочной группы в качестве… ну ладно, я не буду совсем уж переходить границы приличий. Но вы догадались.

Поэтому герои и Анджелины Джоли, и Николь Кидман, и Тома Круза всегда будут живы – сколько бы они там не умирали, иначе рухнет вся система Голливуда.

Однако ведь и НЕ убивать героев время от времени тоже нельзя! – и актеры это понимают! Потому что киноубийство – это почти единственный двигатель современного фильма, единственный акт режиссерской воли, единственный каркас, на котором держится повествование. А еще убийство героя (или угроза его убийства) – это единственное, что поддерживает интерес массового зрителя уже после того, как он пришел в кино и убедился, что Анджелина Джоли имеет тот же размер груди. Зритель как дитя всесильного века хочет от кино одновременно двух противоположных вещей: чтобы было и тревожно, и спокойно, и трагично, и счастливо, чтобы и мороз по коже, но при этом все закончилось хорошо. Вот и ответ – почему в современном кино приходится в первой серии убить, а во второй – воскресить.

Что касается русского кино, то надо, конечно, понимать, что первые серии нынешних сиквелов снимались 10, 20, 30 лет назад – они существовали в другую историческую эпоху. И никому тогда не приходило в голову, что придется снимать продолжение. Смерти героев – что у Михалкова, что у Соловьева в первых фильмах – они были глубоко закономерны и логичны. Они были неизбежны – иначе не было бы и любимого нами фильма, так сказать. Жизнь – в любом случае трагедия, и лучшее кино в этом смысле от жизни ничем не отличалось. Кино тоже было трагичным и конечным – как, собственно, и жизнь.

Сегодняшнее же оживление героев не продиктовано ничем, кроме уступки русскому зрителю, который хочет старых героев, а не новых, который хочет, чтобы кино никогда не кончалось. «Хочет» здесь употребляется в значении вполне сексуальном: русский зритель испытывает именно влечение – к старым героям, к старым фильмам – и помнит о них с теплым чувством, поскольку новые герои не вызывают у него никаких чувств и теплоты. (Впрочем, ожившие старые герои тоже вызывают отвращение – как доказало «Возвращение мушкетеров». Хотя у Соловьева, говорят, фильм прямо гениальный – ну посмотрим).

Возникает логичный вопрос: почему бы режиссерам уровня Михалкова или Соловьева не создать НОВЫХ героев? А просто неоткуда их взять. Мы живем в эпоху отсутствия личности. Нет новых героев в жизни – нет и в кино. Пытались уже сделать менеджера новым героем – не получается. В этом смысле мы живем в совершенном болоте, где не создается ничего нового – и человека в том числе. И когда старые герои воскресают, это создает иллюзию прочности и надежности Времени Личности.

Но только иллюзию: на самом деле нет и их, старых, потому что воскрешенные герои перестают быть настоящими и становятся функциями. Они больше не живые люди, не герои – они фишки, они мутанты и киборги.

Это оживление мертвецов, кроме прочего, еще и травмирует психику зрителя. Искусство всю дорогу приучало человека к конечности жизни и, стало быть, к тому, что жизнь нужно ценить, ловить яркие моменты, жить типа не зря. Сегодня искусство стремится как можно дольше скрывать от человека, что смерть бывает по-настоящему. От этого фундаментального сдвига нарушается привычная концепция мира – с его неизбежностью конечности всего живого. Этот сдвиг дорого обойдется человечеству. Аристотель писал, отвечая постмодернистам своего времени – софистам, что не может нечто одновременно и быть, и не быть. Заметим, что на спокойном осознании и принятии этого постулата стоял весь мир на протяжении последних 20 веков – и в первую очередь на разграничении понятий жизнь и смерть.