Четыре кризиса России

Россия имеет богатый «кризисный опыт», несмотря на сравнительно короткий срок, прошедший с начала горбачевской Перестройки. При некоторой условности подобных оценок отметим все же, что нынешний экономический кризис фактически является уже четвертым за период с 1985 года (когда Михаил Горбачев пришел к власти) по 2008 год.

У каждого из пережитых страной кризисов были определенные общие черты. Однако различия между ними гораздо важнее общности. Выходя на новый этап своего развития, Россия каждый раз сталкивалась с принципиально новыми проблемами, а потому кризисы отличались по своему характеру.

Кризис середины 80-х гг.

В этот момент советская административная экономика еще качественным образом отличалась от рыночного хозяйства, сложившегося на Западе. Общих причин возникновения кризисов тогда не было. Проблемы середины 80-х гг. в СССР были абсолютно специфическими. Нам предстояло каким-то образом решать задачи повышения эффективности экономики, не имея в своем распоряжении тех инструментов, с помощью которых они, как правило, решаются в рыночном хозяйстве.

Следует отметить, правда, что в середине 80-х гг. Советский Союз столкнулся с падением мировых цен на нефть и, соответственно, с сокращением доходов от экспорта. В данном смысле уже тогда можно было говорить о связи отечественной экономики с мировой и о том, что наши проблемы рождаются за пределами страны. Некоторые аналитики считают состояние мирового рынка энергоносителей ключевым фактором, определившим начало перестройки и экономических преобразований в СССР.

Однако, несмотря на всю важность учета данного фактора, думается, что его ни в коем случае не следует абсолютизировать. С нефтедолларами или без них - советская экономика находилась в таком положении, которое не устраивало значительную часть населения. Общество страдало от дефицита подавляющего большинства товаров. Дефицит этот порождался принципиальными и не устранимыми без радикальных реформ особенностями административного хозяйства. Закупки некоторого количества продукции потребительского назначения за рубежом могли в какой-то мере смягчать недовольство, но не устранять его в принципе. Поэтому когда Михаил Горбачев выступил с инициативой осуществления серьезных преобразований, он получил чрезвычайно широкую поддержку. При этом практически никто в народе не знал о том, какова в этот момент динамика цен на нефть и влияет ли это каким-то образом на качество потребления.

Первые хозяйственные реформы были осуществлены в 1987-88 гг. В этот момент экономические проблемы Советского Союза вряд ли были более острыми, чем, скажем, пятью-семью годами раньше. Но если в начале 80-х гг. при Леониде Брежневе от решения проблем отделывались принятием чисто декларативных документов, таких как, например, «Продовольственная программа», то при Горбачеве была предпринята попытка качественного пересмотра подходов к управлению экономикой. Впервые предприятиям предоставили реальную самостоятельность и стимулы для улучшения производственной деятельности. Это была своеобразная «добрая воля» властей, поддержанная народом. При другой власти реформ не было бы. Например, проживи Брежнев (или такой его преемник, как Константин Черненко) на десять лет дольше, преобразования не начались бы до 90-х гг. И это при любых ценах на нефть.

Иначе говоря, думается, что кризис середины 80-х гг. – понятие несколько условное. Реформы стали реакцией на недовольство общества всей системой как таковой, а не на конкретные события именно тех лет. Конечно, различные люди по-разному понимали характер стоящих перед страной проблем. Кто-то уже тогда задумывался о рынке по образцу стран Запада, а кто-то полагал, что надо вернуться к ленинским принципам хозяйствования. Но в отношении потребности хоть каких-то перемен тогда в СССР сложился достаточно широкий консенсус.

О том, что реформы стали реакцией на состояние умов, а не на конкретные хозяйственные проблемы, свидетельствует тот факт, что «совершенствование» системы управления советской экономикой породило за несколько лет страшную макроэкономическую разбалансированность. А это произошло потому, что при осуществлении преобразований реформаторы реагировали не на конкретные хозяйственные проблемы данного момента, а на существующие в головах представления о том, каким должен быть «хороший» социализм, очищенный от «плохого» наследия Сталина и Брежнева. Например, введение выборности директоров предприятий членами трудового коллектива или предоставление предприятиям самостоятельности при отсутствии конкуренции и свободы ценообразования не могли порождать ничего другого, кроме страшного беспорядка. Однако по этому пути в 1987-88 гг. мы действительно продвинулись.

Кризис начала 90-х гг.

Поскольку на предыдущем этапе реформирования СССР так и не стал частью мировой экономики, данный кризис по-прежнему определялся исключительно внутренними проблемами страны. Однако имелось качественное отличие от проблем 1987-88 гг. В ходе нового кризиса советским реформаторам пришлось реагировать уже на самые что ни на есть конкретные вызовы со стороны разваливающейся экономики. Ситуация к началу нового десятилетия ухудшилась настолько, что брежневская эпоха могла вспоминаться чуть ли ни как золотой век страны. Дефицит товаров стал всеобщим, и даже по экстренно введенным талонам порой нечего было выдавать потребителям.

Основной антикризисной мерой в начале 90-х гг. стало обеспечение макроэкономической сбалансированности. Вне зависимости от того, как тому или иному государственному деятелю виделся оптимальный вариант социального строя, требовалось решить совершенно конкретную задачу – достичь рыночного равновесия, и дать потребителю возможность за деньги приобрести хотя бы самые необходимые товары. Ситуация, при которой запас топлива и продовольствия в стране был крайне ограничен, уже не позволяла играть в построение социализма с человеческим лицом или в другие игры подобного типа, являющиеся порождением ума реформаторов, а не ответом на реальный вызов.

Попытки сбалансировать экономику могли быть различными. Поначалу в СССР пытались достигнуть хотя бы относительной сбалансированности, не отказываясь от административного установления цен, но сильно повышая их и одновременно изымая у населения часть сбережений с помощью денежной реформы. Однако быстро выяснилось, что сильный лоббизм сводит на нет практически все усилия: различные группы влияния выбивали из правительства деньги на выплаты разного рода антиинфляционных компенсаций, и несбалансированность таким образом сохранялась. Поэтому в итоге с 1992 г. Егор Гайдар перевел Россию на преимущественно рыночное ценообразование.

Основная проблема, поставленная кризисом начала 90-х гг., оказалась, таким образом, решена. Ценой резкого взлета цен макроэкономическая сбалансированность постепенно была восстановлена. Магазины наполнились товарами. Но главным следствием реформы Гайдара стало, пожалуй, даже не это. Выход из кризиса качественно изменил структуру российской экономики. Большое число предприятий, неспособных существовать в условиях рынка, фактически перестало функционировать, дав при этом дорогу различным новым видам бизнеса.

Антикризисную политику Гайдара можно считать успешной в том смысле, что она решила главную задачу, стоявшую в начале 90-х гг. Однако из этого не следует, что она была успешной в целом. Как и реформы 80-х гг., новые российские преобразования породили проблемы, которые в итоге подвели страну к очередному экономическому кризису. Обеспечив относительную макроэкономическую сбалансированность и заложив основы новой структуры экономики, реформаторы начала 90-х гг. не сумели добиться стабильности цен и оставили после своего ухода в наследство следующему правительству чрезвычайно высокую инфляцию. В борьбе с лоббизмом реформаторы начала 90-х гг. оказались фактически не сильнее своих предшественников.

Кризис 1998 г.

Этот кризис стал следствием долгого отказа от кардинального решения проблем, порожденных реформой начала 90-х гг. Высокая инфляция порождалась слишком мягкой монетарной политикой денежных властей. На высокие цены общество откликалось требованием государственной поддержки, и государство поначалу пыталось «тушить пожар инфляции», заливая экономику все новыми и новыми деньгами, раздаваемыми налево и направо.

Когда ошибочность подобного курса стала в полной мере ясна, правительство попыталось оттянуть с рынка давящие на него «лишние» деньги с помощью создания системы государственного долга. Иначе говоря, государство старалось меньше «печатать» новых денег, а острые социальные проблемы решать, одалживая у населения и бизнеса временно свободные средства как внутри страны и так за рубежом. Однако сделать государственные обязательства России достаточно привлекательными не удалось. В итоге к августу 1998 г. на волне азиатского финансового кризиса бегство капиталов из России привело к дефолту (то есть к неспособности правительства осуществлять выплаты по своим обязательствам), а также к резкой девальвации рубля.

Особенностью данного кризиса стало то, что впервые в своей новейшей истории Россия «стала жертвой» процессов, происходящих в мировой экономике. Российские власти в тот момент явно недоучли подобной опасности. Они не приняли во внимание возможность иррационального панического бегства капиталов, спровоцированного событиями в Индонезии, Таиланде, Южной Корее, которые, казалось бы, совершенно не связанны с российскими событиями. Власти надеялись, что им удастся постепенно навести порядок в финансовой и монетарной политике, но не учли, что паника, порожденная событиями на азиатских рынках, оставила им для этого слишком мало времени.

В отличие от двух предыдущих кризисов, породивших мощные реформаторские усилия, кризис 1998 г. по сути дела не требовал никакого кардинального реформирования. Он автоматически (как это бывает в рыночной экономике) запустил в действие механизмы решения стоящих перед страной проблем. Хотя в 1998-99 гг. в России много говорили о том, что новое правительство Евгения Примакова спасает страну, на самом деле это было одно из самых бездеятельных правительств в новейшей российской истории. Его заслуга состоит в том, что оно не мешало естественному ходу восстановительных процессов.

А ход этот состоял в следующем. Девальвация резко повысила конкурентоспособность российских предприятий, поскольку приобретать в несколько раз подорожавшие импортные товары основной массе потребителей стало совершенно не по карману. Рост конкурентоспособности обеспечил начало длительного периода экономического роста, что, в свою очередь, привело к преодолению дефицитности бюджета. Правительство стало успешно собирать налоги и отказалось от практики постоянных заимствований на финансовом рынке.

Кризис 2008-09 гг.

Чисто внешне кризис 1998 г. напоминает нынешний экономический кризис. Как и в том случае, сегодня мы оказываемся в зависимости от процессов, происходящих на мировом рынке. Как и в том случае, под воздействием этих процессов капитал активно уходит из России, что приводит к существенному ослаблению рубля. Как и в том случае, падение национальной валюты вызывает серьезные социальные проблемы, поскольку падает платежеспособность населения. Не случайно в этой связи в России появилась грустная шутка о том, что сегодняшние события есть не что иное, как чрезвычайно торжественное и шумное празднование десятилетия предыдущего кризиса.

Однако на самом деле аналогия между событиями 1998 и 2008 г. несколько условна. Сходство лежит на поверхности, тогда как отличия – в самой сути протекающих в России экономических процессов.

С одной стороны, не вызывает сомнения то, что с каждым новым кризисом Россия все больше и больше становится частью мирового хозяйства и все больше болеет именно его болезнями, а не своими собственными, специфическими. Если антикризисная политика 80-х гг., как отмечено выше, вообще не была связана с текущими экономическими проблемами, то антикризисная политика начала 90-х гг. в полном соответствии со сложившейся в мире практикой реформ являлась ответом на вызов текущего момента. А в 1998 г. рыночная экономика сама восстановила свою работоспособность без вмешательства реформаторов.

С другой стороны, в 1998 г., в отличие от 2008 г., российские проблемы были полностью порождены ошибочной макроэкономической политикой, осуществлявшейся в предшествующей период. Не было бы ошибок – не было бы и кризиса. Не накопили бы долга из-за мягкой финансовой политики – не пришли бы к столь катастрофическому бегству капиталов и дефолту. Связь нашей экономики с мировой не была еще в 1998 г. столь тесной, чтобы вызвать кризис в любом случае.

Но сегодня у нас иная ситуация. На протяжении последних лет правительство не накапливало долга, как в середине 90-х гг. Соответственно, сегодня не происходит панического сброса государственных ценных бумаг. Бегство капитала осуществляется по иным каналам. Инвесторы продают бумаги корпораций, вкладчики изымают свои средства из коммерческих банков. При этом рубли переводятся в доллары и в евро. Кроме того, крупные заемщики, такие как «Газпром», «Роснефть» и другие компании, вынуждены расплачиваться по долгам прошлых лет с зарубежными кредиторами, и это также приводит к оттоку капитала из России.

Иными словами, те деньги, которые к нам в последние годы «сами пришли», сегодня сами же и уходят. Поскольку российское «процветание» последних лет полностью определялось благоприятной конъюнктурой мирового рынка энергоносителей, кризис стал неизбежным следствием объективного изменения этой самой конъюнктуры. Разумной экономической политикой власти могли бы смягчить его протекание, но отнюдь не устранить саму проблему как таковую.

Таким образом, то, что сегодня происходит в российской экономике, определяет для страны принципиально новые вызовы. Оглядка на прошлые российские кризисы малопродуктивна. Она не так уж много может дать для понимания текущей ситуации. Мы стали частью мировой хозяйственной системы и болеем именно ее болезнями.

Дмитрий Травин