Что же происходило в лагере Гуантанамо?

На модерации Отложенный Оператор арабского канала «Аль-Джазира» Сами аль-Хадж — единственный журналист, оказавшийся в американской военной тюрьме Гуантанамо и содержавшийся там шесть лет без решения суда. На свободу журналист вышел 2 мая 2008 года. Военный самолет США приземлился в аэропорту Хартума, столицы Судана. Заключенного № 345 вынесли на носилках и сразу доставили в больницу, диагноз: необратимые последствия 17-месячной голодовки и острый суицидальный синдром.О том, что происходило в лагере Гуантанамо, Сами аль-Хадж рассказал в интервью The New Times.

Сами, вернемся к началу. В декабре 2001 года, спустя три месяца после трагедии в НьюЙорке, съемочная группа телеканала «Аль-Джазира» направлялась из Пакистана в Афганистан для освещения боевых действий. На границе вас задержали. Что было дальше?

15 декабря 2001 года мы с коллегами проходили границу на пограничном пункте Шаманс, пакистанские полицейские меня остановили и сообщили, что мое имя упоминается в специальных списках спецслужб Пакистана, я сразу же был арестован. Через 23 дня, 6 января 2002 года, полицейские передали меня американским военным в аэропорту Квета, оттуда меня уже с группой других задержанных отправили на самолете на американскую военную базу в Баграме. Перевозили нас с черными пакетами на голове, связанными руками и ногами, в уши вставляли затычки. Нас всех вытолкнули из самолета, я не мог ничего видеть, поэтому упал и разбил колени, двигаться было очень сложно. Нас прямо там сильно избили, а потом на машинах перевезли в какое-то место. Пока перевозили, продолжали избивать. Там нас продержали 16 дней, и они остаются самыми страшными в моей жизни. На меня спускали военных собак и запирали в клетке. В течение всего этого времени нам не разрешали ни с кем говорить, запрещали вставать на ноги, давали по 200 грамм замороженной еды в день, почти не давали воды. Было очень холодно, а одеял не хватало на всех. Нельзя было даже молиться.

За это время кто-нибудь из военных говорил с вами?

Меня все время вызывали на допросы и спрашивали, зачем я снимал фильм про Усаму бен Ладена. Я объяснял, что никогда этого не делал и не входил в состав телевизионной группы, которая с ним встречалась. Фильм снимали уже после того, как я покинул Афганистан и приехал в Доху1 11 октября 2001 года. У меня даже стоит штамп в паспорте, что я находился в то время за пределами Афганистана, и сохранился билет, по которому я уезжал. Увидев мои документы, они спросили: «Хорошо, если мы сейчас тебя выпустим, что ты о нас расскажешь?» Я сказал, что как журналист расскажу обо всем, что там происходило и как пытают задержанных. Старший по званию в ответ лишь рассмеялся. После этого нас отправили в Кандагар2. Там нас также избивали, запрещали молиться, практически не кормили, нужду приходилось справлять там же, где мы содержались, так как туалетов не было, лекарств не давали. У нас не было никакой связи с нашими семьями, они вообще не знали, живы мы или нет и где находимся. Так мы провели пять месяцев. А потом нас отправили в Гуантанамо. Вместе со мной — еще более 800 человек: мужчин, подростков и даже совсем маленьких детей. В тюрьму с нами попал ребенок, которому не исполнилось и года: его отца, афганца, задержали на границе между Пакистаном и Афганистаном с младенцем на руках. Пакистанские спецслужбы признали в нем активиста движения «Талибан», в Гуантанамо его отправили вместе с ребенком. Спустя год информация о его причастности к террористической организации не подтвердилась, и его вместе с ребенком отпустили на свободу.

Как происходила переправка заключенных в военную тюрьму Гуантанамо?

13 июня 2002 года за нами пришли — после обеда, как сейчас помню. На голову надели пакеты, так что мы ничего не видели, переодели в другую одежду (нашу уничтожили) и перевезли в место недалеко от аэропорта Кандагара. Около девяти вечера нас отвезли в аэропорт и посадили в самолет. Вместо пакетов надели специальные маски на глаза, вставили кляпы в рот и надели заглушки на уши — мы ничего не слышали, не видели и не могли произносить ни звука. Во время полета нам не давали пить, есть, не разрешали спать. Если замечали, что ты двигаешься, избивали, начинал засыпать — избивали. На каждом были кандалы, руки, поясница и ноги были связаны цепями. Я высокий, и для меня цепь была слишком короткой, поэтому приходилось все время находиться в согнутом состоянии. Нам не разрешали ходить в туалет, так мы летели более 18 часов. Была остановка в Турции, где нас пересадили на другой самолет. Пока летели, никто не знал, куда нас везут. Большинство надеялись, что нас наконец-то отправляют домой.

Что было в Гуантанамо?

Каждый заключенный содержался в одиночной камере. Были и изоляторы, в них заключенный никого не видел и не слышал месяцами, а порой и больше. Нам никогда не разрешалось друг с другом разговаривать, лишали сна: каждые пять минут подходил надзиратель и требовал пошевелить рукой или ногой, чтобы убедиться, что ты не спишь. Первое время не выключали свет в камере 24 часа в сутки, чтобы было сложнее заснуть. Во время допросов надзиратели вели себя с каждым по-разному, но пытки применялись ко всем. Нас постоянно избивали, заставляли раздеваться, кого-то отправляли в изолятор более чем на год, очень часто приводили собак и спускали на нас. Включали в камерах громкие аудиозаписи с человеческими криками, криками животных. Никогда не давали лекарств, даже если ты умирал от боли. Многие заключенные потеряли там свои руки и ноги только потому, к примеру, что у них появлялись болячки или нарывы на коже, а все что местные врачи делали — ампутировали пораженные части тела, без лекарств, без попыток хоть как-то вылечить. Нам, как и прежде, запрещали молиться. На наших глазах надругались над Кораном — рвали его на части и спускали в туалет.

Ограничивали связь с нашими семьями: первое письмо, которое я получил от семьи, мне дали прочитать лишь спустя 10 месяцев после ареста. Я до сих пор помню этот день: 21 сентября 2002 года. Некоторые так и не получили ни одного письма. У нас там содержались двое заключенных — отец и сын. За все мои шесть лет в Гуантанамо им так и не позволили увидеться.

А вам позволяли с кем-нибудь общаться эти шесть лет?

С кем-то извне я впервые поговорил лишь спустя четыре года — в 2005 году, со своим адвокатом. В тюрьме нам иногда все же удавалось общаться: в некоторых помещениях, разделенных на перегородки и похожих на контейнеры, мы могли друг друга слышать и даже видеть. Там устанавливали специальные шумовые машины, чтобы было невозможно разговаривать, но мы научились слышать друг друга, несмотря на дикий грохот и шум. С каждым по отдельности общались специальные тюремные психологи: они внимательно изучали каждого заключенного, а потом объясняли тюремщикам, которые нас должны были допрашивать, у кого какие слабые стороны и на что надо давить.

И что психологи посчитали вашей слабой стороной?

Семью, особенно сына. Именно поэтому мне могли очень долго не давать писем, которые присылала семья. Но даже если с кем-то из заключенных при допросах слабые стороны не срабатывали, они использовали проверенный способ — избивали. Избивали до тех пор, пока ты не отвечал на вопрос. Они использовали абсолютно все, даже черную магию, ведь некоторые заключенные этого сильно боятся. Еще в 2005 году многие заключенные объявили голодовку в знак протеста против жестокого обращения со стороны военных. Моя голодовка продлилась 17 месяцев, пока меня не выпустили на свободу. Я потерял 20 кг. Тридцать дней мы не ели, но потом нас стали насильно кормить, чтобы не дать умереть. Пищу вводили через специальные трубки, которые вставляли в нос два раза в день.

По освобождении психологи поставили вам диагноз «острый суицидальный синдром и полное нежелание жить». Как вам удалось продержаться шесть лет?

Все первые три года в тюрьме мне говорили, что я попал туда по ошибке и меня скоро освободят. Было ощущение, что я скоро выйду на волю, и именно поэтому мне надо запомнить как можно больше деталей и историй заключенных, чтобы потом об этом суметь рассказать. Возможно, только чувство, что я там нахожусь как репортер, меня и удержало. Я собрал более 500 историй заключенных, какие-то записал я, какие-то люди написали для меня сами. Большинство записей я передавал своему адвокату.

Как вы думаете, почему задержали именно вас?

Они были уверены, что я был оператором, который в октябре 2001 года снимал для телеканала «Аль-Джазира» фильм об Усаме бен Ладене. Им нужны такие люди как источник информации. Меня спрашивали, как «Аль-Джазира» выходит на бен Ладена, сколько канал платит за то, чтобы записи с видео-обращениями он передавал именно «АльДжазире». 90% времени всех допросов со мной касались канала, на котором я работаю.

Вы верили в свое освобождение?

Адвокат в 2005 году сообщил мне, что различные международные организации предпринимают попытки добиться моего освобождения, но никаких подробностей он мне сообщить не мог, поскольку не имел права рассказывать обо всем. На допросах мне неоднократно говорили, что я попал в Гуантанамо по ошибке, но поскольку являюсь журналистом, меня уже не могут отпустить просто так, без того чтобы я начал с ними сотрудничать. Мне говорили: «Ты продолжишь работать на канал, но когда с вами в следующий раз свяжется Усама бен Ладен для передачи записи или интервью, ты нам просто сообщишь о его местонахождении». Взамен мне обещали американское гражданство и деньги. Я конечно же не согласился.

Благодаря совместным усилиям Международной федерации журналистов, Amnesty International, «Репортерам без границ» и арабской правозащитной организации «Алькарама за права человека» в мае 2008 года вам все же удалось выйти на свободу. Что теперь?

Рядом мой сын — это теперь самое главное. Когда я был арестован в 2001 году, ему было всего полтора года, а после освобождения я увидел уже восьмилетнего человека. Я снова вернулся на канал «Аль-Джазира» в Дохе, в Катаре, но теперь уже не оператором, а ведущим новой программы «Свобода и права человека», которая запускается в самое ближайшее время. Для начала мы будем рассказывать истории заключенных в Гуантанамо, которые я вынес с собой на свободу, это более полутысячи историй. К тому же вместе с адвокатами мы планируем опубликовать книгу о том, что происходит в стенах тюрьмы.

Оператор арабского телеканала «Аль-Джазира» Сами аль-Хадж был арестован в 2001 году на границе Пакистана с Афганистаном. Имя оператора значилось в списке пакистанских спецслужб, согласно которым он подозревался в пособничестве террористическому движению «Талибан». Сами аль-Хаджа подозревали в пособничестве исламским террористам в Боснии и Чечне в середине 1990-х, когда он работал в катарской компании. Также он подозревался в том, что неоднократно ездил в Азербайджан для передачи денег террористам. Адвокаты Сами аль-Хаджа все отрицали. Официальные обвинения предъявлены ему так и не были. Суд над журналистом не состоялся.

С 2002 года тюрьма Гуантанамо функционирует на территории одноименной военноморской базы США на юго-востоке Кубы. Америка арендует базу (бессрочно) с 1903 года. На заключенных тюрьмы не распространяются законы США

1 Столица Катара.

2 Провинция и одноименный город в Афганистане.

Наталья Морарь