Что будем есть и почем?

Последние данные Росстата: в январе наибольший прирост цен отмечался на сахар-песок — 11,5%. Это «в среднем по больнице». В 18 регионах сладенькое подорожало на 20%, а в Тамбовской области — даже на 35%. Растут цены и на остальные продукты питания. Подешевели лишь мука да крупы — овсянка, перловка, пшено, и то на доли процента. Что будем есть и почем — The New Times спрашивал у Давида Якобашвили, председателя Совета директоров компании «Вимм-БилльДанн Продукты Питания»Вся проблема в том, что мы очень сильно зависим от импорта продуктов питания: где-то на 40%, а где-то и на все 90%. Рубль падает — цены растут. И будут расти.

Сахарный песок у нас тоже весь завозится?

Частично. Но спрос сегодня на сахарный песок уменьшается. И цена должна идти вниз, потому что основными потребителями являются кондитеры.

Почему же тогда сахар дорожает?

Не знаю.

Росстат говорит, что поднялись цены на рыбу, окорочка, чай, овощи и фрукты. Даже картошку. И ее импортируем?

Да. И много. Есть картофель, который идет в армию, во флот, в ГУИН и так далее. Это сорт, который произрастает на наших полях. Но многие сорта картофеля у нас не выращивают, и их завозят. То же и с овощами, и с фруктами. За исключением некоторых сортов яблок.

Почему?

Потому что выгоднее завезти, чем свое сельское хозяйство развивать… Слава богу, мы хоть зерно собираем — в прошлом году собрали рекордный урожай, потому и мука подешевела, хотя и слишком мало, должна была подешеветь больше, так как цена на зерно упала в 2–3 раза. Но у государства нет резервов, где хранить зерно. В самих хозяйствах оно хранится в условиях, которые не совсем соответствуют требованиям. Из-за этого часть урожая теряется. Ну и плюс затраты на тонну зерна у нас очень большие — 3,5 тысячи рублей, а цена 2300–3100…

То есть получается, что у нас ничего не выгодно производить?

Летом цена на зерно была прекрасная. 5300 была цена, и все думали, что сейчас заработают. Но весь мир тоже произвел много зерна. Цена там упала. И мы обвалились.

Почему США не закупают продукты, а мы закупаем?

Потому что они выпускают в основном все сами на месте.

А мы почему не можем? До Первой мировой войны Россия была одним из главных экспортеров сельскохозяйственной продукции в Европе…

И сейчас могли бы — у нас 40 млн гектаров земли, которая не обрабатывается.

Почему? Невыгодно?

При нынешних условиях — невыгодно. Материально-техническая база нашего сельского хозяйства старая, нужно новое оборудование, но мы его не производим. Дальше нужны удобрения по нормальной цене, а у нас — дороже в 3 раза, чем во всем мире. Топливо — дизель у нас в 2 раза дороже, чем во всем остальном мире. И главное, нет понятных и прозрачных правил игры.

Сколько живу, всегда проблемы с сельским хозяйством. При советской власти рыбы не было в этом магазине, а мяса — не было в магазине напротив. Теперь мясо из Новой Зеландии… Ближе — никак нельзя?

У нас вообще нет мясного стада в России. Есть такая мясная порода коров — «лимузины», которая во всем мире выращивается на мясо. А у нас — только небольшое стадо в Калмыкии. Большая часть нашего мяса — отбракованное молочное стадо. Поэтому и приходится импортировать: говядина на 80% завозится, свинина, баранина — все импортируется. Получается, что везти из Новой Зеландии дешевле. Потому что у нас нет производства той же баранины, а то, что есть, — тоже отбракованное стадо: овец и коз у нас сейчас меньше, чем было во времена Екатерины Великой, в XVIII веке…

Почему?

В Советском Союзе молочное стадо было в два раза больше, чем сейчас. Хотя надои были всего 2,5 тонны с коровы. Сегодня 4 тонны. Кстати, в США — 7,5 тонны с коровы, если дает четыре, то выбраковывают. Так вот, у нас стада уничтожали с 1990 года. И коз, овец тоже съели, потому что смотреть за ними было некому. На Дальнем Востоке вообще все съели начисто. Сейчас стали понимать, что надо развивать свиноводческие хозяйства, мясные, молочные. Но проблема в том, что это — долгий бизнес. Чтобы вырастить корову и чтобы она начала приносить первый доход, нужно 3,5 года. Значит, нужны длинные деньги — как минимум, кредит на 8 лет. Хотя в других странах кредиты на сельское хозяйство выделяются на 15 и даже на 30 лет. А где у нас их взять на такой срок да под нормальный процент? При сегодняшних наших ставках бизнес нерентабелен. Не может быть рентабельным. В сельском хозяйстве должны быть ставки 1–2%. Еще выплата тела долга должна наступать через 3–5 лет, как минимум. Когда начинает корова приносить первый доход. Тогда это становится рентабельным и выгодным, тогда семьи начнут заниматься сельским хозяйством, фермеры появятся. Сегодня же выгоднее купить отбракованную корову, зарезать ее на мясо, поехать в город, продать. Потому ничего нет и все импортируем. Я вовсе не ратую за то, что государство должно вливать огромные деньги в сельское хозяйство, давать субсидии. Государство должно установить понятные и прозрачные правила игры. Вот, возьмите ту же Германию после войны — там была разруха, там ничего не было, но там были созданы специальные условия для развития сельского хозяйства. Дали наделы земли. И запретили бюрократии близко подходить к фермеру — если какие вопросы, посылают письма. Никто не приходит, не вызывает на допрос, не засылает бесконечные инспекции… Есть банк, который дает фермерам долгие кредиты под низкие ставки, есть налаженная схема рынка сбыта, налаженная схема медицинского обслуживания.

И налаженная схема взаимоотношений с властью. Все. Это очень простые вещи.

А у нас?

У нас каждый новый хозяин по-новому «метет». Приходит в область один губернатор, потом другой… СЭС, пожарные, правоохранительные органы. Им надо жить, питаться, они теребят фермера… Тяжело.

И все это «пропитание» правоохранителей закладывается в цену. Потому и цены на молоко растут?

Мы цену на молоко не поднимаем, потому что у нас падает его потребление. А потребление падает, потому что в позапрошлом году резко поднялась мировая цена на молоко — в 2–2,5 раза. Следовательно, конечный продукт — молочные продукты — тоже резко поднялся в цене — на 15–20%.

В результате у нас снизилось потребление молочных продуктов. И это плохо для здоровья нации. В Советском Союзе потребление составляло 370 кг на человека в год, у нас сейчас — где-то 220 кг на человека.

Теперь, если говорить о ценах на продукты, которые мы производим. Возьмите, например, наш кефир 1–2% «Домик в деревне». Мы затрачиваем на него 1,4 кг молока. Молоко у нас в среднем, если мы покупаем самого высшего качества, где-то 14,50–14,80 рубля за кг. Ну, здесь возьмем 13 рублей. Где-то около 20 рублей нам обходится само молоко. Плюс расходная часть — труд и так далее, это приблизительно 10–12 рублей. Значит, по 31,50 мы отдаем наш «Домик» в продуктовую сеть. А там, как, например, в Рязани, цену ставят 47 рублей. Наценка — 51%! Мы, производители, опустить цены не можем — у нас рентабельность 2,9%. Ниже невозможно. Производитель молока — тоже, чтобы нормально работать, ему нужно где-то 12–15% рентабельности. А вот торговая наценка — колоссальная: ретробонусы, бонусы за магазин, бонус за новый магазин, бонус за новый продукт.

Бонусы — это плата, которую с производителей берут сети. Если вы хотите зайти в магазин с новым продуктом, с вас берется определенная сумма денег. Если вы хотите, чтобы ваш продукт был и в этом магазине, и в соседнем магазине этой сети, или во всех магазинах, это — другой бонус. Если вы хотите, чтобы у вас стоял продукт на этой полке, это еще один бонус. Если вы хотите, чтобы на передней части полки, это — третий бонус. Нигде в мире такого количества бонусов нет, а у нас есть. А еще был пункт, что мы отвечаем за воровство в магазине, за всю продукцию, которая будет украдена с полок. И еще мы отвечаем за то, чтобы такую-то прибыль получал магазин. Если он получит меньше, мы, производители продукции, платим.

Но ведь сетям надо продать товар, тем более скоропортящийся, какой же резон делать такие наценки?

У сетей свои проблемы — бюрократический налог…

То есть взятки и откаты.

Да.

Рассказывают, что сегодня чиновники в погонах и без берут, по словам одного банкира, «как в последний раз»… А вам тогда не дешевле построить сеть своих магазинов?

Но это же деньги. Если бы нам дали кредиты нормальные, то мы бы построили.

На производимые вами соки — J7 — цены тоже вырастут?

Могут вырасти. Мы пока пользуемся концентратом, который купили еще раньше, но когда он кончится…

Концентрат тоже привозной? У нас его не производят?

Только яблочный, и то в малых количествах.

Почему в 2008 году в Европейском союзе цены на хлеб выросли на 6%, а у нас на 25%?

Потому что у нас топливо намного дороже.

Но у них труд очень дорогой.

Труд в цене хлеба — самый маленький. Главные составляющие в цене хлеба — это дорогие кредиты, солярка, удобрения, электроэнергия, канализация, вода, водостоки и сети. Плюс бюрократический налог.

Но что же будет с сельским хозяйством сейчас, когда ставки по кредитам — 22–24%, да еще взять — проблема?

Не знаю. Я вот, спасибо Грефу (глава Сбербанка. — The New Times), сумел получить под 15–17%. И всего на год. Под залог 50% имущества. И я счастлив, я должен молиться за него… Потому что банки сами в тяжелом положении, сами берут кредиты под 22%. И это короткие деньги. Это немыслимая цена денег, ни один бизнес не может развиваться под такие проценты. Государство должно что-то с этим делать, брать какие-то риски банков на себя, иначе все встанет вообще.

Как вы думаете, мы сможем пройти зиму и весну?

Я не хочу быть плохим предсказателем. Цены будут расти на всю ту продукцию, которая не производится в России. Что резко снижает потребительскую способность населения. А это немыслимо — потерять потребление… А если мы еще не сможем вовремя обратить внимание на сельское хозяйство и обеспечить хороший урожай и хороший откорм нашего скота в этом году, то придется покупать за твердую валюту дороже, чем сейчас. И это значит — цены взлетят еще выше…

Компания «Вимм-Билль-Данн» была основана в 1992 году. На сегодняшний день ей принадлежат 37 заводов в России, Украине, Грузии и Средней Азии. «Вимм-Билль-Данн» выпускает молочные продукты под марками «Домик в деревне», «Чудо», «Веселый молочник», «Био-макс», «Ламбер», соки J7 и другие. В конце 2008 года «Вимм-Билль-Данн» заявила о том, что выручка за первые девять месяцев года составила $2,194 млрд, а чистая прибыль — $109,6 млн.