Ничтожная жизнь в великом государстве

Некоторые базовые проблемы организации жизни существуют в сознании российской власти только в момент какой-нибудь особенно резонансной трагедии и сразу после нее – до того, как информационный фон успокоится или произойдет трагедия на «другую тему». Очень важно понять: всего предусмотреть нельзя, но это не означает, что не надо быть максимально предусмотрительным.

После гибели прямо во время хоккейного матча в подмосковном Чехове замечательно талантливого 19-летнего игрока омского «Авангарда» Алексея Черепанова от остановки сердца «вдруг» выяснилось: в России вообще и в Подмосковье, в частности, очень плохая медицина.

Наши «скорые» не дежурят возле мест проведения соревнований, по определению способных вызвать очень серьезные травмы, ездят с разряженными дефибрилляторами, в стране не действует система медицинского контроля за элитными спортсменами. Разговоры о том, можно ли было спасти жизнь Алексея, о том, как он играл с таким увеличенным сердцем, о том, был ли в его крови допинг (это обещает проверить Следственный комитет) стали густым информационным фоном непоправимой человеческой трагедии. Но по сути своей эти разговоры совершенно бессмысленны.

Даже если можно было спасти – не спасли. Даже если нельзя – не были должным образом готовы к спасению. Вот что, кроме гибели 19-летнего мальчика, и есть главная беда для нас, пока остающихся жить здесь и сейчас.

Наша беда в том, что даже такие очевидные, растиражированные СМИ трагедии, происходящие, в том числе из-за отсутствия некоторого элементарного набора мер, способных продлить наше существование в этом мире, пусть не каждого конкретного человека, но хотя бы одного из ста, ничего не меняют. Нас ничему не учит ни жизнь, ни смерть.

Стоит в России обрушиться конструкциям очередной школы и убить пять старшеклассников, и чиновники вплоть до президента страны начинают сокрушаться: ах, незадача, у нас тут, оказывается, куча школ находятся в аварийном состоянии. Посокрушаются, посокрушаются – и все замрет до следующего обрушения. Стоит произойти крупному пожару с летальным исходом в доме для престарелых или интернате для детей-сирот – сразу начинаются разговоры о несоблюдении элементарных норм противопожарной безопасности на тысячах подобных объектов, начальство тут же докладывает о проведении экстренных тотальных проверок еще не погоревших домов для престарелых и интернатов. После чего при следующем подобном пожаре мы с вами непременно узнаем, что со времени предыдущего ничего не изменилось.

Помните, какие дебаты о дедовщине в армии у нас шли года два-три назад с участием Министерства обороны, Общественной палаты, солдатских матерей после нескольких громких случаев издевательства старослужащих над более молодыми сослуживцами.

А потом все стихло. Громкие случаи, просто по объективным причинам физического не восприятия людьми чужой трагедии через определенный промежуток времени, забылись, а десятки тысяч «тихих» случаев дедовщины как были, так и остались. Переход с двух лет срочной службы в армии на год не мог решить проблему – прапорщики с младшими лейтенантами никуда не делись, а некоторые рядовые тоже вполне способны к концу единственного года службы обращаться с новоприбывшими призывниками как с «салагами».

Проблема смерти всякого живого существа пока (или вообще) неразрешима, но это не оправдывает отсутствия действий государства, направленных на уменьшение риска смерти при конкретных обстоятельствах.

Конечно, мы живем в стране с давними и прочными историческими традициями массового истребления (репрессии и произвол власти) и самоистребления(пить все, что горит) нации. Крайне низкая цена человеческой жизни и отказ государством от обязательств по отношению к отдельному человеку всегда были неотъемлемыми параметрами российского бытия. Но ведь когда-то надо меняться.

Если человеческая жизнь - ничто на бытовом, социальном, государственном уровне, зачем тогда пыжиться, пафосно рассуждать о величии страны, изображать из себя носителей особой духовности и ходоков по особому пути? Или если так ценить свое место в мире как нации, может быть, стоит обратить внимание и на отдельных людей. Посмотреть, как выглядят наши больницы и тюрьмы, дороги и канализация, лифты и подъезды в домах. Смерть в любом случае настигнет каждого из нас, но разве это повод для того, чтобы так настойчиво и последовательно облегчать ей задачу?

Сталинская формула «нет человека – нет проблемы» оказалась куда более живучей, буквальной и широко применяемой на практике, чем можно было предположить.

Она касается не только политических репрессий власти против населения, но и того набора чисто бытовых проблем, которые делают более опасной обычную жизнь обычного человека в России. (К слову, этот текст я писал в здании, где делается капитальный ремонт без отселения работающего персонала).

Если в России вообще и в Подмосковье в частности станет лучше медицина, если наши «скорые» будут дежурить, где надо, приезжать вовремя и с заряженными приборами экстренной реанимации, если за элитными спортсменами будет налажен надлежащий медицинский контроль, это станет лучшей память о Леше Черепанове. Не будет только самого Леши.

Семен Новопрудский