Путевые заметки из Грузии: кто агрессор, а кто жертва? Часть II

Читать начало

Даже чеченские спецподразделения военной разведки, которых обвиняют в бесчинствах в Чечне, здесь пытаются показать себя с наилучшей стороны. Однажды вечером рядом со статуей Сталина в Гори я увидел, как из микроавтобуса вышли шестеро военных, почти все с бородой, в разномастной униформе, но вооруженные до зубов, и обратились к местным жителям: 'Мы базируемся в рыбоводном хозяйстве, там, на окраине города, и рыбы дохнут. У Вас нет специалиста, который бы мог приехать? Их нужно кормить, они умирают, мы их три дня кормили, но запасы кончились. Кто-нибудь приедет? Рыбу жалко, хорошая рыба, ее нужно кормить'. Один из грузин ответил: 'Хорошо, завтра приедем, как вас найти?'. 'Спросите, где батальон 'Запад', нас все знают', - раздалось в ответ.

Война нервов

Их командир, генерал Вячеслав Николавевич Борисов - офицер старой школы. Толстый, краснолицый, неопрятный, на лице - следы злоупотребление алкоголем, речь - грубая, изобилующая ругательствами. Этот офицер принадлежит к высшему командному составу, он второй человек в ВДВ, направленный со своими десантниками в Грузию специально для проведения этой операции. Сложно понять, как разграничены сферы деятельности Борисова и Марата Кулахметова, командующего российскими миротворческими силами в Южной Осетии: создается впечатление, что действуют они параллельно, оба отчитываются перед генералом Сергеем Макаровым, командующим войсками СКВО и очевидно являющегося самым высокопоставленным оперативником, отвечающим за действия военных в Грузии. Борисов, который хорошо скрывает свое хитроумие, умело играет на неясностях в переговорном процессе с грузинами о выводе российских войск из Гори. 'Он постоянно говорит мне: Решения принимаю не я, у меня много начальников. Я готов сняться с места, но приказа я не получал, - сказал мне как-то утром Каха Ломая. - Это - игра. Неразберихи хватает, но они ее используют, чтобы тянуть время'.

Вторая неделя конфликта - это война нервов. После того, как при посредничестве Николя Саркози было подписано соглашение, российские войска должны отойти на прежние позиции, хотя бы покинуть территорию Грузии. Однако автотрасса Тбилиси-Гори-Поти, соединяющая два противоположных конца страны, до сих пор перекрыта КПП, что препятствует сообщению, местной торговле, передвижениям журналистов, сотрудников гуманитарных организаций и даже высокопоставленных западных дипломатов. В прошлые выходные русские ко всему прочему взорвали стратегически важный железнодорожный мост, блокировав тем самым перевозку грузов не только для Тбилиси, но и для Армении и Азербайджана.

И, наконец, они контролируют весь сельский регион на севере Гори, который мы посетили 19 мая, и, очевидно, даже не пытаются помешать бесчинствам осетинских ополченцев, запрещая при этом грузинам защищать мирных жителей, которым грозит опасность. Они систематически грабят помещения, в которых размещаются, вывозят все, включая унитазы и раковины. 'Борисов считает, что разграбление - это закон войны', - констатирует Ломая. Он опасается экономических последствий российской блокады: страна не только разделена на две части, но русские контролируют еще и Поти, единственный крупный порт страны, через который она осуществляет всю свою внешнюю торговлю, через него же идет часть экспортных поставок бакинской нефти.

Армения, чьи практически все импортные поставки проходят транзитом через территорию Грузии, уже начала задыхаться. Турки сделали исключительный жест доброй воли - открыли армяно-турецкую границу, но это лишь частично спасает ситуацию. Ломая каждый вечер сообщает по телефону новости своему армянскому коллеге Артуру Багдасаряну: 'Да, г-н Багдасарян, добрый вечер . . . Нет, ничего не изменилось, они не двигаются с места . . . Да, мы тоже очень обеспокоены. Мост? Мы работаем над этим вопросом. Они нас тоже душат - Поти переполнен грузами, но все парализовано. Да, буду держать Вас в курсе. До свидания, г-н Багдасарян. До завтра'.

Ситуация постоянно меняется. В среду 20 числа Ломая пытается снова поехать в села, расположенные к северу от Гори, с новым грузом гуманитарной помощи и несколькими журналистами. На первом же КПП офицер, который накануне беспрекословно повиновался десантникам Борисова, сегодня категорически отказывается нас пропустить. 'Я Борисову не подчиняюсь, - заявил он Ломая. - Его зона - там (он кивает в сторону Гори). Мой начальник - Кулахметов, который теперь контролирует всю эту зону. И вопрос по вашему поводу решен не был'. Ломая позже позвонил Борисову, и тот подтвердил, что он больше там не командует. 'Это - плохой знак, - с убитым видом сказал Ломая. - Я очень огорчен. Вчера я был оптимистично настроен, но сегодня - пессимистично'.

К 17 часам вечера все российские блокпосты в городе собрались и исчезли, очень быстро, не предупреждая. В администрации совещаются нервничающие грузинские чиновники. Ломая опасается, что осетинские мародеры воспользуются безвластием и захватят город. 'А Ваша полиция?', - спрашиваю я. 'Я не знаю, что делать, - отвечает Ломая, - Со вчерашнего дня русские не перестают повторять, что во время их отхода мы начнем устраивать провокации. Я боюсь, что это - ловушка'. Он не может прямо поговорить с Тбилиси - телефонные линии не защищены, и русские прослушивают все разговоры. 'А Вы, Джонатан, - вдруг обращается он ко мне. - Что Вы мне посоветуете?'. Я раздумываю: 'Ну, не знаю . . . Если Вас действительно тревожит безопасность города, нужно вызвать сюда Вашу полицию. Вы не можете позвонить Борисову и спросить, согласен ли он?'. Ломая молча выслушивает меня и исчезает в здании.

По площади праздо шатаются человек десять людей, среди них Владимир Вардзелашвили, молодой губернатор региона, к которому относится Гори, бывший футболист, очень элегантно выглядящий в шелковой розовой рубашке с золотыми запонками. К 19:30 приехавший на машине мужчина протягивает ему большой фотоаппарат. Ладо, как все его здесь зовут, показывает мне изображение на экране: 'Смотри'. Это - фотография новой военной базы, расположенной к западу от города. Она была цела и невредима, когда там после взятия Гори разместились люди Борисова, с тех пор ее регулярно разграбляли. 'Смотри, - Ладо увеличивает изображение, на экране крупным планом дверь здания, выкрашенного в фисташковый цвет. - Вот там'. Посередине застекленной двери действительно видно расплывчатое белое пятно, на других дверях тоже. 'Они заминировали базу. Они уйдут и все взорвут'.

Ломая постоянно ведет переговоры с Борисовым, чтобы тот пощадил базу, настаивая, что ему понадобятся здания для размещения там беженцев. Однако Москва твердо намерена разрушить всю военную инфраструктуру, и Борисов ничего пообещать не может. Ломая отправляется на трассу на разведку, я еду с ним: все блокпосты исчезли, мы минуем стоящую на обочине дороги длинную вереницу российских танков и грузовиков, нагруженных награбленной мебелью. Мы возвращаемся в Гори уже затемно. Поднялся сильный ветер. Ладо сидит на ступеньках, в окружении курящих людей, и о чем-то с ними беседует.

Чуть позже он присоединяется к Ломая и другим официальным лицам, и они совещаются в его кабинете, где стоят совершенно новые черные кожаные диваны из Икеа и телевизор с плоским экраном. На стенах висят большая карта региона, множество икон и имитации экзотического оружия - меч самурая, пистолет ХIХ века, средневековая палица. На совещании обсуждаются вопросы снабжения города, возобновления автобусных маршрутов до соседних сел в случае если факт вывода войск подтвердится.

В 21:30 с площади слышится рев моторов, и все - чиновники, журналисты, телохранители - бросаются к окнам: колонна БМП и легких российских танков проходит мимо здания, потом другая техника. Мрачный и напряженный Ломая посылает людей, выяснить, что происходит. Все блокпосты восстановлены, это новые солдаты с новым командиром. Ломая качает головой: 'Они играют с нами в кошки-мышки'. Позже Вардзелашвили рассказывает, что вечером ему позвонил Борисов и спросил: 'Где ваша полиция? Почему вы ее не вызвали?'. Ломая с легкой улыбкой пеняет мне: 'Видите, Джонатан, плохой из Вас советчик. Теперь я уверен, что это была провокация. Если бы мы вызвали полицию - нас всех бы арестовали'. Поскольку кушать все-таки нужно, Вардзелашвили приглашает нескольких оставшихся в городе журналистов к себе в гости в отделанную лепными украшениями очень кичевую квартиру, которую снимает с момента назначения его губернатором. Еда очень простая - колбаса, каша, картошка, помидоры, хлеб. Но на десерт наш хозяин достает бутылку французского коньяка. 'У меня целая коллекция - двести разных бутылок', - хватается он, пока мы курим и пьем. Он говорит о Сталине, которого почитает большинство жителей города: 'Если бы все зависело только от меня, я бы эту статую снес. Я ненавижу Сталина. Именно из-за него мы оказались в дерьме по уши, это он устроил все это - Абхазия, Осетия . . . В 1952 году отдал Сочи России, и т.д.'.

Ближе к полуночи вновь неожиданно возникает тема Сталина. Мы сопровождали Ломая и его телохранителей, которые 'патрулировали' город. Вернувшись на площадь, мы вместе с Вардзелашвили ждали, пока нам откроют гостиницу. Пока мы стояли под накрапывающим дождем, рядом остановился джип, из которого вынулись двое пьяных русских. 'Мы заблудились, - крикнули они. - Можете показать дорогу на Цхинвали?'.

И тут между ними и Вардзелашвили завязался странный разговор. 'Что Вы тут делаете в такое время?' - спросил один из русских. 'Город охраняем', - тихо ответил Ладо. - 'От чего? Город цел и невредим. Вон Сталин Ваш - стоит, как стоял'. - 'Этого уничтожить невозможно'. - 'Это он спас Ваш город. Скажите ему спасибо'.

Солдат все более распалялся: 'Вы Цхинвали видели? 1500 убитых женщин!'. Ладо промолчал и отправил одного из своих людей показать русским дорогу. На следующее утро мы проснулись в обшарпанной гостинице под тихий шум дождя.

В Гори не стоит упускать возможности перекусить

Свежо. С улицы доносятся странные скребущие звуки: на улице дворник добросовестно чистит бордюры клумб. Ломая собирается на встречу с югоосетинскими официальными лицами, чтобы обсудить вопрос гражданских пленных, и соглашается взять меня с собой. Накануне после обмена военнопленными, проходившего под эгидой посла Франции Эрика Фурнье, грузины вернули русским тела двух военных, один из них был пилотом сбитого самолета. Сегодня они надеются, что осетины привезут гражданских. Встреча должна состояться в ресторане, расположенном за городом. Пока Ломая, окруженный своими четырьмя телохранителями, разговаривает по телефону, я направляюсь на кухню в надежде выпросить яблоко и кусок хлеба: в эти дни в Гори не стоит упускать возможности перекусить. Однако встреча переносится, и мы возвращаемся в город. В конечном итоге она состоится после обеда в военном госпитале.

Борисов приезжает в сопровождении нескольких солдат.

С ним вместе еще один генерал ВДВ, некий Санакоев, который представляется 'советником по вопросам прав человека' президента Кокойты. Санакоев прибыл вместе с двумя желтыми автобусами, полными грузинских мирных жителей - женщин, пожилых мужчин, детей. Представители сторон обмениваются рукопожатиями и идут в переговорную. Грузинская делегация состоит из Ломая, заместителя министра обороны и Гиви Таргамадзе, главы комитета парламента Грузии по обороне и безопасности и приближенного Саакашвили. Сидя за широкой спиной Таргамадзе, я являюсь единственным неофициальным лицом в этой комнате, а также единственным человеком, которого не представили. На протяжении всех переговоров второй генерал не перестает сверлить меня глазами, очевидно решив, что я - американский советник. Тон вежливый, официальный, собеседники называют друг друга Давид Георгиевич, Вячеслав Николаевич. Так я узнал, что Каха - Александр Борисович.

Борисов сидит в центре и играет ведущую роль, вмешивается он редко, но кратко, решительно и достаточно умело, только когда переговоры начинают пробуксовывать. Санакоев говорит, что не освободит остальных гражданских пленных, наподобие тех, что я видел в Цхинвали, пока грузины не отпустят не только ополченцев, взятых в плен в ходе боевых действий - что они готовы сделать, - но и около двадцати преступников-осетин, давно отбывающих срок в грузинской тюрьме. Таргамадзе возмущается, идет живое обсуждение, Санакоев смущенно объясняет: 'Я не хочу политизировать ситуацию . . . но поймите, если я вернусь с пустыми руками, будет сложно завершить этот процесс. Только президент может принять решение по этому вопросу'. Ему возражает Таргамадзе: 'Этих преступников судили и приговорили, мы не можем их так просто освободить'. Борисов, наконец, подводит черту: 'Ladno. Не будем препираться из-за нескольких угонщиков автомобилей. Составьте два списка, отдайте им воров и наркоманов, остальных оставьте в тюрьме. Так все останутся довольны'.

Потом разговор переходит к вопросу о выводе российских войск: Борисов подтверждает, что они уйдут из Гори, и быстро набрасывает для Ломая приблизительную карту будущих 'зон безопасности': внешняя линия из восьми КПП, изогнутая дугой в 10-15 км от границы Южной Осетии. (В тот момент, когда я пишу эти строки, эти КПП все еще существуют, если Медведев сдержит слово, данное Саркози, они должны быть окончательно демонтированы к 10 октября). Ломая просит Борисова объяснить произошедшее накануне: необъясненный уход российских войск на несколько часов, а потом возвращение. Генерал резко и грубовато гоготнул: 'А, это так, пустяки. Генерал, который меня сменил, этот, из 42 дивизии, молод еще, ничего не понимает. Ему сказали снять один блокпост, чтобы пропустить колонну, а он опростоволосился, снял все КПП. Макаров рассвирепел и вставил ему (тут он делает непристойный жест), и всех вернули. Вот и все'. Правда ли это? Сразу же по завершении переговоров Борисов сказал журналисту из Гори, что вернуть КПП его попросили грузины: 'Они мне сказали, что не в состоянии обеспечить безопасность'.

На следующий день, в пятницу 22 августа - дата вывода войск, обещанного Медведевым - игра продолжается. На блокпостах на трассе журналисты болтают с солдатами и ждут. Никого не пропускают, но я натыкаюсь на возвращающегося в Гори Вардзелашвили, который берет меня с собой. Вся вторая половина дня проходит в нерешительности и колебаниях. Ломая - в Тбилиси, в госпитале заместитель министра обороны приступил к очередному обмену пленными с Санакоевым - еще одна партия гражданских в обмен на пятерых осетинских ополченцев, одному из которых, явно досталось в грузинской тюрьме - сразу по освобождении его необходимо госпитализировать. Другого встречает жена - она нежно гладит его руку, в то время как он тупо смотрит в пустоту. Поговорить с ними не удается - сопровождающий отгоняет журналистов.

Вместе с коллегой мы пытаемся уговорить Санакоева отвезти нас в Цхинвали: 'Вы постоянно жалуетесь, что западные СМИ пристрастны, но Вы же сами лишаете нас доступа к информации! Как мы можем писать объективно, если видим и слышим только одну сторону?'. 'Это - правда, но я должен посоветоваться, сам я ничего не решаю, позвоните мне', - слышится в ответ. В конечном итоге, сидя в багажнике бороздящей трассу машины, битком набитой американскими фотожурналистами, я наблюдаю за отходом последних колонн российских войск и прибытием в Гори первых пикапов грузинской полиции, которые делают круг почета по пустым улицам, а потом рассредоточиваются по городу.

Российские позиции опустели. С наступлением ночи приезжает Ломая и сразу же проводит импровизированную пресс-конференцию: последний КПП будет свернут в течение часа, потом полиция возьмет город под полный контроль. Тут вдали со стороны новой военной базы раздается ужасный взрыв, вместе с Ломая мы едем посмотреть что произошло: русские после эвакуации базы взорвали склад боеприпасов. Пока мы смотрим, как он полыхает в темноте, внезапно раздается еще один страшный взрыв. Телохранители бросаются прикрывать Ломая, который раздраженно их отталкивает. Мы смотрим, как распространяется пожар, взрывы продолжаются, но уже меньшей силы, оператор все это снимает. Позже я отыскал Ломая в военном госпитале - он должен был отвезти меня и мою коллегу обратно в Тбилиси.

Мы разговариваем о политике, он спрашивает моего мнения о том, каковы шансы Грузии стать членом НАТО после всех этих событий. Я делюсь с ним мнением одного европейского дипломата: в НАТО задаются вопросом, как можно доверять стране, которая развязывают войну, не предупредив своих союзников. 'Западные правительства настороженно к Вам относятся, - добавляю я. - И еще хочу Вам сказать, что многие люди на Западе думают, что ваш президент сумасшедший, а значит доверять ему нельзя'. Ломая, который до этого слушал меня вполуха, тут аж подскочил: 'Сумасшедшим? Это кто сумасшедший?'. 'Ну как . . . некоторые люди говорят, что Миша сумасшедший', - отвечаю я. 'Миша? Президент? Сумасшедший?', - задетый за живое и явно шокированный он резко оставляет меня и исчезает в дверях госпиталя. Через полчаса он выходит и в полном молчании усаживает нас в свой внедорожник.

На трассе фары машины пронзают ночь. Ломая делает дежурный вечерний звонок Багдасаряну, разговаривает еще с кем-то, потом надолго воцаряется тишина. Вдруг он оборачивается ко мне. 'Знаете, Джонатан, - тихо говорит он. - Я тут думаю о том, что Вы мне сказали. Я понимаю, что Миша может вызывать беспокойство. Говоря объективно, он . . . не совсем уравновешенный человек (тут он показывает руками весы. Мы с коллегой молча слушаем). Он . . . непредсказуем, очень эмоционален. Лично я не считаю эти качества самой сильной стороной его характера. Но Вы должны понять, бывают моменты, когда нужен человек, который может . . . просто действовать, делать то, что никто другой сделать не сможет. Или то же, но по-новому. И Миша это может и делает. Все думают, что мы сумасшедшие, что выступили против этой огромной могущественной страны - России. Что наша маленькая страна не имеет права идти на конфронтацию со страной, настолько большой и опасной. Мы живем в такое время, когда меняется вся международная ситуация. Тот однополярный мир, где Америка была единственной великой державой, меняется по многим причинам - ошибки США, нефть и газ, и все такое. И Россия и другие страны понимают, что пришел их час, когда они могут перевернуть ситуацию, международный климат. А мы . . . мы потеряли столько людей, пожертвовали таким количеством жизней, может быть именно для того, чтобы мир понял это, увидел истинное лицо России, чтобы он начал должным образом реагировать на новую ситуацию'.

Его голос становится все более взволнованным, страстным. Даже если я не согласен с его представлением ситуации, я чувствую, что его рассказ идет из самого сердца, что он искренне верит в то, что говорит, что это не пропаганда, а его личная правда о мире, в котором он живет: Грузия принесла себя в жертву, чтобы международное сообщество поняло, с чем оно столкнулось, и смогло отреагировать. Она принесла себя в жертву, чтобы открыть глаза всему миру.

'Атавизм сталинской эпохи'

Я мог на этом закончить, но немного перспективы никогда не повредит, поэтому я хотел бы также рассказать о злобном выпаде осетинского ополченца, на чьей голове красовался берет с портретом Че Гевары , встреченном мною на следующий день на КПП при въезде в Ахалгори, грузинском городке, взятом под контроль югоосетинами. Глядя, как я пью местное пиво, он спросил меня: 'Вкусное?'. 'Нормальное', - ответил я. 'Нет, оно невкусное. И знаешь почему? Потому что грузинское, только поэтому'.

В следующую среду я был в Сухуми, где объявление о признании независимости Абхазии Россией вызвало невиданный всплеск радости. 'Как только Медведев открыл рот, вся молодежь высыпала на улицу. Они пели, стреляли в воздух, разъезжали на машинах по всему городу, сигналя и размахивая флагами', - рассказывает мне Манана Гургулия, глава абхазского информационного агентства 'Асныпресс'.

И ликование не стихало: ночью после грандиозного фейерверка - дара Москвы - молодежь вновь собралась на большой площади перед советским Дворцом Советов, сгоревшем и заброшенном в 1993 году. Из открытых багажников машин звучала лезгинка, и они танцевали сумасшедшие кавказские танцы, неистовые, торжественные и прекрасные. Танцоры скидывали обувь, юноши и девушки кружились, сходились, удалялись, соревнуясь в красоте, грации и радости. Из Сухуми претензии Грузии на это регион действительно походят на 'атавизм сталинской эпохи', как иронично сказал Сергей Шамба, министр иностранных дел Абхазии.

У абхазов, в отличие от осетин, есть настоящее правительство, а также настоящее национальное чувство, и они не обманываются в отношении амбиций России. 'Безусловно, опасность колонизации присутствует, - признает Шамба. - Но если приходится выбирать между Грузией и Россией, мы предпочитаем Россию'. Россия же не намерена предоставлять право выбора кому бы то ни было. 'На территориальной целостности Грузии можно поставить крест', - чеканит российский министр иностранных дел Лавров. 'Или что нам, и в этом случае нужно было утереть кровавые сопли . . . и склонить головы?', - заявляет в своей неподражаемой манере Путин. 'Саакашвили - политический труп', - подводит черту Медведев, ясно давая понять, что этим все не ограничится. В завершении я хотел бы привести слова Режи Жанте, французского журналиста много лет живущего в Тбилиси: 'Нужно чтобы грузины позабыли о своей одержимости сепаратисткими республиками, по меньшей мере, лет на десять-пятнадцать. Чтобы они сконцентрировались на развитии своей страны, ее экономики, институтов, демократии. Время уходит, и они в конечном итоге могут упустить все, к чему действительно стремятся'.

Джонатан Литтель