Искать другое имя России уже, в сущности, незачем?

Просмотрев на телеканале «Россия» дискуссию о проекте «Имя России» с участием Н. Михалкова и И. Глазунова, наш поэтический обозреватель дотумкал, что искать другое имя России уже, в сущности, незачем.

С вязкой важностью мессии, с томным видом знатоков рассуждают о России Глазунов и Михалков. В этот миг, догадке радо, сердце прыгает в груди: ищешь символов? Не надо! Вот же символы, гляди! Обозначь хоть десять дюжин по опросам РТР: для чего России нужен Петр Первый, например? Что вы, парни, обалдели или выпили с утра? Кто сегодня в самом деле западает на Петра? Или, скажем, Менделеев, обладатель бороды, что вознесся, возлелеяв синтез спирта и воды… Или, скажем, некто Сталин: неужель родной пейзаж до того уже печален, что и это символ наш? Александр, допустим, Невский, или, может, граф Толстой, или Федор Достоевский? Это, братцы, спор пустой. Перестаньте, ради бога. Я поэт, и мне видней. То, чего в России много, то и символ наших дней. Вот они, покрыты славой и раздуты до слонов,—наш тандем, орел двуглавый, Михалков и Глазунов.

Может, кто-то скажет хмуро: «Дух России не таков!» Да. Но кто отцы гламура? Глазунов и Михалков. Кто давно служил компа’сом обладателям штанов с красным встроченным лампасом? Михалков и Глазунов. Кто с болтливостью окольной звон оков или подков выдает за колокольный? Глазунов и Михалков.

Кто масскультная икона для Отечества сынов, как для Штатов—кока-кола?

Михалков и Глазунов. Кто смущает сочетаньем слога агнцев и волков? Смотрим что? Кого читаем?—Глазунов и Михалков. Кто при первой просьбе власти имитирует, толков, все гражданственные страсти? Глазунов и Михалков. Русь, давай проголосуем! Чей печальный путь не нов и всецело предсказуем? Михалков и Глазунов.

Вы, чьи ранние картины потрясали знатоков аж до самой сердцевины,—Глазунов и Михалков! Слили ради дивидендов стиль кремлевских лизунов и подпольных диссидентов Михалков и Глазунов. Этот путь привел повесу к роли сдержанного льва, «Неоконченную пьесу»—к «Утомленным солнцем-2», а другого, ненароком обозначившему клич о стремлении к истокам,—в то, что стыдно словом «китч» называть иным упертым. Китч любило полземли, китч любили и Уорхол, и Пикассо, и Дали… Мы же это закавычим. В марше вашенских полков даже гибель стала китчем, Глазунов и Михалков.

О, угрюмая зевота! О, родной кипящий квас! Но ведь было, было что-то и в Отечестве, и в вас! Чуткость к боли, знанье были, имидж гордых Казанов… Как вы это истребили, Михалков и Глазунов? Но и Родине, ей-богу, биться в стену головой, отупляясь понемногу, тоже очень не впервой. Пусть в озлобленном бессилье мрет культурная среда: коль не вы—душа России, я не знаю, кто тогда. Как ответа ни проси я у острейших языков—так умеют лишь Россия, Михалнов и Глазуков.

Дмитрйи Быков